Фотография с прицелом (сборник) - Виктор Пронин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Так какое же впечатление я произвожу на запорожцев? – спросила Света, когда они уже сели в машину и поехали в сторону заводских труб, дымов, в сторону повисшего над городом темного облака, изредка озаряемого сполохами жидкого металла.
– Ты похожа на человека, который знается с международными авантюристами. Ты вступаешь с ними в преступный сговор, вы встречаетесь в условленном месте в назначенный час, обмениваетесь разными словами, которые меняют судьбы людей и отражаются на международных отношениях. Твоя жизнь – перелеты, аэропорты, свидания в гостиницах, ужины в ресторанах, маленькие пистолеты, большие пачки денег, пуленепробиваемые стекла, бриллианты, наркотики, цианистый калий в перстне, ты служишь великому и могущественному Сейфу, а он платит тебе черной неблагодарностью. Брось его и переходи к нам.
– У него длинные руки и жестокий нрав, тебе не совладать с ним, Анфертьев. Он расправится с тобой.
– Думаешь, дотянется?
– На него работает много людей. Оглянись – это все его служители, нам не спрятаться от них.
«При обыске у Луниной нашли авиабилет в Запорожье. По времени он совпадает с вашей командировкой. Как это понимать?» – Следователь приготовился записывать.
– Где твой билет? – спросил Анфертьев.
– В сумочке. А что?
– Дай мне его.
– Зачем? Заметаешь следы? Не надо, Вадим. Мне некого опасаться. Я оставлю его себе на память.
– Смотри, – обронил он.
– У меня так мало вещей, оставленных на память. Программка какого-то спектакля, бубновый король – я нашла его на улице, и теперь вот будет билет.
Шофер поначалу настороженно прислушивался к их разговору, но потом, отказавшись от попыток что-либо понять, все внимание обратил на дорогу. И они пронеслись сквозь город, сквозь его огни, дома, толпы, сквозь его прошлое и будущее, пронеслись, оставляя за собой след из опасности и недолговечности, след из несбыточных надежд и грядущих разочарований. Что-то сгорало в них в эти минуты, перегорало, и прохожих, которым пришлось вдохнуть след, оставляемый их такси, охватывало беспокойство, они бросались звонить своим близким, друзьям, любимым, затерявшимся в сутолоке дней и забот. Анфертьев и Света проносились, оставляя за собой очереди у телефонов-автоматов.
Они вышли у гостиницы, где Анфертьеву невероятными усилиями удалось выбить номер для Светы. И ее прописали на два дня, хотя люди, знакомые с гостиничными порядками, не поверят в это. Света вошла в первый в своей жизни гостиничный номер, и взгляд ее тут же остановился на кровати. И о чем бы они ни говорили в этот вечер, как бы причудливо ни петляли их шутки, темы, розыгрыши, оба неизменно возвращались в мыслях к этой рассохшейся кровати с деревянными спинками.
– Я никогда не останавливалась в гостинице, – сказала Света.
– Вот и остановилась. Как тебе здесь?
– Прекрасно. А где твоя комната?
– Рядом. Мы можем по ночам перестукиваться.
– И ходить друг к другу в гости?
– Думаю, мы просто обязаны это делать, – с преувеличенной уверенностью сказал Анфертьев. Мысли о Сейфе и мысли о Свете переплетались в его сознании, снова разделялись, шли рядом, одновременно. Мир вокруг расцветал возможностями и соблазнами, в лицо дул свежий ветер, насыщенный запахами трав, и морские волны разбивались о прибрежные скалы, и пылающие кометы проносились по ночному небу, и вулканы грохотали, сотрясая материки. А главное – его отношения со Светой наполнились надеждами, тайнами и срамными мечтами, как это бывает, когда человек влюбляется. И здесь, в номере запорожской гостиницы, когда они стояли еще в плащах и обменивались двусмысленностями, Света прочла его мысли, ничего хитрого в этом не было, прочла легко, будто все они были написаны шариковой ручкой на его лбу. И ужаснулась, и восхитилась тем, что в этот миг открылось перед ней.
– Вадим, – сказала она ошарашенно, – иногда мне кажется, что я совершенно тебя не знаю. Будто передо мной стоишь не ты, а незнакомый человек, которого я никогда не видела. Да и человек ли…
– Это бывает, – согласился Анфертьев. – Скажу тебе больше. Иногда я сам сомневаюсь в том, что я именно тот, за кого себя выдаю. Ну, вот как если бы вселилось в меня другое существо, чужое мне, чуждое. Вселилось и пользуется моим телом, что-то делает от моего имени, проворачивает свои делишки, а я где-то в другом месте… То ли жду, пока освободится мое тело, то ли я сам живу в ком-то… Временно снимая помещение… Вроде этой гостиницы…
– Тебе надо встряхнуться.
– Знаешь, наверно, нет человека, которому не требовалось бы встряхнуться, сменить на время одежды, привычки, убеждения…
– Убеждения? – Света вскинула брови.
– Ну, хорошо, не сменить, нет. Но хотя бы забыть на время о них. А потом снова вернуться к прежним своим убеждениям, чтобы еще раз убедиться в их истинности.
– Не уверена, – Света покачала головой и повторила: – Не уверена, Вадим.
– Ладно, не будем об этом. Раздевайся. – Анфертьев сделал паузу, понимая рискованность своего предложения. – И пойдем поужинаем.
– Это далеко? – спросила Света, и в ее голосе было облегчение.
– Здесь, в ресторане, на первом этаже.
– Ты разоришься. И тебя посадят в долговую яму. Я буду носить тебе передачи. Биточки из нашего буфета. А однажды принесу тебе в яму увеличитель, и ты сможешь потихоньку погашать свои долги.
– А тебе не пришло в голову принести вместо увеличителя веревочную лестницу?
– Анфертьев! – шутливо ужаснулась Света. – У тебя преступный образ мышления.
«Скажите, Светлана Николаевна, – медленно проговорил Следователь, – вы подозреваете кого-нибудь?»
«Нет. Никого».
«Не торопитесь так отвечать. Вы полагаете, что подозревать – это низко, подло, и потому даже думать об этом не хотите. Напрасно. Ведь Сейф-то пуст. Пятьдесят тысяч ахнулись. Значит, для подозрений есть основания. Отвечать вам. И скамья подсудимых дожидается вас. Мне говорили, что вы были достаточно близки с этим фотографом… Как его… Анфертьевым, верно?»
«У нас и сейчас неплохие отношения».
«Вы не замечали за ним…»
«Нет».
«Понимаю. Вы сказали бы нет, даже увидев его с деньгами у Сейфа».
«Да».
«У вас не было с Анфертьевым разговора о том, что неплохо бы начать новую жизнь, что неплохо бы…»
«Нет».
«О чем же вы говорили?»
«Ни о чем».
«Молчали?»
«Нет, мы говорили ни о чем».
– Там играет музыка, и мы сможем потанцевать. Должен же я где-то блеснуть своим новым галстуком. В Запорожье такого нет ни у кого. Ко мне подходили прямо на улице и предлагали за него большие деньги. А один просил хотя бы на вечер. Я могу сдавать его в аренду.
– Но это будут нетрудовые доходы. Конституция против. И потом, я не хочу видеть этот галстук на чужой шее. Она осквернит его.
Этот разговор может показаться игривым и пустым, но это не так. Они говорили серьезно, ни тени улыбки не промелькнуло на их лицах. Главное заключалось не в словах, им важно было преодолеть отчужденность, вызванную казенными запахами гостиничного номера, нужно было погасить преступность самой встречи, за которой раскачивалась тень предательства и измены.
Да, мы можем обо всем говорить свободно, по ходу вспоминая забавные анекдоты и смешные случаи о прыжках с балкона, сидении в шкафу, стоянии на одной ноге под вешалкой, мы готовы назвать это истинным достоинством мужчины или женщины, умеющих подняться над предубеждениями толпы, ценящих свои чувства и свою искренность. Но только Богу известно, насколько это сложно, мучительно, тягостно, когда дело касается нас самих. А если это нам не сложно, не мучительно, не тягостно, то о чем речь? Тогда об этом и говорить не стоит. Тогда, ребята, что-то очень важное кончилось в нас… Или кончается…
Ужин в ресторане.
Еле сдерживаемое пренебрежение жирного официанта в отвратительном, замусоленном галстуке, громыхающий оркестр, жаждущий заказов и подачек, развеселая компания пожилых пьяных женщин, отмечающих какой-то свой конторский праздник, – для них ужин кончится слезами и надрывными песнями, упившийся командированный, который после каждой рюмки смотрел на женщин все доброжелательнее и заинтересованнее, нарядные, румяные, плотные мальчики, решившие в этот вечер хватить красивой жизни. Анфертьев и Света несколько раз станцевали и были благодарны этому надсадному оркестру, который избавил их от необходимости что-то говорить. Потом, притихшие, поднимаясь по мягкой ковровой лестнице, понимая, что каждая преодоленная ступенька неумолимо приближает их к тому запретному, к чему они катились второй год. Молча, пряча глаза, прошли мимо напряженного взгляда дежурной.
Первым по коридору был номер Светы. Она остановилась, нашла в сумочке ключ, открыла дверь. Анфертьев вошел следом. И, обняв Свету, подумал: как странно поцелуй меняет лицо женщины, в нем появляется отрешенность, одухотворенность.
Нет, не будем заглядывать в чужие спальни, показывать свою осведомленность или богатство воображения. Может быть, это интересно и поучительно, но к нашему повествованию не имеет никакого отношения.
