Ода радости - Валерия Ефимовна Пустовая

1) одиночество;

2) старость;

3) гордость.

Я искала друга по душе и убедила себя, что в зале, где танцующие будто грезят наяву или медитируют в горнем уединении, наверняка комфортно будет такому вот серьезному, вдумчивому и глубокому человеку, которого мне было надо, а зачем надо – к тому я подыскала аргументы куда раньше. Танго предстало предо мною церемонным миром ночных теней, где люди так истово слышат друг друга, что не раскрывают глаз, и после самого тесного объятия спешат расстаться таинственными незнакомцами. Последнее – а именно, что прочла на каком-то форуме, будто на милонгах (танго-вечерах) не принято знакомиться и уходить с подцепленной партнершей, – немного насторожило. Как и история одной дамы, подслушанная перед индивидуальным занятием, о том, как мужчина на милонге отомстил ей за то, что она слишком долго и пристально на него смотрела – тем самым, по правилам танго, приглашая его на танец: мужчина наконец двинулся в ее сторону, чтобы на виду у всех пригласить ее подругу.

Я искала беспроигрышный вклад времени и сил и убедила себя, что танго – история на годы вперед, а сальса – для вчерашних студентов. Изящная тангера с мускулистой спиной и в правильных, дорогих танго-туфлях удивила меня, признавшись, что никогда и не ходит на милонги. Не успевает: надо помогать матери на даче, а то вот бывает еще работа. Тангере было сорок, она была стройнее студентки и, видимо, убедила себя, что все еще впереди.

Я искала задачу потрудней, как часто в жизни. Танго в самом деле претендовало быть миром – моим новым, теневым, вечерним миром, где на каждый вечер предложены варианты бегства в пещеру горного короля: от женской техники до мастер-класса по хиро, от школьной практики до поздней милонги. «Прежде всего ты должна очень хорошо научиться танцевать», – говорила мне тангера и критик Алена Бондарева. И с урока танго я выходила с мечтой о танце, а с урока сальсы и бачаты – натанцевавшись.

То, что давалось легко и быстро, что плыло в руки сейчас, а не в отложенные сорок, что радовало само по себе, а не обещанием таинственного знакомства, отвергалось, засовывалось на детскую полку подсознания, как коньки и катание в траве, как шумные компании и путешествия.

Взрослея, мы исполняем все больше своих детских желаний. Потому что учимся понимать: кроме нас самих, их и заказать некому.

Сегодня на сдвоенном уроке сальсы-бачаты, куда заново, с нуля, хожу, наверное, с месяц и куда теперь дошла по мокрой улице с тяжелыми, как корзина нестираного белья, мыслями, с весомыми аргументами в пользу того, чтобы пораньше повернуть домой, я вдруг ощутила себя такой неудержимо легкой, что, чуть толкни, повернулась бы в верную сторону, но верной стороны и не было: она возникала кругом и внезапно там, где укажет не самый умелый, но самый веселый из точно таких же неумелых и веселых партнеров, сменяющихся так быстро, что рисунка на майке запомнить не успевала. Зато вспомнила, что самый любимый мой аттракцион – ракушки и бочки, вращающие меня вокруг оси, и вот я вращалась, и это было просто, и это было легко, как замечательно сказала Роулинг о Гарри, впервые оседлавшем метлу и обнаружившем, что это то самое, чему его в незнакомом волшебном мире совсем не надо учить.

Не надо учить, не надо искать, не надо целиться. Сегодня я танцевала ни ради чего и улыбалась каждому совсем не за тем, что хотела познакомиться. «Я пришла сюда вовсе не за тобой», – говорила моя улыбка, но он, случайный, тем увереннее принимал на свой счет. И вертел неумелей и старательней.

И, может быть, долгую улицу, пройденную поперек себя, в объективном и потому таком дальнем направлении, стоит поблагодарить за сегодняшнее испытанное счастье. И я благодарна бальным танцам, где впервые узнала про «рамочку» и широкие шаги, а также про то, что категорически стесняюсь вращать бедрами, и танцу живота, где училась вращать всем, что Бог дал, и впервые прислушалась к молчащим за письменным столом участкам тела, и аргентинскому танго, потому что это самая суровая школа женского послушания – до сих пор помню, как обидно было срываться в любимом вальсе в торопливое кружение, обескураживая не успевшего на него повести партнера, – и самая глубокая школа объятия – так что, когда сегодня на бачате мы с партнером пустились в невинный «пивот», я взялась за него так удачно, что в самом деле почувствовала, как срываюсь с места и перетекаю из шага в шаг, следуя его невысказанной воле.

Сорваться, доверившись, и оказаться там, где не ждала. Вот за что, наверное, я больше всего благодарна танцу.

И еще за то, как легко и пусто в голове – как после йоги, которой я занялась весной и после отпуска подзабросила, но обязательно хочу вернуться.

Потому что всё и правда впереди – легкой и пустой головой это лучше всего понимаешь.

Легкая и пустая голова вмещает это – всё.

То будущее, к которому поверну, сама не заметив как.

20 сентября 2016

К центру стремительность

Сегодня на первой в жизни сальсатеке поняла, зачем смотреть партнеру в глаза. Но прежде чем понять, приклеилась взглядом – бездумно и буквально, как твердили на уроке, а я, прошедшая школу психотренинга, почитавшая сайтов о том, что прямее всего заглядывают в глаза дети и в этом нам тоже не мешало бы быть, как они, поучившая себя улыбаться и демонстрировать выучку к контакту, – я, не однажды протролленная на уроке молодым человеком, которого злит, что смотрю ему в грудь и которому вру, что он слишком высок для меня, а на деле меня просто смущает его чужеродное чувство юмора и, опуская глаза до груди, я и правда так, деликатно, но твердо, от него закрываюсь, – вот эта я на скорости и повороте, когда партнер, а потом другой, и третий, вели меня одним касанием ребра ладони, кончиками трех пальцев, – я, говорю, держалась за взгляд его, и другого, и третьего, как за последнюю точку опоры, за единственно данную мне константу в уравнении танца со всеми переменными, кроме базовых шагов и моего убежденного желания следовать, куда бы ни повели. Как давно, с какого-нибудь шестого класса, я мечтала научиться так танцевать. Без страха и ступора, открываясь и выплескиваясь, и вот сегодня почувствовала, как даже самый школьный медляк, опробованный в бачате партнером помладше, чтобы немного передохнуть,