Ревность - Диана Чемберлен

Шон ждала до последней минуты. Врач в клинике помрачнел, обследовав ее.

– Вы почти просрочили время, дорогая, – заявил он. – Еще пара дней, и клинический аборт станет невозможным.

Но в этот день ей аборт так и не сделали.

– Вы слишком возбуждены, миссис Райдер, – констатировала женщина-консультант, покачав головой. – Вы должны еще раз хорошенько все обдумать.

– У меня нет времени на обдумывание. – Шон не могла сдержать слезы. Они теперь всегда были наготове. Ее лицо опухло, веки покраснели. Она ни в чем не могла винить эту молодую женщину, проявлявшую заботу о ней.

– Я просто не имею права дать разрешение на аборт, пока вы в таком состоянии, – твердо произнесла врач-консультант. – Если бы с вами кто-то был, тогда другое дело. Не могли бы вы прийти завтра с кем-нибудь из близких?

Из близких? Шон покачала головой. Она никого не могла назвать. Даже Ивена. «Я ничего не хочу знать о твоих проблемах и не собираюсь рассказывать тебе о своих». Она никогда не скажет Ивену. Кроме того, если бы она ему и сказала, он ни за что не позволил бы ей сделать аборт.

На следующий день Шон пошла в другую клинику. На этот раз она подготовилась, надела костюм, взяла с собой деловой портфель. Ее глаза были скрыты за черными очками. Когда они раздвинули ей ноги, она сконцентрировала внимание на докладе, который готовила для конференции по приматологии.

– Вы выглядите так, будто находитесь за тысячу миль отсюда, – удивился молодой доктор.

Она улыбнулась, глядя в потолок.

– Да, сегодня мне есть о чем подумать. Операция оказалась более болезненной, чем она ожидала.

– Это потому, что ваши мысли бродят далеко, – предположила медсестра, подавая ей руку, чтобы помочь подняться. Шон сделала вид, что не заметила ее руки, и поднялась без посторонней помощи. Никогда еще она не чувствовала себя такой одинокой. У нее было ощущение, что если она дотронется до теплой кожи какого-нибудь человеческого существа, то разлетится вдребезги.

19

Дэвиду хотелось поговорить, и это было кстати, потому что Шон надоело бодрствовать в темноте, размышляя о гневе Ивена и о том, чем он вызван.

Но Дэвиду хотелось говорить только о Мег. Он провел с ней весь день, делая снимки, плавая на маленьком каноэ и разговаривая. Казалось, они только входили во вкус. В Дэвиде заметно было воодушевление, которое беспокоило Шон. В его глазах зажегся огонек, не предназначавшийся для нее.

– Ее дедушка пел в «Метрополитен», – рассказывал Дэвид, скользнув под простыню. Его распирало от гордости, как будто речь шла о его собственном дедушке. Он заложил руки за голову. – Она даже ездила с ним пару раз в турне, когда была ребенком. Она выросла, окруженная оперой.

Дэвид рассказал и о профессиональных достижениях Мег, о том, как она сделала себе имя снимками в тумане. Шон слушала его с жутковатым восторгом, думая при этом об утреннем тумане в джунглях. Все то, что отчетливо вырисовывалось в девять часов, было в шесть утра расплывчатым и загадочным.

Она заснула под звучание голоса Дэвида, не желая его прерывать. Она боялась остаться наедине со своими мыслями даже на секунду.

На следующее утро за завтраком Ивен рассказывал им, как Робин заблудилась ночью в лесу. Она вышла, чтобы «воспользоваться кустами», и тут батарейка ее фонарика села. Ивен нашел ее только после двадцати минут поисков.

Пока Ивен рассказывал, Робин сидела рядом с ним, и было очевидно, что ночное происшествие потрясло ее. Шон видела, как Робин отвернулась от своей овсянки и бессмысленно смотрела в пространство, выкатив карие глаза. Она выглядела одурманенной, ее движения замедлились, мышцы расслабились.

– Ешь свою кашу, – посоветовал ей Ивен.

– Не могу. Она сварена на воде с жуками.

– Это не имеет значения, – попыталась успокоить ее Тэсс. – Жуков полно и в самой овсянке.

Все засмеялись, кроме Робин, которая положила ложку и повесила голову.

– Ты собираешься голодать до конца поездки? – спросил ее Ивен.

Она подняла на Ивена мокрые от слез глаза.

– Я хочу домой, – сказала она.

– Робин, присоединяйся к нам с Дэвидом, пойдем вместе фотографировать, – предложила Мег веселым голосом. – Ты ведь взяла с собой фотоаппарат? Робин покачала головой.

– Нет, спасибо.

Шон внимательно смотрела на Мег. Сегодня утром в ней появилось что-то новое. Она выглядела соблазнительно, сексуально. Она сидела в конце стола непричесанная, светлые волосы ниспадали ей на плечи. От солнца ее голубые глаза приобрели цвет воды в Карибском море. Это была какая-то странная сексуальность, как будто совершенно неосознаваемая самой Мег. Возможно, это Шон приписывала ей чувственность, пытаясь взглянуть на нее глазами мужчины. Глазами Дэвида.

Рано утром, еще до того как Дэвид проснулся, Шон потянулась за своими кроссовками, стоявшими снаружи палатки. Ее рука случайно наткнулась на теннисную туфлю Дэвида, и она ощутила под пальцами сложенный клочок бумаги. Шон достала его и развернула. Это был листок линованной бумаги, вырванный из скрепленного спиралью блокнота. «Дэвид, – читала она, – спасибо тебе за то, что последние несколько дней прошли так чудесно». Записка, конечно, от Мег. Почерк девчоночий, круглые буквы со слабым наклоном. Росчерк после каждого слова. Она снова аккуратно сложила листок и положила его обратно в туфлю Дэвида.

Теперь, глядя на Мег, Шон пыталась сообразить, когда было доставлено это послание. Должно быть, рано утром. Очень рано, когда лес еще был окутан туманом. Шон стало не по себе, когда она представила, как Мег в тумане крадется по тому участку леса, который Шон избрала для уединения. Вот она приближается на кошачьих лапах или, быть может, на крыльях летучей мыши, чтобы доставить записку ее мужу.

– Дэвид рассказал мне о твоих фотографиях с туманом, – обратилась она к Мег.

Мег метнула мгновенный взгляд на Дэвида, как бы мягко вопрошая: «А что еще ты ей рассказал?» Так, по крайней мере, прочла его Шон.

– Делать их было так забавно, – ответила Мег.

– Забавно! – Тэсс покачала головой, прикуривая свою сигарету. – Ты упорно недооцениваешь свой талант. Мег настоящий художник. Я вам сейчас покажу. – Она поднялась с места и направилась к своей палатке.

– О, Тэсс, не надо, – пыталась возразить Мег.

– Ты не говорила мне, что у тебя есть с собой фотографии, – с некоторой обидой произнес Дэвид.

– Это подарок для Тэсс.

Тэсс вернулась с картонным тубусом в руках и достала из него большую фотографию, примерно двенадцать на шестнадцать дюймов, и положила ее на стол. Снимок был необыкновенным. На изображении господствовал густой бело-серебристый туман. В нижнем правом углу на скамейке сидела женщина в синем свитере и джинсах. Она смотрела с фотографии куда-то вперед, чуть левее зрителя. Это была Тэсс. Шон узнала бы ее, даже если бы ее черты оказались еще более расплывчатыми, так точно передавал снимок ее холодную царственную красоту. От верхнего левого угла фотографии до середины ее верхней части тянулся узор моста Золотые Ворота.