Дар волка. Дилогия (ЛП) - Энн Райс

23

Джим приехал ближе к вечеру.

Ройбен гулял в лесу с Лаурой. Они не нашли там ни машины, ни рюкзака, ничего, что было бы связано со странным существом, напавшим на них вчера. И до сих пор так и не поняли, как он смог попасть в дом.

Утром он снова обыскал все чердачные помещения, но тщетно. Все спальни и остальные комнаты, по всем четырем сторонам дома. Все замки на первом этаже были закрыты. Он поклялся себе, что теперь они будут включать наружную сигнализацию даже тогда, когда они дома.

Джим ухитрился на один вечер отпроситься из храма Святого Франциска, что с ним случалось крайне редко. Предотвратил тем самым приезд Грейс, Фила и Селесты, пообещав, что сам съездит и выяснит, почему Ройбен не отвечает на звонки на мобильный, письма по электронной почте, все ли «в порядке». У него было немного времени, чтобы поужинать с ними, пораньше, но потом ему надо было отправляться обратно домой.

Признаться, Ройбен был рад его видеть. Джим был в полном облачении, и Ройбен обнял его так, будто они год не виделись. И действительно, так оно и ощущалось. Совершенно ужасно. Совершенно ужасно было ощущать свою разделенность с родными.

После поверхностной экскурсии по дому они взяли кофейник с кофе и пошли в восточную утреннюю столовую, рядом с кухней, и сели, чтобы поговорить.

Лаура поняла со слов Ройбена, что это будет «исповедь», поэтому отправилась наверх, чтобы сесть за компьютер и ответить на письма. Она выбрала ближайшую к главной спальне комнату, в западном направлении, в качестве кабинета. Они все устроят как можно скорее. Пока что она просто принесла туда свои книги и бумаги. Комната вполне ее устраивала, с видом из окон на море и поросшие лесом утесы.

Ройбен глядел, как Джим извлекает небольшую пурпурную столу, чтобы обернуть ее вокруг шеи и выслушать исповедь.

— Не кощунственно ли мне просить тебя делать это? — спросил Ройбен.

— Обращайся к Богу с наилучшими помыслами, — спокойно ответил ему Джим.

— Благослови меня, Отче, ибо я согрешил, — начал Ройбен. — Я пытаюсь найти путь к раскаянию.

Он поглядел в восточное окно, на густую дубовую рощу, рядом с секвойями. Толстые серые деревья, изогнутые и узловатые, земля под ними, покрытая желтыми, зелеными и коричневыми листьями, плющ, оплетающий толстые стволы и уходящий вверх, по раскидистым ветвям.

Дождь кончился перед рассветом. Сквозь редкие ветви дубов и оставшиеся на верхушках листья просвечивало голубое небо. С запада протянулись теплые лучи солнца, освещая косыми лучами тропинки меж деревьев. Ройбен затерялся в своих мыслях сразу же, как поглядел туда.

Потом повернулся, оперся локтями на круглый дубовый стол. И, уронив лицо в ладони, начал говорить. Рассказал Джиму все, что произошло, абсолютно. Рассказал про странное совпадение с именами Нидек и Спервер. Изложил все, до мелочей, самых ужасающих.

— Не могу сказать тебе, что я желаю лишиться этой силы, — сознался он. — Не могу и объяснить, что это значит, нестись сквозь лес, будучи этим зверем, созданием, которое может пробежать на четырех не одну милю, а потом мгновенно забраться на дерево, на десятки метров вверх, существо, которое с такой легкостью может удовлетворить свои потребности…

Джим лишь кивал, терпеливо ожидая всякий раз, как Ройбен делал паузу, давая знак продолжать.

— Любой другой опыт бледнеет перед этим, — сказал Ройбен. — Я так тоскую по тебе, по маме и Филу, так тоскую! Но все бледнеет перед этим.

Он описал, как пожрал пуму, как это было — находиться в гнезде между небом и землей, в безопасности, когда внизу кружат молодые пумы. Как ему хотелось взять туда Лауру, в эту обитель.

Джим подождал, а потом аккуратно вернул разговор в прежнее русло, к тому, что Ройбен узнал от стража.

— Значит, теперь ты знаешь, что это такое, — сказал Джим. — Есть «другие», и в числе этих других может оказаться Феликс Нидек, но ты не знаешь этого в точности. Этот человек, Маргон Спервер, он тоже может оказаться Морфенкиндом, а имена могут быть выбраны намеренно, для отвлечения внимания. Ты подозреваешь это. У этих существ есть своя терминология — Хризма, Морфенкиндер, а это означает, что за ними стоит традиция, которой уже немало лет. То создание намекнуло на то, что они здесь уже давно. Тебе известно, что сыворотка роста, которая превратила тебя в это существо, может вызвать болезнь или убить, но ты выжил. Ты знаешь, что твои клетки изменились таким образом, что, будучи отделены от жизненной силы твоего организма, они разрушаются. А когда иссякает эта жизненная сила, то разрушается все тело. И что по этой причине власти не могут установить, кто ты такой.

— Да, пока я знаю только это.

— Ну, не только. Страж, как ты его назвал, дал тебе понять, что ты груб и поспешен, и спровоцировал интерес, который угрожает существованию этих существ, правильно?

— Да.

— Следовательно, по твоему мнению, «другой» или «другие» могут прийти, чтобы причинить тебе вред или убить, убив и Лауру. Ты убил одного из них, Ройбен, этого Маррока, так что они могут желать убить тебя хотя бы за это, если не за что-то иное.

— Я понимаю, к чему ты ведешь, — сказал Ройбен. — Понимаю, что собираешься сказать мне. Но нет никого, кто мог бы нам помочь в этом. Никого. И не говори мне о том, что надо сообщить об этом властям! Или признаться в чем-то врачам. Потому что любое подобное действие может положить конец моей свободе и свободе Лауры, навсегда, положить конец нашей жизни!

— Почему ты в этом так убежден?

— Джим, подумай сам. Почему ты не понимаешь этого? Они будут просто вынуждены заточить меня. У них нет иного выбора. А потом они будут рвать волосы на голове, пытаясь все выяснить, проанализировать, получить результаты…

— А какая альтернатива, Ройбен? Жить здесь, бороться с этой силой? Бороться с манящими тебя голосами? Бороться с желанием отправиться в лес и убивать? А потом у тебя возникнет искушение привести в это Лауру, и что будет, если сыворотка убьет ее, так, как сказал этот страж?

— Конечно же я думал об этом, — ответил Ройбен. — Я думал об этом.

Действительно, он думал.

Он всегда думал, что это глупые клише из фильмов ужасов, что «чудовищу» нужен товарищ, что оно может мучиться вечностью, вспоминая потерянную любовь. А теперь понял это, целиком и полностью. Понял, какое отчуждение и изоляцию, какой страх порождает такая жизнь.

— Я не причиню вреда Лауре, — сказал он. — Лаура не просила об этом даре.

— Дар, ты называешь это даром? Слушай, у меня хорошее воображение, и всегда было. Я могу представить себе свободу, силу…

— Нет, не можешь.

— О’кей, тогда я понимаю, что это свобода и сила, соблазнительные, за пределами моих представлений, самых несбыточных мечтаний.

— Вот теперь ты начинаешь понимать. Несбыточные мечтания. Ты когда-нибудь мечтал заставить страдать причинившего тебе вред, когда-нибудь хотел, чтобы они испытали боль за то, что совершили? Я принес эти страдания похитителям детей и другим.

— Ты убил их, Ройбен. Ты пожрал их души. Ты лишил их надежды и милосердия, всего, что было им суждено. Ты забрал все это, Ройбен. Ты уничтожил навеки годы раскаяния и сожаления, которые они могли бы прожить! Ты забрал их во грехах их, Ройбен, а не в молитвах!

Он остановился. Ройбен молчал, обхватив голову руками и закрыв глаза.

— Слушай, я хочу тебе помочь! — взмолился Джим. — Я не желаю обвинять тебя, не желаю отворачиваться от тебя.

— Ты этого и не делаешь, Джимми.

— Ты не сможешь жить с этим один. А эта женщина, Лаура, она прекрасна, и она предана тебе. Она не ребенок и не глупая, это я сразу понял. Но она знает обо всем этом ничуть не больше тебя.

— Она знает все, что знаю я. И знает, что я люблю ее. Если бы она не ударила топором, возможно, я не смог бы победить.

Джим даже не знал, что на это сказать.

— Так что же ты хочешь сказать? — спросил Ройбен. — Что ты хочешь, чтобы я сделал?

— Я не знаю. Позволь мне подумать. Позволь мне попытаться выяснить, кому можно доверять, кто сможет изучить это, проанализировать, найти какой-то способ обратить это…

— Обратить это? Джим, этот страж просто исчез! Прах к праху. Исчез. Ты думаешь, такое могучее превращение может быть обращено вспять?

— Тебе неизвестно, сколь долго это существо обладало этой силой.

— Это другой вопрос, Джим. Меня нельзя убить ни ножом, ни пулей. Если бы у этого существа была еще пара секунд и оно бы смогло извлечь топор из своего черепа, его череп, даже его череп и мозг могли бы исцелиться. Я обезглавил его. Этого никто не может пережить. Не забывай, Джим, я быстро исцелился от пулевого ранения.

— Да, Ройбен, я помню это. Сначала не поверил тебе когда ты мне сказал тогда, что тебя ранили. Не верил тогда.

Он покачал головой.

— Но они нашли эту пулю, в стене дома на Буэна Виста. Селеста мне рассказала. Нашли пулю, и по траектории определили, что пуля отклонилась. Пуля что-то пробила, прежде чем вонзиться в штукатурку стены. И на пуле не было следов тканей, ни малейших частиц.