Затерянный дозор. Лучшая фантастика 2017 (сборник) - Владимир Васильев

Он придумал Машину для себя. Только для себя, ничего такого. Но это было давно. До теста. До… (неси ремень быстро) До всего.

Оставалось последнее. Лешка вытащил из кармана складной нож. Сталь была такой холодной, что пальцы липли к лезвию. Он уже примерился резануть по ладони, но в последний момент передумал и, ежась, задрал толстый рукав. Порез на ладони заметят, а так рану можно будет прятать под свитерами и рубашками — так же, как он прячет первую. Лешка глубоко вздохнул. Безнадежно, мелькнула паническая мысль. Ничего не получится — слишком большое расстояние, слишком много людей. Просто разбери Машину и уйди, не позорься. Ничего у тебя не выйдет и выйти не может.

А что, если получится, а? Что, если Машина все-таки сработает?

(угробить меня хочешь гаденыш)

Ты хоть знаешь, как она работает? Да, твердо ответил себе Лешка. Превращает в обычных людей, и плевать мне, как именно.

Не думая больше, он полоснул ножом по руке и занес ее над Машиной. Черная, как нефть, дымящаяся на морозе кровь медленно закапала на сплетение проводов. Чтобы не видеть этого, Лешка снова стал смотреть на долину. Вой ветра почти заглушал шипение крови на раскалившейся проволоке, порывами донося запах горячего железа и горелой пластмассы. Но больше ничего не происходило, и качалки-динозавры все шли и шли сквозь буран чинной чередой, шли бесконечной, неумолимой цепью, вгоняя в транс.

А потом в мире что-то сдвинулось, и первый динозавр остановился и поднял голову, озираясь.

Машина сработала.

В двери громко заскрежетал ключ. Взвыл сквозняк, неся запахи тающего на обуви снега. Холод лизнул босые ноги. Лешка поежился и торопливо шепнул:

— Все, пока, папка с вахты пришел.

— А по математике… — жалобно прохрипели на том конце провода. Лешка положил трубку. Он постарался сделать это как можно аккуратнее, но телефон все равно предательски звякнул.

Лешка быстро огляделся: на столе открытый учебник и тетради, кровать аккуратно заправлена, никаких кружек с чаем или, не дай бог, крошек. Портрет деда, который Лешка все время задевал плечом, висит идеально ровно, и дед смотрит прямо на внука, испытующе и с легким отвращением. Как будто знает… Лешка похолодел: полуразобранная Машина стояла прямо посреди комнаты. Из ее электрических потрохов предательски торчал отцовский паяльник. Теряя драгоценные секунды, Лешка задвинул ее ногой под кровать. Совру, что задали, подумал он. За инструменты все равно влетит, но хотя бы не придется объяснять…

Он осторожно вышел в коридор. Отец тяжело ворочался у дверей, огромный и неуклюжий в своем толстом тулупе, валенках, шапке-ушанке. Лицо все еще закутывал шарф, и из слоев шерсти и меха торчал только кривой переломанный нос, малиновый с мороза. Снег лежал на плечах отца ровными пластами, и на мгновение Лешка задохнулся от ужаса: в который раз показалось, что это не папа, а мертвяк с синим замерзшим лицом. Злобный, разъедаемый ненавистью мертвяк, давно влезший в шкуру отца, неподвижный, опухший мертвяк, которого Лешка видел уже не раз, хоть тот и прятался. Под вонью сивухи скрывались запахи гнили и нефти — черной, холодной и маслянистой. Пол под ногами качнулся; Лешка с усилием вдохнул, и морок развеялся. В ноздри ударило почти зримое облачко родного, привычного духа курева, железа, въевшегося в кожу машинного масла, несвежих после смены носков.

Лешка слегка перевел дыхание и шевельнулся.

— Болтаешь? — спросил отец, разоблачаясь. — Папку встретить неохота? А ну иди сюда… — Он широко расставил руки.

Лешка деревянно обхватил отца за поясницу. Уткнулся лицом в колючий свитер, вкусно пахнущий потом и соляркой. Все было хорошо. Сегодня — все будет хорошо… Шерстинки свитера почти касались глазного яблока, вокруг них дрожали радуги, и в этом мутном ореоле плавала, будто отделенная от всего, дверная ручка с висящим на ней (скажи спасибо что я снял пряжку) ремнем, широким, светло-коричневой кожи, с потертостью там, где раньше крепилась пряжка, и двумя темными пятнами (смотри до чего ты меня довел гаденыш) по краю. Лешка моргнул, и ремень расплылся в бледном сиянии. Горячая жесткая ладонь взъерошила волосы; отец похлопал Лешку по спине, отстранил легким толчком:

— Ну, развел телячьи нежности. Что делаешь, двоечник?

— Уроки учу, — пробормотал Лешка.

— Уроки — это правильно, старайся, нам с мамкой… А что там за секретные переговоры?

— Миха болеет, звонил спросить, что за… — Лешка осекся, но было уже поздно.

— Это который Миха? Способный ваш, что ли? Что ж он сам не узнал?

— Ангина у него… — прошептал Лешка.

— Раз такой способный, мог сам узнать, способностями своими, а не одноклассников отвлекать… — Отец оттолкнул Лешку и принялся стягивать потемневшие от растаявшего снега валенки. — Смотри мне… У нас в семье халявщиков нет и не будет, ясно тебе?

Он тяжело протопал на кухню. Лешка покосился в комнату — не торчит ли из-под кровати Машина — и покорно потащился следом. Отец тяжело опустился на табурет, потер ладонями лицо.

— Устал я, — сказал он. — Бездельники эти… им бы только руками помахивать да языками чесать, чистоплюям. Вон вчера говорю этому: в третьей скважине давление опять падает, может, пошевелишь уже булками, э? Колдани маленько, чего тебе стоит, у нас план горит, всей бригаде премию срежут! А он, с-с-с… сволочь, юлит все, чистенький такой: ах, ах, этот пласт недавно стимулировали, сами понимаете, усердствовать нельзя, так и до прорыва доиграться можно… А я им: так на то вы и специалист, чтобы…

Лешка поежился и, спрятав руки за спину, скрутил пальцы в дули — так, на всякий случай. Так учили: «…при ударе закрыть глаза, принять защитную позу, сохранять спокойствие. Ожидать помощи специалистов». Не поможет, конечно. Ничего страшнее прорыва быть не может. Прорыв — это когда разрушается сама основа мира, и не знаешь, что реально, а что — нет. Вода оборачивается ядом, земля хватает за ноги, а по улицам ходят голодные мертвецы. Ты можешь превратиться в мышь или стать оболочкой для злого духа…

А отец изливался, заводясь все сильнее:

— Еще и прикалывается, падла… Мол, не стоит часто тревожить души уважаемых динозавров. И все хихикает, а сам в костюмчике, чаек перед ним с лимоном, у бездельника… Вот, говорит, начальство прикажет — тогда встряхнем, а так — извините… Взять бы гада за шкиряк да носом в землю! — Отец грохнул кулаком по столу, и ложка в любимой маминой кружке с маками жалобно звякнула. — Мало их мне на работе, еще и домой названивают…

Вот сволочь Миха, по морде бы ему дать, способному, подумал Лешка. Подставил со своей математикой… Все они гады.

— Мы руками работаем, вот этими, ясно? — Отец развернул задубелые ладони. На линии жизни темнело коричневатое маслянистое пятно. — У нас в семье халявщиков нет! Смотри, наберешься от этого, шкуру спущу!

Лешка помотал головой.

— Ты ж знаешь, па, я не халявщик, — еле слышно выговорил он.

(знаю ты тоже из этих не смей мне врать лживый засранец неси ремень)

— Михе своему скажи, чтоб не названивал, нечего.

Лешка заторможенно кивнул; отец решительным жестом развернул газету и скрылся за ней. Кажется, пронесло на этот раз. Страх слегка отступил, и Лешку затрясло от ярости. Если бы этих гадов-чистоплюев не было, отец приходил бы домой в нормальном настроении. Если бы Мишка не названивал… если бы… если бы им с отцом не мешали. Лешка старается изо всех сил, из шкуры вон лезет — а что толку, если любой чудак на букву эм может все испортить?

— Вот же гады, — пробормотал отец. — Что творят! Порчу б на них наслать, на козлов…

— Сволочи! — поддакнул Лешка, но все зря: из-за газеты донеслось только раздраженное хмыканье. Он тихонько вздохнул.

— Мать твоя где? — спросил отец, не отрываясь от статьи.

— На работе.

— Чаю мне налей…

К счастью, Миха перезвонил, когда отец был в душе — Лешка слышал шум воды и громовое фырканье.

— Так что по математике задали? — прохрипел он.

— Слышь, Миха, у меня папка ругается. Ты лучше не звони больше.

— Ладно… — недоуменно просипел тот. — Так что…

— Ты не понял, что ли? Батя щас опять орать будет. И вообще, чего ты сам не узнаешь, ну, как вы там умеете? Слабо, что ли?

— Ты дурак? Нельзя же…

— Сыкло ты.

— Сам такой. Ну, Леха, ты мне друг или портянка?

— Да что ты прицепился? — сдавленным фальцетом взвыл Лешка и тут же перешел обратно на шепот: — Все равно ты в следующем году в спецкласс уйдешь, это все знают…

— Ну и что? И вообще ты, может, тоже уйдешь, — возразил Миха. — Теста ведь еще не было, ты ж не знаешь…

— Что?! — пискнул Лешка и покосился на Машину. На шее испуганно забилась жилка. — И вообще хватит уже. Тебе хорошо, а у меня папка орет…