Прощай, Лоэнгрин! (СИ) - "Voloma"

— Как ты узнала?

— Опустим детали, у меня мало времени. Вы согласны?

Повисло молчание, я кивнула Девдану, чтобы он отвел своих пациентов обратно, потом достала из рюкзака бутылку воды и выпила с жадность чуть больше половины. Подойдя к Виго, я протянула ему остатки. Промочив горло, он с горечью окинул высокие ворота затравленным взглядом.

— Она здесь?

— Да.

— Но как? Все эти годы я не прекращал поиски.

— Которые вы поручили Марио?

— Да.

— Понтинг давно обнаружил местонахождения Рушави, кстати, она изменила свое имя на Руши, после того, как родила сына.

— Сына?

— Вашего сына.

— Он тоже здесь?

Я кивнула, ощущая, как горечь заполняет рот, а на грудь укладывается тяжесть от того, что мне предстояло сделать.

— Хорошо, — Виго решительно сжал губы, впервые представ передо мной человеком, который был способен на человеческие чувства. — У Сомерсбри есть апартаменты в Лондоне. Графтон сквер 36. Обычно там он проводит все встречи, относительно своего бизнеса. С виду ничего неприметного. Обычный дом, как десятки прочих по соседству, но это настоящая укрепленная крепость с бронированными окнами и система изоляции дверей в случае опасности, огромный штат охраны, видеокамеры и прочее. Все! Я рассказал! Отведи меня к Рушави.

Оттерней подскочил, словно безумный, его трясло, но уже не от страха, а от нетерпения. Подобной реакции я не ожидала. Сняв с ноги наручники и крепко схватив Виго за руку, я подвела его к распахнутым воротам, но прежде чем туда зайти, надела себе на лицо защитную маску, которой обычно пользуются в лабораториях с повышенным уровнем биологической угрозы. Сативан благоразумно остался ждать снаружи.

Господин Девдан шел впереди нас. Пришлось пересечь почти весь больничный комплекс, который напоминал крохотный поселок, по которому бродили остатки людей, замотанные в лохмотья.

Мы подошли к небольшому участку земли, на котором высилась квадратная постройка, и я догадалась, что это был местный склеп, на стене которого были выбиты имена.

Девдах пошарил взглядом по длинному столбцу и выделил пальцем две надписи.

— Мальчик умер от тифа, — раздался скрипучий, низкий голос. — Совсем маленький был. Три месяца от роду. Руши повредилась в уме, я не мой даже забрать умершее дитя из ее рук. Она двое суток просидела с ним в обнимку. А после церемонии сожжения, спала несколько дней здесь, у склепа. Ее здоровью ничего не угрожало. Чудо какое-то. Я предлагал отвезти ее в город, но она отказалась. Почти четыре года она помогала мне в уходе за пациентами, потом случилась вспышка малярии. Много людей умерло. Руши в том числе. Пришлось рубить деревья в джунглях, дров не хватало для сжигания трупов.

Виго опустился на колени и прислонился лбом к каменной стене склепа. Его плечи затряслись от рыданий и тут он снова закричал в голос.

Девдах вопросительно посмотрел на меня, он высунул язык и показал пальцами ножницы.

Оттерней навсегда останется здесь, я не собиралась его отпускать. Многим «богатым» пациентам, здесь удаляли язык, чтобы они не донимали остальных обитателей Кали-Джагах криками. Эта процедура предстояла и Виго.

Помня о всех зверствах, что этот человек сотворил за свою жизнь, я не особо прислушивалась к жалости, но это малохольное чувство, все же копошилось у меня в груди. Я коротко кивнула, после чего быстро развернулась и не глядя на изуродованные лица, окружившие нас плотными полукольцом вышла из ворот этого забытого жуткого места, попутно ожидая, что вот-вот снова раздадутся крики о помощи от Виго.

Но меня буквально пробил самый настоящий озноб от все тех же криков птиц и редких истеричных улюлюканий обезьян, которые начали бесноваться от недавних воплей Виго.

К фургону я шла быстро, словно меня саму только что избавили от страшной участи, остаться в Кали-Джагах. Слышны были только торопливые шаги Сативана позади. Все никак не могу привыкнуть к тому, что убить куда проще, чем обрекать на мучения. Сомнительный тезис, но…Я поэтому и устриц предпочитала есть только после термической обработки. Вот куньки в масле другое дело. Нервный смешок сорвался с губ. Ситуация самое то, чтобы думать о предпочтениях в еде. Тошнота подкатила к горлу. благо рвать было нечем. В Индии я давно зарекласть что-либо есть, закалка закалкой, но ни бурфи, ни пудла с паниром не стоили проведенных из-за них часов на унитазе.

На меня давили сплошные стены зелены, которые казались гигантскими волнами, среди которых единственным спасением был адрес Графтон сквер 36 и два билета, покоившиеся в рюкзаке за спиной. Первый Дели-Москва, а второй Москва — Чебоксары.

13 глава

Село Пылюкановка располагалось восточнее Чебоксар, и по названию не особо вписывалось в чувашский колорит остальных мелких поселений, вроде Большие и Малые Карачуры, Устакасы и Ягудары.

И если через Пылюкановку не проходила невидимая линия миграции пеликанов, название которых местное население могло спокойно переделать на свой лад, то происхождение названия уходило глубоко корнями в чернозем, слой которого выдували сильные ветра осенью, заметая деревню пылью.

Слово «село» хоть и замещалось активно властями на вездесущий «поселок городского типа», но сто шестьдесят восемь душ населения Пылюкановки давно махнуло рукой на условности и относило себя к «деревенским».

Пять улиц, похилившейся решеткой пересекали клок земли, поросшей суданкой, шпарышом и щерицей, которую к слову свиньи просто обожали. Среди бесконечных полей, село напоминало своеобразный плот, на котором спасались люди. Дома здесь располагались очень разрозненно и не жались друг к другу. Развалюх среди них было не больше десятка.

В основном это были крепкие деревянные срубы и только на улице Ленина селились «зажиточные» и жилища здесь были под стать — из рыжего кирпича, как и главное украшение Пылюкановки — Дом культуры.

Беленые стены этого одноэтажного шедевра архитектуры с тремя облупившимися колоннами редко служили по назначению. Здание давно сдавалось в аренду, а потому здесь располагалось средоточие жизни — местный универмаг и кабинет главы сельсовета. Еще одно помещение пустовало и лишь изредка его отпирали, чтобы разместить избирательный штаб на время выборов или если в село приезжал доктор с медсестричкой для ежегодной диспансеризации из областного центра.

Так что, если бы пылюкановцев спросили о трудностях жизни, они все как один махнули бы рукой и сказали, что им некогда точить лясы, мол, огород сам себя не выполет, а корова не подоит.

За счастье считалось, что в девяносто четвертом сюда провели электричество, а в две тысяче седьмом установили усиленный электрощиток, который не вырубало по три раза за месяц.

В семидесятых годах прошлого века, здесь располагалась внушительных размеров молочная ферма, но предприятие захирело к середине девяностых. Связью с внешним миром служил один единственный рейсовый автобус. В семь утра, и в два часа пополудни, пылюкановцы могли вырвать из оков родной обители и посетить город.

Таковым называлось любой населенный пункт, который мог похвастаться филиалом банка, базаром, отделением почты и больницей.

Именно здесь, в Пылюкановке жила Анна Витальевна Громушкина. В народе баба Нюра. Крепкая русская женщина, держала в идеальной порядке хозяйство в полтора гектара, на котором уместился огород, курятник и козлятник. Баба Нюра была великолепной дояркой в прошлом, которая в свое время, души не чаяла в своей любимой корове Азизе. Но ненаглядную скотинку пришлось продать, после злополучного дефолта, чтобы дочка могла переквалифицироваться в парикмахера и оплатить соответствующие курсы.

С тех пор тоска по протяжному мычанию не заглушалась привычным кудахтаньем и громким режущим кукареканькаем по утрам, а козы блеяли вяло и без характера, но пережить еще одну потерю двурогой безмолвной подруги не было никакого желания. «Никаких коров!» — решила баба Нюра.