Том 7. Античный роман - Библиотека первая.

20. Сказавши всо это, Ламон замолчал и залился слезами; когда же Гнатон стал его оскорблять и грозился избить, Дионисофан, пораженный рассказом, гневно нахмурившись, велел Гнатону молчать, а Ламона снова начал расспрашивать, велел говорить одну только правду и небылиц не выдумывать, чтобы сына при себе удержать. Но Ламон стоял на своем, клялся всеми богами и отдавал себя на пытку любую, если он лжет. Тогда Дионисофан, обращаясь к бывшей тут Клеаристе, стал раздувать над тем, что сказал Ламон: «Зачем бы Ламону лгать, раз мог взамен получить одного или двух пастухов? Да и как простой поселянин такой хитрый рассказ мог бы выдумать? Разве сразу же не показалось странным, что у него, старика, и у матери очень невзрачной такой красавец сын родился?»

21. И решили они больше уже не гадать, но тотчас рассмотреть приметные знаки, правда ль, что это – знаки более славной, блестящей судьбы. Миртала пошла, чтобы все принести, что в старой сумке она берегла. Когда она их принесла, Дионисофан первым стал рассматривать их, и, увидав рубашонку пурпурную, золотую чеканную пряжку, ножик с ручкой из кости слоновой, он громко воскликнул: «Владыка Зевс!» – и тотчас жену он зовет, чтоб она посмотрела; она же, увидев, вскрикнула: «О, Мойры благие! Не те ли это вещи, что мы положили с нашим покинутым сыном? Не в эти ли места послали мы Софросину его отнести! Да, это не другие какие знаки, а те самые! Милый мой муж, это – наше дитя: Дафнис – твой сын, и пас он отцовских коз!»

22. Пока она еще говорила, а Дионисофан целовал приметные знаки и от избытка радости: плакал, Астил, поняв, что он Дафнису брат, кинулся, сбросивши плащ, бежать через сад, первым желая Дафниса расцеловать. А Дафнис, увидев, что бежит он, а за ним целая толпа, и кричит: «Дафнис!» – подумал, что он хочет его схватить, бросил сумку свою и свирель и помчался к берегу моря, чтоб кинуться вниз с утеса высокого; и было бы вовсе странным судьбы решенье, если бы, только что обретенный, Дафнис погиб. Но понял Астил, что хочет он сделать, и вновь закричал: «Стой, Дафнис! Не бойся ты ничего; я тебе брат, а родители – те, кто были до этого дня господами твоими. Сейчас нам Ламон рассказал о козе и приметные знаки твои показал; обернись, посмотри: веселые, с радостным смехом идут все сюда. Но первым меня поцелуй. Нимфами я клянусь, что не лгу».

23. Насилу удалось Дафниса клятвой такой удержать; остановившись, ожидал он Астила бегущего, а когда тот подбежал, он его обнял, целуя; и, пока он его целовал, примчалась вся остальная толпа, и служанки, и слуги, подошел сам отец, а с ним и мать. Все стали его обнимать, целовать, плача от радости. А он ласков был к отцу, и к матери более, чем ко всем другим; и как будто их знал он уже давно, к их груди прижимался он и объятий их покидать не хотел: так быстро заставляет поверить, себе голос природы. На короткое время даже Хлою забыл он. И, вернувшись в дом, он надел дорогую одежду, и, севши рядом с родным отцом, от него услыхал он такой рассказ:

24. «Очень рано женился я, дети, и вскоре стал я, как думал, счастливым отцом. Первым сын родился у меня, затем дочь, и третьим Астил. И подумал я, что довольно уже детей у меня, и ребенка вот этого, последним на свет появившегося, я решился покинуть, положивши с ним эти вот вещи, – не как приметные знаки, а скорей как дары погребальные. Но судьба решила иначе. Старший сын мой и дочь в один день погибли от одной и той же болезни; тебя же мне промысл богов сохранил, чтоб была у нас не одна в старости опора. Не суди меня строго за то, что тебя я покинул; не с легким я сердцем решился на это; а ты, Астил, не печалься, что лишь половину получишь, не все мое состоянье. Для людей благоразумных нет приобретенья лучше, чем брат; любите друг друга, а что касается богатства, то с царями поспорить вы можете. Много земли я вам оставлю, много искусных рабов, золота, серебра, много другого всего, что есть у богатых людей; вот только особо Дафнису это поместье я отдаю вместе с Ламоном, Мирталой и теми козами, которых он пас».

25. Когда он еще говорил, Дафнис, вскочивши, сказал: «Вовремя ты мне напомнил, отец, я сейчас пойду отвести коз к водопою: они теперь хотят пить и ждут свирели моей, а я все еще тут сижу». Весело все засмеялись – став господином, он все еще хочет быть козопасом. Послали другого о козах позаботиться, а сами, жертву принесши Зевсу-спасителю, для всех устроили пир. На этот пир не пришел один лишь Гнатон, но, полный страха, провел он в храме Диониса день весь и ночь, бога моля о защите. Быстро по всей округе молва разнеслась, что Дионисофан нашел сына, что Дафнис-козопас оказался владельцем здешних мест; и с самого утра все отовсюду стали сбегаться, на юношу радуясь, отцу дары принося. В числе их первым был Дриас, который вырастил Хлою.

26. Дионисофан всех оставлял у себя, приглашая свидетелей этого счастливого события принять также участие и в празднике. Заготовлено было много вина, много хлеба, болотных птиц, поросяток молочных, разного рода печений медовых. Принесены были жертвы обильные местным богам. Тут Дафнис, собрав все свое достоянье пастушье, богам его посвятил. Дионису он посвятил сумку и козью шкуру; Пану – свирель и флейту кривую; нимфам же – посох свой и подойники: сам он их сделал. Все свое, привычное, – насколько милее оно неведомого еще богатства! И вот, расставаясь с каждой из своих вещей, Дафнис горько плакал; посвятил он свои подойники не раньше, чем в последний раз подоил, и козью шкуру свою в последний раз надел на себя, и на свирели своей, перед тем как посвятить ее, песню сыграл; все эти вещи он перецеловал, попрощался с своими козами и козла каждого по имени назвал. И попил он из ручья того, из которого часто пил вместе с Хлоей. В любви же своей признаться он еще не решался, удобного случая выжидая.

27. В то время как Дафнис жертвы богам приносил, вот что с Хлоей случилось. Сидела одна она, конечно плакала, пася своих овец, и говорила: «Забыл меня Дафнис! Мечтает он о богатых невестах. Зачем я велела ему вместо нимф клясться козами? Он покинул их так же, как покинул и Хлою. Даже когда приносил он жертву Пану и нимфам, не пожелал он Хлою увидеть. Наверно, нашел он у матери лучших прислужниц, чем я. Пусть будет он счастлив! А мне больше не жить».

28. Вот что она говорила, вот что замышляла. А в это время пастух Лампис, пасший коров, явился сюда с кучкой поселян и похитил ее, думая, что Дафнис на ней теперь уж не женится и что Дриас будет к нему, Лампису, благосклонен. С жалобным криком шла она следом за ним. Кто-то из тех, кто это видел, дал знать Напе, а та Дриасу. Дриас же Дафнису. Он чуть с ума не сошел: и сказать отцу не осмеливаясь и сил не имея горя вынести, он ушел в сад, громко стонал и так говорил: «Горе мне, что узнали меня! Насколько же лучше было мне пастухом оставаться! Насколько счастливее был я, пока был рабом! Тогда я на Хлою смотрел, тогда…(Текст в рукописях испорчен. )

Теперь же Лампис похитил ее и уводит с собой; а наступит ночь, и он ляжет с ней. Я же пью, наслаждаюсь; и напрасно я Паном, и козами, и нимфами клялся».

29. Эти речи Дафниса услышал Гнатон, в парко скрывавшийся; решив, что сейчас случай удобный ему представляется с Дафнисом вновь помириться, взял он с собой нескольких молодых слуг Астила, кинулся следом за Дриасом и, велев ему указывать путь к жилищу Ламписа, бросился бегом в погоню; захватил он его как раз, когда он вводил Хлою в свой дом; из рук у него вырвал он девушку, а бывших с ним поселян крепко избил. Он хотел связать Ламписа и увести его с собой словно пленника, на войне захваченного, но тот успел убежать. Дио-нисофана застал он уже спящим, а Дафнис, глаз не сомкнув, все еще плакал в саду. Он приводит Хлою к нему, ее отдает ему и рассказывает все как было; просит зла не помнить, а его, Гнатона, к себе взять небесполезным рабом, не лишать своего стола, без которого он умрет с голоду. Хлою свою увидав и держа ее в объятиях своих, Дафнис с ним примирился,- ведь столь большую ему оказал он услугу, – а ее умолял простить за его невнимание.

30. Между собой посоветовавшись, они решили свои мысли о свадьбе пока скрывать, спрятать Хлою здесь где-нибудь и признаться в своей любви только матери. Но не был с этим согласен Дриас; он требовал, чтоб обо всем сказали отцу, и обещал, что сумеет его убедить дать согласие. Когда день наступил, он, неся в сумке Хлои приметные знаки, пришел к Дионисофану и Клеаристе, сидевшим в саду. Тут же был и Астил и Дафнис. Когда водворилось молчанье, начал он так говорить: «Такая ж нужда, как и у Ламона, заставляет меня говорить о том, что до сих пор я тайно хранил; эту Хлою не я родил, не я и вскормил; родили ее другие, а овца ее, в пещере нимф лежавшую, вскормила. Видел я это сам, увидав, изумился, а изумившись, воспитал. Свидетелем мне и ее красота,- она ведь ни в чем на нас не похожа; свидетели – и приметные знаки, слишком дорогие для настухов. Взгляните на них и родных для этой девушки найдите; может быть, и окажется она Дафниса достойной».