Светлана - Нина Артюхова

Нет, Костя не помнил «большого маминого друга». Вообще у мамы оказалось очень много друзей, которые знали его еще мальчиком. Его окликали на улице совсем незнакомые люди, называли его Костей и на «ты», спра­шивали, как мамино здоровье.

Каждый день заходили девушки из библиотеки.

Когда кто-нибудь спрашивал у Кости, можно ли зайти к Зинаиде Львовне, он вопросительно смотрел на Свет­лану. Решала она. Иногда она говорила, что Зинаида Львовна устала или что ей нужно спать. Иногда пригла­шала зайти, но с предупреждением, чтобы совсем нена­долго.

Раза два приходила Александра Павловна Зимина. Костя заметил, что Светлана хотя и впускает ее, но огра­ничивает время ее визитов. Правда, Александра Павлов­на могла своими разговорами утомить и здорового чело­века.

Когда Костя ехал в Москву, он с тревогой думал, что мама лежит неустроенная и одинокая, может быть, даже она уже в больнице, а дом пустой. Оказалось, что и хо­зяйство и уход за больной — все налажено. Это было, ко­нечно, хорошо, но самому-то Косте, пожалуй, было бы легче, если бы пришлось что-то устраивать, во что-то вме­шиваться.

 — Светлана, может быть, еще с другим доктором по­советоваться?

 — Доктор очень хороший, он вашу маму давно лечит. Он сам профессора из Москвы вызывал, на консультацию.

 — Светлана, ты мне вообще говори, что нужно де­лать, как вам с Марией Андреевной помочь. Ты не думай, я и обед сварить могу и пол помою не хуже тебя, честное слово.

Светлана попросила Костю сходить в аптеку и еще кое-что купить поблизости. Но, она чувствовала, это отнима­ло у Кости слишком мало времени и энергии. Она стала давать ему более сложные поручения:

«Костя, говорят, в Москве уже виноград появился, и очень хороший»... «Костя, в нашей аптеке нет глюкозы». Или: «Доктор советовал давать кефир...»

Костя сейчас же надевал фуражку и обеими руками одергивал гимнастерку, сдвигая все складки назад.

 — А мама ничего?

 — Ничего. Она заснула. К тому времени, как вы вер­нетесь, проснется.

 — Ты мне скажи, может быть, еще чего-нибудь захватить?

Костя на цыпочках подходил к двери и заглядывал в комнату Зинаиды Львовны.

И вот уже прикрывает калитку, придерживая ее ру­кой, чтоб не стукнула.

Светлану поражала быстрота, с которой он мог встать и уехать. Другие люди хоть чуточку тратят время на сбо­ры. Он никогда ничего не записывал и никогда ничего не забывал. Предлагать ему какую-нибудь хозяйственную тару для покупок — она знала — было бесполезно. Бу­тылки с кефиром он привозил в карманах. Впрочем, кар­маны все-таки ограничивали масштабы его покупок. Масштабы эти пугали Светлану.

Разворачивая пакет, привезенный из московского «Гастронома», Светлана с ужасом спрашивала:

 — Костя! Зачем вы купили столько икры?

 — Килограмм, — говорил Костя. — Разве много?

Зинаида Львовна слабо смеялась из своей комнаты.

Увидев, что Светлана согрела воды, вылила в вед­ро и опустила туда тряпку, Костя взял у нее из рук ведро:

 — Ты с какой комнаты начинаешь?

Вымыл пол действительно очень хорошо и очень быстро.

Даже Мария Андреевна похвалила.

Костя отжал тряпку и развесил ее на крыльце черного хода.

 — Старый солдат, Мария Андреевна!

Мария Андреевна приходила каждый вечер, да и днем заглядывала часто.

Полная и довольно большого роста, она обладала удивительной способностью неслышно двигаться и не­слышно разговаривать. Во всех ее движениях было что-то ласковое и успокаивающее.

Теперь Костя вспомнил ее и вспомнил, как легко она поднимала раненых в госпитале, не хуже мужчин-сани­таров.

Светлана и Мария Андреевна по очереди спали на ди­ване в столовой. Костя, по просьбе Светланы, передвинул буфет, поставив его боком к стене, спиной к дивану. От буфета к другой стене Светлана протянула шнурок и повесила занавеску. На ночь занавеска задергивалась, часть столовой отделялась, оставался маленький проход из Костиной комнаты в переднюю и комнату Зинаиды Львовны.

Впрочем, Костя заметил, что занавеска задергивается очень редко.

 — Светлана, ты, собственно, когда спишь?

 — Как — когда сплю? Вот Мария Андреевна придет в двенадцать часов, и я лягу.

Квартира была такая крошечная, что, когда Светлане и Косте нужно было поговорить, чтобы Зинаида Львовна не услышала, приходилось уединяться в кухне или в Костиной комнате, да и там закрывать дверь и го­ворить как можно тише.

 — Ты ляжешь сейчас, и ляжешь не на диване, а здесь. — Костя хлопнул рукой по своей кровати. — А Ма­рия Андреевна, когда придет, ляжет на диване и тоже бу­дет спать, а с мамой ночью я посижу, потому что я боль­ше так не согласен!

 — Вы же не знаете, что нужно делать, если...

 — Ты мне объяснишь, а если буду сомневаться, кого-нибудь из вас разбужу. Ложись, Светлана, прямо сию же минуту ложись! Только вот... — он провел рукой по оде­ялу, — твердо тебе будет...

Он положил на кровать шинель, свое старое ватное пальто, драповое пальто, разровнял, принес из столовой какие-то маленькие подушки.

 — Оставьте, я сама постелю.

 — Спи!

Оставшись одна, уже потушив электричество, Светла­на ворочалась с боку на бок и, несмотря на усталость, долго не могла заснуть. Хотелось поплакать, дать себе волю. Никто не услышит, никто не войдет.

Нет, нельзя распускаться!

Глаза немного привыкли к темноте. В маленькой ком­нате стали вырисовываться знакомые предметы. Рядом — письменный стол. В углу над головой — книжная полка. На ней лежит — Светлана знала — старый альбом с фо­тографиями...

Светлана вытерла о подушку щеку.

Пускай шинель, пускай драповое пальто... Твердый, очень твердый кэлькэшоз!

...Зинаида Львовна проснулась ночью:

 — А у меня новая сиделка.

 — Да, мама. Если чем не угожу, вели старых позвать, опытных.

 — Светланка спит?

 — Спит.

 — Это хорошо. Если бы ты знал, Костя, как она со мной... Хорошая она очень.

 — Да.

 — И умница.

Костя опять сказал:

 — Да. Знаешь, мама, мне приходилось слышать, что многие девушки желали бы иметь старших братьев. При­знаться, у меня никогда не было желания иметь младшую сестренку, а теперь я вижу, что это очень приятно... Толь­ко, мама, мне не приказано с тобой разговаривать. Так что ты уж как-нибудь постарайся заснуть, а то мне попа­дет от начальства.

Зинаида Львовна спросила:

 — Костя, ведь это неправда, что у тебя занятия еще не начались?

Костя ничего не ответил. Что он мор сказать, когда мама давно уже знает?

Зинаида Львовна улыбнулась:

 — А Светлана говорила, что у нее в училище ремонт не закончен... Эх вы, ребятки, ребятки!

— Костя, мама тебя зовет.

Костя испуганно вскочил со стула. Неужели заснул? Казалось, присел на одну минуту у письменного стола.

В дверях стояла Мария Андреевна. Вечер еще? Или уже утро?

Зинаиде Львовне становилось все хуже и хуже. Теперь не только уехать на несколько часов — Костя просто бо­ялся выходить из ее комнаты. Ему казалось, что мама за­хочет видеть его или что-нибудь ему сказать именно в ту минуту, когда его не будет с ней.

Он бросился к двери.

 — Нет, нет, — ответила Мария Андреевна на его ис­пуганный взгляд. — Постой, не беги. Мама проснулась. Она просила меня достать ее письма. Какое-то твое старое письмо хочет найти. — Она опять остановила его: — Не входи к ней с таким лицом.

Она вернулась в спальню, а Костя задержался немно­го в столовой.

Занавеска не задернута. Светлана спит одетая, свер­нувшись на краю дивана, положив на валик щеку.

 — Мама, какое письмо?

На коленях у Кости лежала большая пачка старых писем, его писем.

 — Светлана знает... Светлана найдет...

 — Позови ее, — сказала Мария Андреевна.

Очень жалко было будить. Костя наклонился над ди­ваном:

 — Светланочка!.. Светик!

Она подняла голову. Одна щека была розовая, дру­гая бледная.

 — Светик, ты прости, что я тебя разбудил... Может быть, ты лучше поймешь?

Светлана одернула смявшееся платье, что-то искала на полу. Подходя к дивану, Костя, не заметив, задвинул под стол мягкие комнатные тапочки. Нагнулся и поднял их с виноватым видом. Маленькие такие, совсем как иг­рушечные.

 — Ты потом опять ляжешь, хорошо?

Кажется, он был готов обувать ее сам.

Бледная щека чуть заметно порозовела. Светлана по­спешно взяла тапочки:

 — Идите, я сейчас.

Она приглаживала растрепавшиеся волосы.

На столике у кровати большая пачка писем. Среди множества солдатских треугольничков Светлана безоши­бочно выбрала один и протянула его Косте. Он пробежал глазами письмо, написанное семь лет назад, в котором он убеждал маму, что никогда не нужно падать духом.

 — Мама, я понял... Мамочка, я тебе обещаю!

Зинаида Львовна умерла через три дня, рано утром, на рассвете.