94, или Охота на спящего Единокрыла - Mike Lebedev

От возвышенных мыслей отвлекла бабка-проводница, поднявшая визг по поводу занятого нами второго «купе» плацкартного вагона. Под припасы съестного, аппаратуру и прочие потребные в Охоте аксессуары. И занятого, между прочим, на вполне законных основаниях, так как в ту пору приобрести билет можно было безо всяких паспортных данных. Так что правда была на нашей стороне, и совместными усилиями бабка была вытеснена в тамбур и даже далее. И лишь опасения пропустить коварный удар с тыла заставили нас прекратить преследование и вернуться на исходную…

…По приезде никто не встретил. Обещанный малолитражный автобус без видимых причин и осязаемых следов растворился где-то в подпространстве. Пришлось, кряхтя, побросать шмотки прямо на привокзальной площади и отправиться на поиски транспорта. А я остался. Закинув руки за голову, улегся поверх всего и стал смотреть на Небо и Облака. В северном небе редко когда не бывает облаков… и не было в моей жизни лучше того дня. Вернее, лучше — были. Но вот спокойнее — не было точно. Просто лежать и смотреть на облака, изредка лишь отгоняя пытавшихся поживиться за наш счет туземцев, коим урванное все равно не пришлось бы впору. И снова — смотреть и смотреть…

К условному обеду меня сменили. Я нехотя поднялся и поплелся в рабочую харчевню неподалеку. Работяги взглянули на меня с интересом, но без особой злобы. Я сел один. Один, один… опять один. Но и, собственно, что с того?

Транспорта так и не нашли. Сквозь галдящую толпу взяли билеты на «рейсовый», повторно пережив скандальчике перевесом багажа. Наконец, кое-как уместившись и управившись, расселись где-то сзади — и автобус, тяжко перевалившись на повороте с боку на бок, двинулся Дальше…

Разумеется, через сотню вёрст, то есть ровно на полпути машина пробила колесо. Туземцы, вопя и кляня на чем свет стоит незадачливого водилу, полезли на свежий воздух. Спустя пять минут они, всё так же шумя, погрузились и уехали на следующем. Живительное дело, так как «следующий» в этих краях никогда не случался спустя менее двух часов, а как правило и более. То есть, Чудеса уже начинались. Хотя мы со всем своим скарбом не влезли и так и остались куковать на обочине.

Водила спросил, кто мы такие и куда следуем. Мы прокомментировали туманно. Местные с большим сомнением относятся к рассказам о Единокрыле, и уж тем паче — об охотниках на него, считая их бесполезным и в чем-то даже вредным поверьем. В принципе, ничего странного в этом нет. Да оно, на самом деле, и к лучшему.

Мы охотно помогли ему заменить пробитый баллон. Это оказалось несложно, хотя и довольно тяжело физически. Затем быстренько соорудили костерок с чайком, благо всё необходимое было при нас всегда. Пилот окончательно оттаял, хоть и, кажется, все-таки догадался о цели нашего визита. Впрочем, было неважно. Теперь надо было лишь успеть да Заката. И мы успели…

.. .В тот же вечер, благо на Севере он длится гораздо дольше, чем в наших краях, мы сидели на Пророческом Холме и ждали. Ждали Первый Закат. Большая Охота начинается именно с него, и ничто не в силах изменить этот существующий порядок вещей. Теперь я уже могу об этом рассказать… Именно в Первый Закат, и ни в какой другой, дается Пророчество на предстоящую Охоту. Правда, смысл Пророчества всегда постигается много позже, даже позже самой Охоты. Но зато — оно всегда Истинно. Во всяком случае аля тех, кто по-настоящему умеет Ждать…

Нету ничего лучше, чем смотреть Закат с Пророческого Холма. Солнце, как ему и положено на Севере, медленно плывет почти параллельно горизонту. Небо и Озеро под ним переливаются миллиардами самых невероятных красок, и каждую секунду — всё новыми и новыми миллиардами, и ни одна из них не повторится, даже если ты будешь смотреть на них всю жизнь. А Солнце всё плывет и плывет по Небу… будто оно так и собирается плыть целую Вечность… И когда оно вдруг касается Озера — кажется, что оно сейчас отразится, отскочит от него, будто резиновый мячик — и снова устремится ввысь! Однажды, я уверен — так оно и будет… но не сейчас, нет. Сейчас оно тихонько начинает погружаться. Прямо в Озеро. Кажется, вода даже зашипит! Но нет — только лишь отражение дрожит в легкой ряби на поверхности… И долго, долго. Секунды тянутся, как года, и даже больше… но все же Солнце потихонечку уменьшается, а Отражение его — растет. В тот самый миг, когда они сравниваются — ты словно видишь целое Солнце сквозь сделавшееся вдруг невидимым Озеро… на само деле, так оно и есть… но только лишь миг. Здесь ты совсем перестаешь дышать, словно боясь потревожить. И не дышишь уже до самого Конца. А Солнца все меньше и меньше… пока наконец оно, с как будто бы даже осязаемым всплеском воды, окончательно тает в Озере… всё.

Всё. Можно нехотя подыматься, отряхиваясь от травы… всё. Пророчество Дано. Отныне Всё предопределено, и свернуть с Пути уже невозможно. Только вперед, где ждет тебя… хотя и — кто знает, что…

…Время летело неумолимо. Дни шли за днями, свет сменялся тьмою, ненастье — солнцем… всё было тщетно. Мы сидели в засадах, сутками напролет шли по следу, просто бродили, уповая на одну лишь слепую волю Провидения… ничего. Люди появлялись и исчезали, новички и ветераны, и многим из них казалось… я был один. Один, кто знал точно: ЕГО не было. Всё впустую. Всё напрасно. Ни намека, ни даже половины следа, ни самой пусть ненадежной, но все же ниточки, ведущей… Ничего. Совсем. Кроме остающегося Самого Последнего Дня Охоты. И Он — настал…

Я сидел на Пророческом холме и смотрел в никуда. В прохладный день уходящего северного лета. Один, опять один… в Последний день, когда Солнце уже не сядет, а отразившись, наконец-то, от Озера, вдруг возьмет — и улетит. Просто растает в Небе. И уже — навсегда. И надеяться и ждать уже точно — будет нечего и не на что…

Я даже не сразу сообразил, откуда Она взялась. Тень, будто от набежавшего легкого облачка, хотя день и так был пасмурный… тень, тень… Тень! Еще не видя, но уже чувствуя, я повалился на спину, будто враз обессилев…

Он парил прямо надо мной. Широкими кругами, на вираже едва не касаясь земли своим единственным крылом, тотчас взмывая в самую высь и опять заходя почти от самого Горизонта!!!

Так и не сумев подняться, я судорожно шарил рукой подле себя — ни лассо, никакого хотя бы самого завалящего бумеранга при мне не было. А он был всё ближе, и уже смотрел прямо в глаза, а я смотрел ему в ответ… Зеркало меняет местами право и лево, но оставляет на месте верх и низ, параболическое может перевернуть твое отражение вверх тормашками, но оставить право и лево… и только Глаза истинно спящего Единокрыла одновременно меняют и право и лево, и верх и низ, и внешнее и внутреннее, и настоящее и ложное, и даже Прошлое и Будущее… и ты смотришь, смотришь, смотришь в них, видя наконец-то Себя — и уже не можешь оторваться, пока всё, как водится, не померкнет…

…Возвращались порознь. Подавленные, потрепанные, и почти совсем без денег. В ход пошла даже заветная «пятнашка», так и пронесенная сквозь все невзгоды подле самого сердца. Никогда, заклинаю вас — никогда не пользуйтесь услугой предварительного заказа билетов в суровых условиях Севера! Вас обдерут как липку, раза в два против ожидаемого — бронь, комиссия, сбор такой, сбор сякой… Пришлось даже навестить один из двух в городе пунктов обмена валюты. В окружении красочных местных «быков» на пиджаках поверх спортивных костюмов — в толстовке «Курт Кобейн

жив!» я смотрелся особенно выразительно. Ах, если бы он и в самом деле был жив…

…Вагоны достались что-то приблизительно третий, седьмой и пятнадцатый. Кое-как встретившись, мы дважды были изгнаны из тамбуров злыми проводницами. Обидно, но «Правила внутреннего распорядка на железнодорожном транспорте» были все-таки на их стороне. Сжалилась лишь третья, и мы уже приготовились было раскупорить волшебный сосуд…

— Я не могу, — вдруг молвил владелец сосуда, любезно предоставивший нам его в пользование на троих, — Не могу тушенкой закусывать. Пост ведь…

«Странные люди все-таки встречаются в момент Охоты, — подумал я, — Пить из волшебного сосуда в пост — это он может. А вот закусить тушенкой — нет…» Но сосуд все-таки был его, так что пришлось мужественно дождаться, пока он, запыхавшийся, вернется к нам с чем-то рыбным.

…На рассвете мы вышли на привокзальную площадь. Лето умирало. Утром в конце августа это принимаешь особенно близко к сердцу. Скинулись уже окончательно последней мелочью из карманов, кое-как наскребя на единственную бутылку пива. Взяли у развозного торговца.

— Мужики, вы бы сторону отошли, — сказал торговец весьма недружелюбно, — Надпись мне на тележке загораживаете, рекламу «точке» делать не даете…

Прошлое неожиданно и тяжко обрушилось на плечи. «Реклама» ему, понимаешь…

Мне протянули, но я лишь махнул рукой…

Развернулся и пошел прочь, куда глядели глаза. Одинокое единокрылье перо, как старая, ржавая шпага, волочилось за мной по земле…