Без работы - Александр Александров

— Ищите его. БОЧ где-то рядом. Смотрите, следы на крыше! Это он бежал по ней!

Все это Крючков слышал, когда подтаскивал к стене лестницу. Он воткнул ее в снег, вскарабкался по ней, перекинулся через край, упал с самого верху, вскочил и понесся по темным кварталам. Позади него двигалась беспощадная смерть. Впереди была неизвестность. Павел не знал, что ему делать, куда бежать, где можно найти пристанище и спасение. Чудом миновав столкновения с яростно сигнализирующими автомобилями, он пересек залитую светом Русаковскую улицу. Рванул во дворы. В темном переулке на его пути оказались какие-то тени. Они шли, растянувшись шеренгой, навстречу. Наш герой шарахнулся в сторону, выхватил пистолет и закричал: — Лечь на землю! Кто двинется… перестреляю всех, как свиней!

Неясные тени замахали конечностями и бросились в рассыпную. Крючков понесся от них, не оглядываясь, оказался в закрытом дворе.

— Господи, Господи, что я творю? — шептал Павел, проникая в открытый подъезд. Он поднялся на несколько этажей и, задыхаясь, уперся головой в трубу мусоропровода. Внизу хлопнула дверь, зашумел мотор лифта. Крючков сильнее сжал в кулаке пистолет.

Раскрылись затворы, из лифта вышла старуха с тележкой. Она испуганно уставилась на вооруженного рыжего парня в грязном пуховике.

— Чего вы смотрите? Идите, идите отсюда, — зло и нервно заговорил Павел, пряча за спиной пистолет. Старуха, ничего не сказав, поспешила исчезнуть.

«Доносчица, — сообразил Павел. — Сейчас позвонит и все им расскажет. Нужно скорее бежать. Если меня здесь обложат — конец».

Крючков опять очутился на улице. Ноги несли его по заснеженному и безлюдному городу. Дул порывистый, пронзительный ветер. Холод стал пробирать до костей. Павел избегал редких прохожих. Он постоянно менял направление, пропуская квартал за кварталом, продолжал сумасшедший свой бег. «Кто-то должен прекратить это безумие, — твердил он себе. — Война, террор, революция. Сдаться, сознаться во всем. Сказать им, что я должен был участвовать в покушении, но не захотел». Крючков заметил рядом с закусочной патрульную машину, из которой, выплевывая рваные клубы пара, выкатывался милиционер. «Нет! Нельзя доверять никому. Они не отпустят живым. Меня зовут Павел Крючков. Я участник переворота. На меня есть досье». Крючков несся вперед слыша дыхание погони. Луна висела у него за спиной. Он чувствовал, как на него пялится ее гадкая желтая рожа. Ветер подхватывал и крутил снежную пыль, взметал и вывешивал над крышами незнакомых домов белые шарфы. «Зачем мне все это нужно? Зачем я здесь? Можно сказать, что я приехал устраиваться на работу в Москву. Нет! Мне никто не поверит». Чтобы не вызывать подозрений, Павел выбросил в мусорный бак пистолет. Это почему-то его успокоило. Сердце начало биться ровнее. Теперь он двигался быстрым шагом между невысоких старинных домов в районе, который не пострадал от точечной, современной, нелепой, смущающей душу многоэтажной застройки.

У флигеля дома, где по старинной московской легенде жил загадочный чародей Яков Брюс и в пожаре 1812 года сгорел подлинник рукописи «Слова о полку Игореве», Павел остановился.

В распахнутом экране ворот, во дворе запущенного особняка с красным транспарантом: «Аренда помещений под офисы», горел костер. В его ярком свете стояло три человека. Один — дворник — высокий бородатый мужик в кожаном фартуке, надетом поверх телогрейки. И два праздношатающихся бездомных в облезших цигейках. Так определил Павел, когда их заметил. Эти люди в свете огня казались ко всему равнодушными. Появление Павла не вызвало у них никаких подозрений.

Крючков подошел к костру, никому ничего не сказав, протянул руки к жару. Дворник деловито подкормил пламя осколками мебели.

— Николай, чего ты все окна в доме пооткрывал? — спросил дворника один из бродяг.

— Хозяин велел, — сказал дворник, — тараканов развелось — страсть.

— Не жалко тараканов?

— А чего их жалеть — вражье племя.

— Трубы от холода могут полопаться. Это ж тебе не изба. Химией нужно травить тараканов.

— От химии аллергия. А трубы не пострадают. Мы это еще не в такие морозы устраивали.

— Тараканов Бог создал. Значит без них нельзя.

— Чего ты пристал ко мне с тараканами, Кондрат? — возмутился дворник. — Мои они, что ли? И какое тебе до них, вообще, дело? Братья они тебе?

— Да не. Я так, просто разговор поддерживаю.

— Барбос бестолковый, — проворчал дворник Николай. Он поворошил огонь палкой. Пламя весело затрещало. Вверх взметнулись желто-красные лоскуты, нити-жала.

— Эй, земляк, как тебя величать? — обратился к Павлу бродяга, которого звали Кондрат.

— Павел, — сказал Крючков.

— Пашган, есть чем согреться?

Крючков оттянул руки от жара, достал из-за пазухи пачку куриных окорочков, протянул их Кондрату. Бродяга растянулся в беззубой улыбке:

— С полным желудком холод не страшен. Еще бы накернить сто грамм для пищеварения.

— У меня больше ничего нет, — сказал Крючков и неожиданно добавил: — Завтра я должен был бросить гранату в премьер-министра.

Никто из компании не предал его заявлению никакого значения. Кондрат стал распаковывать окорочка. Дворник ушел в темноту. Безымянный бродяга стоял у огня неподвижно. Вскоре Николай вернулся с самодельными шампурами, на которые он и Кондрат стали нанизывать куриное мясо — ушли с головой в процесс. Безымянный бродяга оживился, начал клянчить:

— Дай… Дай мне, дай…

Наконец у каждого из присутствующих в кулаке оказался заряженный мясом шампур.

На Павла вновь накатило паническое состояние. Тревога тяжелой плитой навалилась на плечи; он стал задыхаться, сжал руками виски.

— Меня найдут и убьют, — дико оглядываясь по сторонам, произнес Павел.

— За что тебя убивать? — спросил равнодушно Кондрат.

— Не захотел участвовать в перевороте.

Кондрат многозначительно хмыкнул. Дворник вынул из пламени шампур, понюхал обугленный окорочок, крякнул и спокойным голосом сообщил:

— По всему видно, скоро начнется война. Гробовая доска опять покраснела. Примета верная.

— Чего? — в смятении переспросил Павел.

— Белая гробовая доска на доме колдуна, куда он два века назад жену свою замуровал. Рассказывают, что когда она, доска эта, краснеет, быть кровопролитию. Вот она в девяносто третьем году покраснела — началась чеченская бойня. И другие войны доска эта бедовая предсказывала. Раньше, еще при царе, на ней крепился перевернутый крест, который в назначенный час указывал, где зарыт клад. Там были еще какие-то тайные надписи. Их уничтожили. Потому что много людишек, глядя на них, посходило с ума.

Крючкова терзала кошмарная мысль: «Если Лев Троцкий захватит власть… Он убьет меня и мою мать». Павел взял Николая за кожаный фартук и зашептал:

— Некуда бежать. Везде найдут. Слышите? Им все известно.

Дворник усмехнулся, оттолкнул руки Павла, потом насупился и с пониманием проговорил:

— Да ты, парень, бредишь.

Кондрат успокоил:

— Со мной такое же было. Как-то ушел в запой. Пил по-черному две недели и вдруг завязал. Такая потом чертовщина в голову лезла, пугала, преследовала. Выключить невозможно. Только перетерпеть. Или выпить стакан. Тебе бы немножечко похмелиться сейчас.

Павел поднял глаза и оцепенел. Он разглядел то, что давно неотчетливо брезжило за границей льющегося от костра света. Между фигурами безымянного бомжа и степенного бородатого дворника, чуть в стороне, в полутьме отчетливо вырисовывалась дразнящая языком козлиная харя.

Крючков не помнил, как вылетел вон из двора. С нанизанным на металлический прут окорочком он несся по улицам. Его преследовал дикий, пронзительный вопль. Павел бежал дальше и дальше — вперед, не разбирая дороги. В какой-то момент Крючков осознал, что кричит он сам.

Глава XX

Покушение

Город тронул болезненно бледный февральский рассвет. Ветер стал влажным, промозглым; несколько раз менялся с запада на восток и обратно. Пошел снег. В обескураживающей тишине с неба валились огромные, величиною с кулак, белые хлопья. Садовая-Спасская была выскоблена и обездушена. На пустующей Сухаревской у решетки ограды, за которой широким амфитеатром раскинулось старое здание больницы, веселая девушка ловила на свою шерстяную перчатку снежинки. Она сдувала их, будто пух одуванчика, на конопатую физиономию рыжеволосого парня. Тот морщился и с интонацией недовольства и ласки бубнил:

— Ну хватит, Аня. Угомонишься ты наконец?

Из подземного перехода вынырнул человек в черном пальто. Он переместился поближе к парочке и установил наблюдение. Со стороны Самотечной одна за другой просвистели машины милиции. Через какое-то время проехала Toyota Camry. На ее крыше, будто иголки ежа, торчали хитроумные, непонятного назначения антенны.