Вокруг Пушкина - Ирина Ободовская

Письма Александры, искренние и непринужденные, зна­чительно пополняют наши сведения о ней. Прежде всего следует обратить внимание на какие-то тяжелые пережива­ния Александры Николаевны в юности. «Достаточно я сде­лала глупостей в юности, и, может, у меня впереди мало вре­мени, чтобы искупить свою вину». «...Лучше совершить не­сколько сумасбродных поступков в юности, чтобы избежать их позднее: тогда с ними покончишь, получив урок, иногда несколько суровый, но это к лучшему».

Первый из приведенных отрывков относится к периоду ее жизни на Заводе. Какой проступок совершила она тогда? Не было ли это связано со сватовством Поливанова? Мы мо­жем только высказывать различные догадки и предположе­ния, но, вероятно, это наложило свой отпечаток на форми­рование ее характера в дальнейшем. И через несколько лет, в 1837 году, она вспоминает о «полученном уроке» в связи со свадьбой своей сестры...

Переезд в Петербург возродил в ней надежды на замуже­ство. Новая обстановка, теплое родственное отношение Пушкиных в первое время отвлекали ее от мрачных мыс­лей. Потом пришла любовь, вероятно, большая с ее сторо­ны, но не принесшая ей счастья. Иногда ей так грустно, что «не знаю, куда бы бежала с горя. Только не на Завод». Но тя­желые переживания в дальнейшем, как мы видим это из ее последнего письма, заставят ее вспомнить и о Заводе как о тихом, спокойном пристанище, где она была бы счастлива провести несколько месяцев...

Александра Николаевна пытается найти утешение в му­зыке. Еще на Заводе у нее был свой инструмент, и из писем брата Ивана Николаевича мы узнаем, что он посылал ей из Петербурга большие пачки нот. Два ее письма к Дмитрию Николаевичу с настойчивой просьбой выделить ей деньги на уроки на фортепиано достаточно ярко свидетельствуют о значении музыки в ее жизни. «Часто я думаю о том, чтобы отказаться от уроков, но как только я об этом подумаю, мне делается страшно, потому что тогда у меня больше не будет никаких надежд найти помощь в самой себе...» Эти слова го­ворят о многом.

Но события конца 1836 и начала 1837 года, несомненно, заставили ее забыть о себе, своих переживаниях. То, что происходило «в этом подлом мире», не оставило ее равно­душной.

О Екатерине Гончаровой до сих пор было мало что изве­стно. Отзывы современников о ней очень кратки и касаются главным образом ее внешности. До 1964 года мы знали толь­ко два ее письма: к свекру барону Геккерну и к мужу Ж. Дантес-Геккерну. В 1964 году были опубликованы выдержки из некоторых писем Екатерины Гончаровой за 1835 год. Но для того чтобы судить о ней, этого было недостаточно.

И вот теперь, после того как обнаружено более 20 писем Екатерины Николаевны, написанных при жизни Пушкина, можно сказать, что мы располагаем материалами, в извест­ной степени ее характеризующими.

Эти письма так же живы и непринужденны, как письма Александры, но они более спокойны. Она порой остроумна, любит писать в шутливо-иронических тонах. Дмитрий Ни­колаевич для нее не только глава семьи и старший брат, но и друг. Она с ним советуется, дает советы сама (вспомним ее письмо в Петербург о судьбе Полотняного Завода, и дру­гое — о тяжбе Гончаровых с калужским духовенством), при­нимает участие в усачевском процессе. В свою очередь и брат часто обращается к ней со своими поручениями и просьбами.

Сопоставляя письма Екатерины с письмами Александры, касающиеся одних и тех же событий, мы видим, что харак­тер у первой более спокойный и уравновешенный, чем у се­стры, она более рассудительна. Но в письмах ее мы не чувст­вуем той доброты и душевности, которыми так щедро была наделена Наталья Николаевна. Она никак не реагирует на смерть бабушки, полагая, что это печальное семейное собы­тие не может помешать им ехать в театр. О том, что свекровь Натальи Николаевны при смерти, она сообщает в конце письма двумя строчками.

В первое время жизни в столице, вдали от деспотичной матери, в семье благожелательно к ним относившегося Пушкина и горячо любившей их младшей сестры, Гончаро­вы впервые почувствовали себя свободно. «... Я так счастли­ва, так спокойна, — пишет Екатерина Николаевна 8 декабря 1834 года, — никогда я и не мечтала о таком счастье, поэтому я, право, не знаю, как я смогу когда-нибудь отблагодарить Ташу и ее мужа за все, что они делают для нас, один Бог мо­жет их вознаградить за хорошее отношение к нам». Можно предполагать, что до лета 1836 года обстановка в доме Пуш­киных была относительно спокойной.

Письмо Екатерины Николаевны от 9 ноября свидетель­ствует о ее отчаянии, однако и здесь не звучит нота враж­дебности к Пушкиным, наоборот: «Счастье для всей моей се­мьи  и смерть для меня, вот что мне нужно», — пишет она. Но отказ Пушкина от дуэли и официальное предложение 17 ноября в корне изменили ее положение, и с этого време­ни она, вероятно, всеми силами начала бороться за свое сча­стье, в которое не верила до самого последнего момента — дня венчания, когда она навсегда покинула дом Пушкиных...

Трудно сказать, что думала и чувствовала она в этот ко­роткий период времени с 10 по 27 января. Во всяком случае, она, несомненно, должна была очень страдать от возобно­вившегося дерзкого ухаживания Дантеса за Натальей Нико­лаевной. И не в смягченных ли тонах, чтобы не огорчать брата, Александра Николаевна пишет, что Екатерина «печа­льна иногда». В доме мужа, как мы видим из этого же пись­ма, она чувствовала себя неуверенно, и мысль о том, что ее счастье не может долго длиться, постоянно преследовала ее. Скрытная по натуре, она все же делится своими пережи­ваниями с братом, но старается не обнаружить их перед сестрой, опасаясь, очевидно, что это станет известно в доме Пушкиных, а этого она не хочет.

Играла ли Екатерина Гончарова какую-нибудь роль в преддуэльных событиях и какую именно?

Сохранились куски разорванного чернового письма Пушкина к Геккерну от 26 января 1837 года. В них есть две неоконченные фразы: «...Вы играли все трое такую роль...», «...и наконец мадам Геккерн...» Неизвестно, в чем обвинял Пушкин Екатерину Геккерн, так как в окончательный текст письма он эти строки не включил.

Знала ли Екатерина Николаевна о предстоящей дуэли? Возможно, да. Но если это так, то на ее совести, что она не предупредила сестер.

После дуэли и смерти Пушкина Дантес был судим, раз­жалован в солдаты и выслан за границу. Екатерина Дантес-Геккерн недолго оставалась в России. Как бы ни любила она мужа, вероятно, не могла она в глубине души не чувствовать страшную вину его, и поэтому поспешила покинуть проклятый Петербург», порвать окончательно с про­шлым. Семья отвернулась от нее, и в дальнейшем никто, кроме матери и изредка Дмитрия Николаевича, не вел с ней переписки.