Чужой среди чужих - Талгат Сабденов

Гр–р–р-р!

Старик трясущимися руками вскинул пистолет, стараясь разглядеть в темноте источник звука. То было глухое утробное рычание, которое не могло исходить из человеческого горла. Оно не внушало страх, оно и было этим страхом. Вязким, первобытным страхом, которой вырывал из бездны генетической памяти холод пещеры и блеск длинных клыков за кругом света от едва теплящегося костра. И тут из темноты медленно выдвинулось ОНО. Двуногое, мохнатое, высотой в полтора человеческих роста, с очень массивной фигурой и лапами, шкрябающими пол огромными когтями. В зубах чудище держало чью–то порядком изжеванную ногу, на которой еще виднелся дорогой итальянский ботинок. Его маленькие желтые глаза оценивающе рассматривали старика, и в них был голод.

БАХ!

Вспышка разорвала мрак, грохот выстрела проломил невидимую стену, возвращая времени привычный бег. Чудище испустило пронзительный визг, выронило свою отвратительную еду и отступило на шаг назад. Ободренный успехом, Шоуичи продолжал исступленно нажимать на курок, не заботясь о последствиях. Добить, докончить, уничтожить мерзость — а дальше будь что будет! Инстинкт охотника, задавленный десятилетиями воспитания и тысячелетиями цивилизации вырвался на волю, и теперь наверстывал упущенное.

И вдруг все прекратилось. Чудовище просто исчезло. Старик озадаченно осмотрелся, кашляя от набившегося в глотку порохового дыма. Он был уверен, что не промахнулся ни разу, что тварь, пожиравшая его людей, обязана была умереть. Нет, ничего не видно. Или?.. Смутное мельтешение на самом краю зрения, воздух слегка колышется, будто в жаркий день над раскаленным асфальтом. И в какой–то миг оно без всяких причин рассеивается, оставляя после себя высокую темную фигуру с громадными крыльями за спиной.

"НА КОЛЕНИ, РАБ!" — грохочет в голове приказ, которому невозможно сопротивляться.

Ноги старика подкашиваются, крепкие пальцы стискивают ему горло. Он не видит лица того, что пришло за ним, он видит лишь занесенный над ним нож с зазубринами на черном лезвии. И капли, что медленно бегут по нему. Капли лениво скатываются к кончику клинка и падают в раскрытый, жаждущий воздуха рот. После первой останавливается дыхание. После второй прекращает работу сердце. А третья…

Стены и пол пошли трещинами, из которых пробивался багровый свет, запахло дымом. Из ниоткуда появились шипастые цепи, опутавшие его руки и ноги, раздернувшие, как на разделочном столе. Боковым зрением он заметил, как из расширившихся трещин начали выбираться гротескные фигуры, словно явившиеся из кошмарного наркотического видения, похожие на людей, но с рогами и звериными мордами. И лишь в этот момент воля старика дает трещину и он исторгает вопль отчаяния… лишь первый из многих.

Токио‑2, торговый квартал

Книжный магазин на перекресте улиц Гиндза и Ентеме повидал за свою историю самые разные времена. И экономический бум 80‑х, и кризис середины 90‑х. Устоял он и в годы анархии 2000‑х, и теперь, в оправившемся от потрясений мире, гордо смотрел на улицы немного потрепанной вывеской, которая не портила облик заведения а лишь придавала ему некий шарм старины. В отличие от многочисленных собратьев, торговавших в основном мангой и сопутствующими товарами, здесь предпочтение отдавалось обычным книгам, причем значительную площадь занимал отдел непереведенной иностранной литературы. Найти там, если хорошенько поискать и не бояться бумажной пыли, можно было многое: от произведений европейских классиков в оригинале до американских эротических романов, которые не допустила до издания в переводе цензура.

Сколь обширен был ассортимент этого магазина, столь разнообразны были его покупатели. Кто–то приходил в надежде найти редкое издание (и иногда это даже удавалось), кто–то из любопытства, кто–то наведывался ежемесячно за новым пополнением коллекции, а кто–то заглядывал просто так, потому что захотелось. Покупатель, что сейчас с отсутствующим видом просматривал полки, относился как раз к последней категории. То был бедно одетый высокий молодой человек европейской внешности, с небольшим чемоданчиком в руке. Отросшая щетина, всклокоченные грязные волосы и осунувшееся истощенное лицо делали его похожим на бездомного, но никому в голову не приходило его выставить — его никто просто не замечали. Одна из книг, из тех, что выставлялись на языке оригинала, задержала его взгляд, и он снял ее с полки.

— Мик–хаил Лермонтов. Собрани–йе сочинений, — прочел он на обложке вслух так, будто с трудом выговаривал слова.

Он раскрыл книгу и пролистнул несколько страниц.

Есть ангел смерти; в грозный часПоследних мук и расставаньяОн крепко обнимает нас,Но холодны его лобзанья,И страшен вид его для глазБессильной жертвы; и невольноОн заставляет трепетать,И часто сердцу больно, больноПоследний вздох ему отдать…

Его речь прервал тихий щелчок взведенного курка.

— Значит ты на самом деле русский? — спросил женский голос.

Человек аккуратно сложил книгу и взглянул прямо перед собой.

— Родина это там, где сердце. Поэтому у меня ее нет, — сказал он тихо. — Ты здесь, что бы убить меня?

— Если будет возможно — захватить живым.

— Всегда знал, что на самом деле ты лапочка.

— Что ты со мной сделал?

— Вот так с ходу к делу? А как на счет жарких объятий в силу внезапно нахлынувших чувств? — безэмоционально поинтересовался человек и осекся, почувствовав на сонной артерии тонкие но сильные пальцы.

— Что ты со мной сделал?!

— Айми, я понял, что ты такое с нашей первой встречи. Тогда, в аптеке. Сперва я хотел уничтожить тебя, как помеху, но знаешь… все это пусть и было игрой, но подкупало. Как наркотик — знаешь, что он убьет тебя, но все равно приятно. Все мои усилия с того момента были направлены на то, что бы сделать тебя нормальной девушкой, или хотя бы просто вернуть тебе свободу воли. Рад, что мне это удалось, пусть и частично, и рад что ты сумела притвориться собой прежней.

— Алекс, — тихо прошипела Айми, медленно разворачивая парня к себе. — Оставь свои сказки для Второго отдела. Меня ты не обманешь. У тебя дрожит голос, бегают глаза, стоишь ты в закрытой позиции, и движения скованы. Ты меня боишься.

— Я боюсь но не тебя.

Повисло напряженное молчание. Наконец, Алекс спросил:

— Что ты теперь намерена делать?

— Ты о чем?

— Тебе нельзя возвращаться в Штаты, там тебя сразу уничтожат, как вышедшее из под контроля оружие. И вечно сидеть под крылышком NERV не выйдет.

— Я знаю. Как–нибудь справлюсь.

— У тебя нет ни денег, ни связей. А охоту за тобой объявят незамедлительно, стоит тебе дезертировать.

— Ближе к делу.

— Я могу дать тебе все, что тебе необходимо, — все таким же бесцветным голосом сказал Алекс, глядя куда–то вбок и вниз. — Чистые документы, деньги, которых хватит на первое время, вылет в любую точку мира на твой выбор, от Лондона до Антарктиды.

Айми прищурилась.

— Допустим, ты действительно это можешь. Что ты хочешь взамен.

— Ничего. С меня хватит того, что ты следующие несколько месяцев будешь как можно дальше от Токио‑3.

— Не понимаю.

— Это называется "бескорыстие". Привыкай, Айми. В мире много нелогичных вещей.

Девушка помедлив убрала пистолет и шагнула в личное пространство парня, все еще сверлившего пустым взглядом пол.

— Почему я должна тебе верить?

— Потому что больше тебе надеяться не на кого. Ты хотя бы понимаешь, что я предлагаю тебе? Не просто жизнь — будущее. Будущее, которое ты сможешь создать для себя сама, а не быть чьей–то… марионеткой, — Алекс споткнулся на последнем слове.

— Я подумаю над этим, — девушка оставалась спокойной по крайней мере внешне. — А что собираешься делать ты?

— Вернусь в Токио‑3. У меня там еще осталась работа.

— Тебя там убьют, — уверенно сказала Айми.

— Возможно убьют, возможно нет, это не так просто сделать. В любом случае, размен будет оправдан.

— У тебя с головой все в порядке? — Айми явно разозлилась. — Как вообще можно разбрасываться собственной жизнью?

— Почувствовала вкус жизни, да? — в голосе Алекса впервые за все время разговора мелькнуло что–то человеческое. Похоже, это был сарказм. — Так вот, жизнь она бывает разная. Но ценность ее неизменно измеряется двумя критериями. Во–первых, достойно ли человек принял смерть. Во–вторых, что он смог оставить после своей смерти, как продолжил свое существование в виде материальных и нематериальных объектов.

— Ты сейчас договоришься до того, что я заломлю тебе руки и поволоку к психиатру.

— Айми, у меня когда–то давно, целую вечность назад был один друг. Да–да, даже у уродов вроде меня бывают друзья. Так вот, он говорил очень много умных вещей, смысл которых я начинаю понимать только сейчас, взглянув на мир его глазами, — Алекс перевел взгляд на свою собеседницу. — Когда мы впервые встретились, он предложил мне на выбор — пистолет и собственную протянутую руку. Он сказал, что я могу прекратить свои страдания немедленно, всего лишь спустив курок. А если выберу руку — значит я принимаю его помощь, значит я готов сносить муку своего существования ради некой цели, которую должен поставить себе сам, и держать ее в уме ежесекундно, что бы иметь силы превозмогать и дальше. Тогда мне было немного лет, и моя… кхм… боль была куда слабее чем сейчас. И я без раздумий выбрал жизнь. И что–то мне подсказывает, что сейчас ситуация повторяется, с той небольшой разницей, что руку помощи мне никто не протянет, и свои проблемы мне предстоит решать самому, — Алекс хмыкнул. — Наверное, я наконец–то повзрослел. Лучше поздно чем никогда.