Царь Алексей Михайлович - Александр Боханов

В «Уложении» около 50 статей предусматривали смертную казнь. В эту категорию попадали и некоторые деяния, наносившие вред общественной нравственности. Так одна из статей предусматривала смертную казнь за распространение и торговлю табаком. В ней говорилось: «А будут русские люди или иноземцы табак начнут держать или табаком начнут торговать», то таковых необходимо выявлять, арестовывать и «чинить наказание большое без пощады, под смертною казнью»[292].

Отдельный раздел «Уложения» — 22 главы — специально был посвящен вопросу о мерах наказания применительно к делам уголовного характера. Глава называлась: «Указ, за какие вины кому чинить смертную казнь, и за какие вины смертью не казнить, а чинить наказание». Несколько видов преступлений уголовного характера расценивались как тягчайшие и предусматривали высшую меру наказания: убийство отца или матери детьми, убийство брата или сестры, убийство мужа, убийство хозяина служащим, убийство по сговору или «наущению», насилие над женщиной.

В этой главе помещена и особая статья, ограждающая «совращение в иноверие». Она гласила: «А будет кого бусурман какими-нибудь мерами, насилием или обманом русского человека к своей бусурманской вере принуждать, и по своей бусурманской вере обрежет, а сыщется про допряма: и того бусурманина по сыску казнить, сжечь огнем без всякой пощады»[293].

«Бусурманами», или «бесерменами» издавна называли на Руси мусульман. Законодатель XVII века был невероятно строг по отношению именно к этой конфессии. «Совращение» в иные конфессиональные группы не наказывалось по той же схеме потому, что иудеев на Руси практически не было, а христианские конфессии католического или протестантского толков не воспринимались как «преступные».

Столь беспощадная мера по отношению мусульман была своеобразной ответной реакцией на действие османских властей: в Турецкой Империи «совращение правоверных» традиционно беспощадно каралось смертью, о чем на Руси прекрасно знали. Ненависть к туркам — главным гонителям христиан — была столь велика, что при Царе Михаиле Федоровиче даже существовал обычай, что после приема турецкого посла, во время которого Царь касался головы посла, Царь «умывал руки, полагая, что они осквернились от прикосновения к голове посла»[294]. При Алексее Михайловиче строжайше было запрещено употреблять турецкий язык, который «оскверняетуста»…

В связи с вышесказанным уместно затронуть сущностную гносеологическую проблему. Невозможно относиться к событиям ушедших эпох с позиции социальных норм и этических представлений эпох последующих. Это та самая «модернизация истории», которая ведет к грубым искажениям и извращениям в понимании хода времен. С точки зрения отвлеченного гуманизма XX века и крепостное право, и смертная казнь — зло. Но таковым же образом подобные явления воспринимались и христианским сознанием еще задолго до того, как начали возникать в Западной Европе первые ростки либерально-гуманистических учений.

Церковь, Православная Церковь, никогда не оправдывала насилие как таковое. Она признавала его возможность только как средство защиты, как крайнюю форму обороны против сил антихристовых. А нападки и выступления против Божественных установлений — Царства и Церкви — и было из разряда таковых. Потому Святейший Патриарх Московский и всея Руси Иосиф (1642–1652) и поставил в январе 1649 года свою подпись («руку приложил») под «Уложением», потому «вся Русская Земля» соборно и единодушно одобрила «Уложение». Как очень верно заметил англичанин Самуэль Коллинс, в системе русского законодательства — «цель наказания состояла не в прекращении жизни, а всегда в исправлении»[295].

Наказание в системе христианского этатизма — мера не мстительная, а воспитательная и назидательная. По словам Иоанна Златоуста, «как в доме, где много больных, а здоровых мало, можно найти много и лекарств, и приходящих врачей, так и во вселенной нет народа, нет города, где бы не было много законов, много и начальников, много и наказаний, потому что лекарства сами по себе не могут восстановить больного, а нужны еще те, которые бы прилагали их; таковы судьи, заставляющие этих больных волей-неволей принимать врачевание»[296].

В отличие от секулярного мира в христианском обществе совершенно иначе воспринимались жизнь и смерть. Как написал Митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн, «в отличие от гуманизма, провозгласившего земную, телесную жизнь человека высшей ценностью, Христианство никогда не признавало ее таковой, отдавая первенство душе, предназначенной Самим Богом для жизни вечной. Потому-то преступления против души, против Церкви (спасительницы этой души для Царствия Небесного) без размышлений карались телесной смертью. Меньшим и временным злом закон пытался воспрепятствовать злу неизмеримо большему, вечному»[297].

Современные сетования и стенания о «повышенной репрессивности» русского государственного правоустроения совершенно неуместны; они просто антиисторичны. За большинство перечисленных деяний люди наказывались в ту эпоху смертной казнью практически во всех странах. Таково было время, таковы были люди, таковы были нравы.

Если не руководствоваться русофобским идеологическим ангажементом, то никакой «специфически русской жестокости» здесь усмотреть невозможно. Как уже ранее говорилось по поводу Иоанна Грозного, нашим доморощенным западо-любителям и их идеологическим менторам из-за рубежа и в данном случае уместно было не только оперировать статистикой казненных за все виды преступлений в Московском Царстве, но одновременно опубликовать подобного рода данные и по другим странам. К сожалению, эта важная задача исторического знания до сего дня не решена, но имеющиеся в наличии разрозненные сведения позволяют заключить, что Московия по числу казненных далеко уступала «странам прогресса»…

Еще более важно для постижения христианского мировосприятия другое обстоятельство. Никто из числа христиан, или иудеев, никогда не может усомниться в правильности тех «жестокостей» в трансляции апологетов либерализма, которые, скажем, творили Иисус Навин при завоевании Земли Ханаанской — Земли Обетованной, и Царь Давид при покорении Иерусалима. Вот, например, как повествует Ветхий Завет о захвате воинством Иисуса Навина Иерихона: «И предали заклятию все, что в городе, и мужей и жен, и молодых и старых, и воров, и овец, и ослов, все истребили мечом» (Навин. 6. 20).

Верующим людям тут удивляться и ужасаться нечему: такова была Воля Божия, а Она не может быть ни предметом «анализа», ни уж тем более критики. Поэтому сама по себе смерть, смертная казнь, не есть дело недопустимое, когда она выражается как Воля Всевышнего по отношению к нечестивцам и отступникам.