Тишина - Василий Проходцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Бог в помощь, бояре! Ох, и хороши! Хоть сейчас к царю на смотр. Ну да не обижайтесь, государи: ни минутки нет времени свободного, а то бы посидели, посудачили. В добрый путь! Бог даст, еще свидимся!
Прежде, чем служивые успели что-либо ответить, Ерофей крепко обнял каждого из них и снова исчез во дворе. Артемонов с Хитровым слегка поклонились в сторону двора, и пошли дальше все по той же грязной полузамерзшей дороге. Шли они долго без происшествий, не считая того, что колея становилась все глубже, а на дне ее стояли большие, покрытые льдом лужи, в которые Архип поминутно проваливался, промокая сам и обдавая грязными брызгами Матвея, после чего принимался каждый раз на чем свет стоит костерить московское дорожное неустройство. Артемонов, в конце концов, тоже обозлился на бестолковость приятеля, и за шиворот вытащил его на обочину, пообещав надавать ножнами по мягкому месту, если тот еще раз провалится в лужу. Архип также вспылил, заявил, что он, дескать, потомственный дворянин, а не матвеев холоп, и что Матвей руки распускал бы поменьше. Ссору прервало появление большой своры дворняг, которые, громко лая на все лады, увязались за друзьями, и никак не хотели отставать. Артемонов уже подумывал пальнуть по псинам из пистолета, но тут мимо, загоняя лошадь, промчался в сторону Москвы гонец, и свора припустила за ним, радуясь случаю посоревноваться в скорости с тонконогим скакуном. Помимо гонца, мимо друзей проехала, пожалуй, еще лишь пара телег, и вскоре они подошли к невысокому, сколоченному из толстых темных бревен и стоявшему в проеме совсем невысокого, оплывшего вала зданию заставы. Дежурили на заставе даже не стрельцы, а какие-то местные посадские ярыжки, которые, завидев дворян при оружии, без слов пропустили их, чуть ли не отдав честь. Сам посад мало чем отличался от той слободы, где жили Матвей с Архипом, разве что походил он не на простую деревню, как слобода, а, пожалуй, на большое торговое село. Здесь была пара каменных церквей, а мостовые, хоть и не везде, были, на городской манер, крыты бревнами. Там же, где бревен не было, царила самая непролазная грязь, да и вообще – несмотря на близость к Кремлю, посад сильно уступал плотницкой слободе в отношении чистоты и опрятности. Избы и заборы многие покосились, дворы были завалены всяким мусором, а навоз и содержимое выгребных ям вываливались, без лишних церемоний, прямо на улицу. Но главное, здесь совсем не чувствовалось того делового духа и собранности, которые так бросались в глаза в слободе. Нередко можно было увидеть сидевших на крыльце без всякого дела мужиков, баб и даже детей постарше, многие из которых, несмотря на раннее время, были уже изрядно выпивши. На Матвея с Архипом они смотрели с не очень добрым любопытством, а иногда и отпускали им вслед шуточки, впрочем, убедившись, что служивые отошли на достаточное расстояние, чтобы их не услышать. На входе в Царев город их должна была ожидать более серьезная застава, однако она, как и большая часть лежавшей за ней весьма богатой еще недавно слободы, была уничтожена год назад пожаром. Большую часть обгоревших бревен и прочих завалов успели уже разобрать, однако отстроилась слобода пока мало, и вокруг виднелись только почерневшие от пламени остовы печей с трубами, да вдалеке стены таких же закопченных церквей и их провалившиеся от пламени купола. Среди этого пожарища кое-где были свалены кучи свежих бревен, около которых, почесывая в затылке, обсуждали что-то степенные бородатые мужики. Архип помалкивал, но удивленно поглядывал на Матвея, жившего когда-то в Москве: это, мол, она и есть – Белокаменная? Так Хитров делал всегда, проходя это место, хотя и побывал тут уже не раз.
Между тем, совсем неподалеку уже виднелись весело раскрашенные церкви Китай-города, да и сам Василий Блаженный, высокие терема усадеб, а за ними – высоченная кремлевская стена. Над стеной поднимались белые громады главных соборов и колокольни Ивана Великого, а за ними, поднимаясь по холму, многочисленные главки других церквей, в беспорядке громоздящиеся друг на друга каменные и деревянные палаты, отделяемые иногда друг от друга темными пятнами садов. Тут Архип, отродясь не видавший у себя, то ли в Веневе, то ли в Ливнах, ничего подобного, приободрился, и стал даже подкручивать усы и оглаживать бороду, что тоже входило в его привычки при путешествии по Москве. Толстенную китайгородскую стену, увенчанную такой же непомерно толстой и тяжелой башней, Артемонов с Хитровым преодолели без затруднений, поскольку Китай-город всегда был рад гостям – покупателям его разнообразных товаров, однако вскоре вынуждены были плотно прижаться спина к спине, чтобы не потерять друг друга и свои последние скудные пожитки в этом Вавилоне. Лавочники, купцы, нищие, воры, попрошайки, сбитенщики и калачники, стрельцы, да и всех чинов московские люди окружили друзей такой плотной толпой, что, похоже было, что не они сами идут, а их несет каким-то потоком, и совсем не точно, что в нужную им сторону. Прекрасные, нарядно украшенные церкви и богатые палаты с каменными наличниками и блестящими медью крышами стояли здесь, казалось, для того, чтобы отвлечь внимание прохожего и сделать его легкой добычей наглых, почти не скрывающих своего ремесла воришек. Мало того, и церкви, и палаты, таили в себе дополнительные опасности. У папертей церквей, к и без того многочисленным нищим прибавлялись калеки, один вид и запах которых мог обратить в бегство неподготовленного путешественника. Калеки мало чего боялись и стеснялись, и удачлив был тот, кто проходил мимо церкви во время окончания службы, когда все убогие собирались на паперти в ожидании милостыни, и оставляли ненадолго в покое уличный люд. Усадебной же напастью были наглые, откормленные холопы, псари, кучера и прочая дворня, для которой любимым развлечением было столкнуть в грязь или огреть кнутом прохожего, даже и дворянского происхождения. Наконец, поминутно по узеньким улочкам и проходам проносились гонцы или сани знатных бояр, и большой неудачей было не успеть
