Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 17 - Вальтер Скотт

— Прежде чем ответить вам, Алиса, я хочу спросить, почему ваш кузен Маркем утратил имя, данное ему дружескими, родственными и даже более нежными чувствами?

— На это ответить нетрудно. Когда вы обнажили шпагу против дела моего отца… почти против него самого… я старалась найти вам оправдание, даже с большим пылом, чем следовало. Я знала, то есть мне казалось, что я знаю о вашем высоком чувстве долга… знала, в каком духе вы были воспитаны; я говорила себе: «Даже теперь я не изгоню его из своего сердца — он борется против короля во имя верности отечеству». Вы старались предотвратить страшную трагедию тридцатого января, и во мне укрепилась мысль, что Маркема Эверарда можно ввести в заблуждение, но он не способен быть подлым и эгоистичным.

— Что же заставило вас изменить свое мнение, Алиса? — воскликнул Эверард, покраснев. — Кто осмелился украсить имя Маркема Эверарда такими эпитетами?

— Вам не придется драться со мной, чтобы доказать свою храбрость, полковник Эверард, — отвечала девушка, — да я вовсе и не хочу вас оскорблять. Но найдется много других, кто скажет открыто, что полковник Эверард раболепствует перед узурпатором Кромвелем и что все его красивые речи о борьбе за свободу отечества — только ширма, за которой скрывается его сговор с удачливыми захватчиками во имя выгод для себя и своих родных.

— Для себя? Никогда!

— А для родных… Мне хорошо известно, что вы указали этому деспоту способ, при помощи которого он и его приспешники смогут захватить государственную власть. Неужели вы думаете, что мы с отцом примем убежище, купленное ценою свободы Англии и вашей чести?

— Силы небесные, что все это значит, Алиса? Вы осуждаете меня за поступок, который сами так недавно одобряли!

— Когда вы прикрывались именем вашего отца и советовали подчиниться нынешнему правительству, я думала, признаюсь, что для седин моего отца не будет позором остаться под кровлей, которая так долго служила ему приютом. Но разве ваш отец одобряет то, что вы стали советчиком этого честолюбивого вояки и подстрекаете его на новое тиранство? Одно дело подчиниться притеснению, другое — стать орудием тирана… да — вдобавок — о Маркем!.. — и его ищейкой…

— Кем?.. Ищейкой?.. О чем это вы?.. Признаюсь, мне очень бы хотелось, чтобы раны моего отечества зажили, даже ценой того, что Кромвель, так безмерно возвысившийся, поднимется еще на ступеньку выше… Но стать его ищейкой?.. Что вы имеете в виду?

— Значит, это ложь? Так я и думала! Я готова была поклясться, что это ложь.

— Ради бога, о чем вы говорите?

— Ведь это не правда, что вы согласились предать молодого шотландского короля?

— Предать! Чтобы я предал его или какого-нибудь другого изгнанника! Никогда! Я был бы рад, если бы он благополучно уехал из Англии… Я даже постарался бы помочь ему бежать, будь он сейчас здесь; думаю, что таким образом я оказал бы услугу врагам его, не дав им возможности запятнать себя его кровью. Но предать его… Никогда!

— Так я и знала… Я была уверена, что это невозможно. Но будьте еще благороднее, Маркем, отступитесь от этого страшного и честолюбивого воина! Остерегайтесь его и его замыслов, они основаны на несправедливости и приведут к новому кровопролитию.

— Верьте мне, — ответил Эверард, — я выбираю линию в политике, наиболее благоприятную для нашего времени.

— Изберите, — сказала она, — то, что лучше всего соответствует долгу, Маркем, то, что соответствует правде и чести. Исполняйте свой долг, а об остальном пусть позаботится провидение. Прощайте! Мы слишком испытываем терпение отца… Вы ведь знаете его нрав… Прощайте, Маркем! Она протянула ему руку, Маркем прижал ее к губам и вышел из комнаты. Он лишь безмолвно поклонился дяде на прощание и сделал знак Уайлдрейку, который ждал его в кухне. Выйдя из хижины, он сел на коня и вместе со своим товарищем отправился обратно в замок.

Глава XIV

Преступника порой еще при жизни

Возмездье настигает. Мы не знаем —

То ль это просто плод воображенья,

Терзаемого совестью, иль дух,

Покинувший в ночи свою могилу, —

Одно известно: убиенный часто

Терзает сон убийцы своего,

На призрачную рану указуя.

Когда Эверард направлялся в хижину Джослайна, он скакал во весь опор; мысли его также стремительно неслись вперед. Он считал, что выбора у него нет, и чувствовал, что вправе наставить свою кузину на путь истинный и даже слегка пожурить ее за участие в опасной интриге, в которую, как ему казалось, она была вовлечена. Возвращался же он медленно и совсем в ином расположении духа.

Оказалось, что благоразумие Алисы не уступает ее красоте: она не проявила той слабости, которая дала бы ему власть над нею; ее политические стремления, хоть и неосуществимые, оказались гораздо более прямыми и благородными, чем его собственные. Он задумался, не слишком ли далеко он зашел в своей приверженности Кромвелю. Страна, правда, была истерзана раздорами, и казалось, что единственное средство избежать новой гражданской войны — это дать в руки Кромвеля исполнительную власть. После того как он понял, что чувства Алисы более чисты и возвышенны, чем его собственные, мнение о самом себе стало у него значительно скромнее, хоть он и продолжал считать, что лучше вверить корабль кормчему, не имеющему на это права, чем дать ему разбиться о рифы. Но он чувствовал в то же время, что не поддерживает в борьбе самую честную, благородную и бескорыстную сторону.

Так он ехал, предаваясь этим тягостным думам, и, размышляя о происшедшем, все меньше одобрял свои поступки, Уайлдрейк, ехавший на коне рядом с ним, не умел долго хранить молчание и начал разговор:

— Я вот подумал, Марк, если бы нас с тобой вызвали сейчас в суд — со мной-то это легко может случиться… Нет… я хочу сказать: если бы нам пришлось быть защитниками, у меня язык был бы подвешен лучше твоего, он говорил бы поубедительнее.

— Может, и так, — отвечал Эверард, — но я никогда не слыхал, чтобы ты говорил убедительно, только разве когда убеждаешь ростовщика ссудить тебе денег или трактирщика — сбавить счет.

— Однако же сегодня днем — или, вернее, вече» ром — я мог бы одержать победу там, где ты потери пел поражение.

— В самом деле? — проговорил полковник, насторожившись.

— А ну-ка, посмотрим, — продолжал Уайлдрейк. — Главной твоей задачей было убедить мисс Алису Ли… Клянусь небом, она божественное создание, одобряю твой вкус, Маркем!.. Так вот, ты хотел убедить ее и решительного старого троянца, ее отца, чтобы они согласились вернуться домой и, при потворстве властей, тихонько жили бы себе в замке, как подобает приличным людям, а не ютились бы в лачуге, которая под стать только Тому из Бедлама.