Когда приходит ответ - Юрий Вебер

— Э-э, батенька, хорошими принципами дорога в ад вымощена. Вы на деле докажите.

Он пожевал тонкими сухими губами и вдруг встрепенулся.

— А вот, если угодно… — и вытянул из груды бумаг какое-то описание. — Технические условия на схему пуска электродвигателей. Извольте, покажите, как это будет на ваших формулах.

— Так это не делается налетом, — неловко усмехнулся Мартьянов. — Здесь надо знать специфику…

— То-то и оно! — перебил его схемист. — Я всю жизнь потратил, чтобы знать.

— Не в этом смысле, — пытался объяснить Мартьянов.

— Нет, уж уговаривайте других! — отрезал схемист.

Он столько действительно потратил, что уж не хотел принимать ничего, что было чем-то другим, неизвестным. А может быть, и не мог. Кто знает, кто умеет, тому эти новые выдумки не нужны. А кто не знает и не умеет, тому и сам черт не поможет. Он безнадежно махнул рукой.

Обычно, возвращаясь после всяких деловых посещений, Мартьянов всегда старается пробежаться, разрезая своим увесистым портфелем толпу на тротуарах. А толпа все растет, с каждым месяцем растет. Послевоенная Москва прямо кипит потоками машин, прохожих, приезжих, командировочных, экскурсантов…

И Мартьянов почувствовал, что ему не хочется пробежаться, а тянет, наоборот, после этой беседы со схемистом где-нибудь посидеть, где не так суетливо и шумно, — посидеть и немного отойти. Он вышел на длинный бульвар, еще не просохший от стаявшего снега. Знаменитый бульвар, на котором в давние времена, если судить по литературе, встречались, прогуливаясь, известные писатели, музыканты, художники — из всех старых маленьких переулков, стекавших к этому бульвару. Сейчас здесь было малолюдно. И Мартьянов тяжело опустился на одну из пустых скамеек.

Неужели и он стал уставать — он, Мартьянов? Отчего же? Говорят, весенний перелом влияет. Раньше он не замечал никаких переломов. «С тех пор, как ты связался с этой теорией…» — повторяла не раз Наташа. Еще бы, после такой беседы, как сегодня, или после этого заседания ученого совета в институте…

Вдруг мелькнувшая мысль перебила цепь невеселого раздумья. Заставила выпрямиться, подняла со скамьи. Мартьянов быстро, стремительно зашагал вперед. Рассказать, кому бы рассказать поскорее, какая ему пришла мысль?! Усталости как не бывало.

7

А-а, вот кто может оценить, наверное, эту мысль, понять то, что задумал Мартьянов!

В лаборатории его поджидал Ростовцев. Тот самый, что единственно как-то откликнулся на первое мартьяновское сообщение на ученом совете. Полный, мешковатый, с удобством расположившийся за его письменным столом и погруженный в ожидании в разглядывание какого-то журнала.

И так же спокойно, без излишних предисловий, будто продолжая уже начатую беседу, невозмутимый этот посетитель заговорил о том же, на чем они покончили прошлый раз. О мостиковых соединениях. Сразу вопрос по существу, показывающий, что Ростовцев подходил тогда не зря, думал все это время и прекрасно ухватил общий дух новой методики. Это время он был занят еще и тем, что перебирался в другой научный институт. В институт связи. («А то навестил бы вас и раньше».) Ничего не поделаешь — влюбленный в автоматическую телефонию. А в телефонии без мостиковых схем никуда не двинешься. Мостики и мостики на каждом шагу. А как же их можно все-таки решать алгебраическим путем?

— Без этого к телефонистам с новым методом лучше и не соваться, — с тихой рассудительностью заметил Ростовцев. — У них традиции полувековой давности.

В другой бы раз Мартьянов прямо расстелился бы в подробностях перед таким благодарным слушателем. Мостиковые соединения! Он же приготовил по ним целое исследование. Он не терял времени после своего отчета на ученом совете. Но сейчас он был так занят собственной мыслью, пришедшими соображениями о том, как же ему вообще нужно действовать, что ему было не до подробных объяснений. Когда Мартьянова захватывает какая-нибудь мысль, он уже считает, что и все другие должны только ею и интересоваться. Потому ответ его был пока очень краток.

Да, можно все-таки ввести мостиковые соединения в русло алгебры логики. Пока они рассматриваются в целом виде, они не представляют собой ни логической связи «и», ни логической связи «или». И не «и», и не «или», а какая-то смесь. Но эту смесь можно разделить. Разбить так на части, чтобы в каждой части остались только соединения последовательные или соединения параллельные.

— Разложение мостиков! — провозгласил Мартьянов и показал на бумажке, как это делается.

Стало быть, опять получаем те же логические «и» и «или». Умножение и сложение, выражаясь алгебраически. Логика сохранена. Мостики охвачены алгеброй.

Правда, здесь возникают свои трудности. Дополнительные символы, более сложная запись. Но главное-то найдено: выход из тупика. Мостики уже не угрожают опрокинуть теорию.

Вот что удалось ему, Мартьянову, выстроить за это время в подкрепление теории, в те часы, когда сидели они с Наташей вечерами дома по разным углам комнаты, чтобы не мешать друг другу. Ростовцев, конечно, поймет. Поймет и оценит последнюю находку Мартьянова.

А Ростовцев не выражал никакого восторга. Наклонился над исчерченной бумажкой и, запустив кончик карандаша в копну своих вьющихся волос, задумчиво им поскребывал.

— Как вам сказать… — протянул он неопределенно.

В другой бы раз Мартьянов так не оставил. В чем тут могут быть сомнения? Стал бы доказывать и доказывать. Но сегодня решил: «Пусть пока подумает, переварит». Сегодня Мартьянову нужно было поделиться другим.

— А вы знаете, как все это встречают?

И рассказал о том, что было у схемиста.

— Да уж, «распростертые объятья», — печально усмехнулся Ростовцев. — Вижу, бьетесь как рыба об лед.

Мартьянов рассмеялся торжествующе, словно имея какое-то преимущество перед собеседником.

— Не понимаю, что вас так веселит? — спросил Ростовцев.

— Имейте в виду, — сказал Мартьянов, — роль мученика идеи мне не к лицу. Оставьте уж это для сцены. Меня занимает другое…

И он заговорил о том, что пришло ему в голову на скамейке тихого бульвара.

— Вам известно, конечно, откуда это?.. Теория становится силой, когда овладевает массами. Помните?

— Да, я тоже занимался в политкружках, — ответил Ростовцев. — Но…

— Все мы занимаемся в кружках! — запальчиво перебил Мартьянов. — А когда доходит до дела, то забываем вдруг, что мы там узнали. Теория должна овладеть массами. А ведь это прямо нас касается.

— Какой же из этого урок?

— Довольно простой. Не играть в мировую скорбь. И постараться овладеть…

— …массами?

— Скажем точнее для нашего случая: овладеть умами, — пояснил Мартьянов.

Спокойный, невозмутимый Ростовцев с откровенным удивлением воззрился на него. Ну и неукротимый же этот Мартьянов!

8

Овладеть умами… Он старался каждому, кому только мог, внушить идеи нового метода. Не стеснялся упоминать и упоминать про алгебру логики где только можно. По всякому поводу, а иногда и без всякого повода. И те, кто помнил его еще по первым годам в Центрэнерго, тихонько посмеивались: «Ну, Мартьянов, известно, старый пионер-барабанщик!»

Он тащил всякого, кто имел неосторожность заговорить с ним на релейную тему, к доске, которую подвесил в лаборатории позади своего стола, с узким лоточком для мела и даже с губкой на шнурке. И выводил крупно заманчивые формулы. Так, он считал, агитация в пользу новой теории будет нагляднее.

Возле этой доски произносил он свои отрывистые речи-команды перед сотрудниками лаборатории, пытаясь заразить их пафосом математического мышления. Лабораторная молодежь жадно глотала слова теории, не умея еще как следует различать вкус ее приемов. Володя-теоретик неизменно был тут же, стараясь находиться поближе к доске и показывая своими вопросами собственную осведомленность.

— А помните, Григорий Иванович, — сказал он с великолепной скромностью, — как мы с вами со свечкой у доски, там в войну?

«Мы с вами…» — и на том спасибо.

А Вадим Карпенко по-прежнему ни о чем не спрашивает. Постоит, послушает… и отойдет под каким-нибудь предлогом. Ведь все это с теорией не включено в план. Значит, и не обязательно. И, значит, не слишком серьезно. Вадим всячески старался это подчеркнуть. Говорят, он все захаживает в лабораторию номер девять. Мартьянов отгонял эти мысли, занятый тем, что он называл…

Овладеть умами… Он печатал в научных журналах свои статьи. О принципах релейной алгебры. О методике таблиц включения. О предлагаемой символике мостиковых соединений. О не решенных еще проблемах новой теории. Страницы печати — самое широкое поле, чтобы воздействовать на умы. Если, конечно, эти страницы не перелистывают просто, не читая.