Хаосовершенство - Вадим Панов

Похороны Ахо должны были состояться через три дня, а сразу после них высшие иерархи обязаны выбрать нового лидера. В том, что им станет Джезе, мало кто сомневался, однако Папа, к некоторому удивлению наблюдателей, в Новый Орлеан не торопился, продолжая работать из привычного Франкфурта.

— Я полагаю, Католическому Вуду требуется энергичный пастырь. И ты, дружище Джезе, наилучшая кандидатура.

— Рад, что наши мнения совпадают.

— Ты можешь рассчитывать на мой голос, — с чувством подтвердил Иеремия.

— А ты — на мою дружбу.

Как именно умер Ахо, никто не знал. Архиепископы, разумеется, изучили доставленное в Новый Орлеан тело, но вряд ли что поняли. Им было известно только то, что Ахо воевал с Джезе, а потом мертвого Ахо привезли из Франкфурта. Немного, но для понимания ситуации вполне достаточно. Противостояние закончилось, и духи Лоа не имели ничего против победителя. Именно поэтому разумные архиепископы объявили пастве, что настоятель скончался от сердечного приступа, и пришли к выводу, что следующим лидером станет Папа — бросать вызов тому, кто уложил в гроб самого Ахо, никто не собирался. Помалкивали даже друзья и сторонники скончавшегося настоятеля. И хотя их публичные проповеди носили нейтральный характер, в частных разговорах они признавали право Джезе на главную кафедру Католического Вуду.

Цель достигнута.

— Увидимся в Новом Орлеане, Джезе, — попрощался повеселевший Иеремия.

— Да благословит тебя ближайший дух Лоа, — хмыкнул Папа, отключая коммуникатор.

Цель достигнута.

Джезе зевнул и потер виски, словно разминая лезущие в голову мысли.

Итак, нужно быстренько подобрать человека на баварскую кафедру. Нужно переговорить с тремя президентами стран Конфедерации до того, как те отправятся в Новый Орлеан. Нужно…

В дверь постучали.

— Войдите! — разрешил Папа, обернулся и улыбнулся, увидев Зума. — Да?

— Он ждет, — коротко сообщил телохранитель. Еще одно важное, можно даже сказать- сверхважное дело.

— Ты уверен, что вас никто не видел?

— Гарантирую.

— Хорошо. — Джезе вздохнул и встал из кресла. — Пойдем…

С тех пор как Мертвый назначил Мишеньку куратором строительства Станции, его безопасностью занимались не просто серьезно, а предельно серьезно. Сопровождение по классу «А»: за спиной не менее двух телохранителей, в кортеже не менее семи автомобилей, если приходится лететь, то самолет сопровождают не менее двух истребителей. Еду готовят только проверенные повара, а в теле прячутся четыре «маяка». В своем московском доме Щеглов практически не появлялся, — отправив семью на Север, он жил на работе, в «Пирамидоме», — и лишь в крепости Станции Мишенька чувствовал себя достаточно свободно. То есть охрана по минимуму — два телохранителя.

Что же касается визита в Европу, то люди Мертвого готовили его как самую настоящую спецоперацию. Активизировали двойника, который плевал в потолок в московском кабинете Щеглова и принимал участие в совещаниях — светился на людях. Настоящему Мишеньке сделали пластическую операцию, временно изменив известное всем разведкам мира лицо, подготовили надежнейшую легенду и обеспечили мощное внешнее прикрытие. В общей сложности простой поездкой во Франкфурт занималось триста человек, правда, подавляющее большинство из них понятия не имели, ради кого стараются, — тайна оберегает гораздо лучше стволов.

Благодаря их усилиям Мишенька благополучно добрался до конспиративной квартиры в немецком Анклаве, откуда и позвонил Джезе. Представился, сказал, что им необходимо срочно переговорить, и уже через полчаса встречал присланных Папой людей из «Кельнского братства».

— Как он? — отрывисто спросил Джезе, быстро шагая по коридору.

— Спокоен, словно айсберг, — ответил Зум. Щеглов ждал аудиенции примерно сорок минут.

Ждал один, сидя в небольшой комнате в подвале собора Святого Мботы. Привинченный к полу стол, два привинченных к полу стула, никаких окон, запертая дверь и совсем не друзья снаружи — такая обстановка способна вывести из себя даже самого крепкого человека. Но не Щеглова.

Все сорок минут Мишенька просидел на стуле, невозмутимо разглядывая противоположную стену. Три раза сменил позу, два раза широко зевнул — вот и все проявленные эмоции. При появлении Джезе особенной радости не выказал, сверкнул квадратными стеклами очков и равнодушно отвернулся, дожидаясь, когда Папа устроится на стуле. Правда, поздоровался первым — сказалось воспитание:

— Добрый день, господин архиепископ.

Тон спокойный, можно сказать — безразличный.

— Мне говорили, что вы весьма хладнокровны… — начал Джезе.

— Спасибо, господин архиепископ, мне тоже о вас рассказывали.

Щеглов не перебил собеседника, скорее, плавно встроил свою фразу посреди слов Джезе. Настолько плавно, что Папа едва не позабыл, к чему завел разговор о хладнокровии.

«А он хорош!»

— Я удивился, что Мертвый отправил ко мне именно вас, господин Щеглов.

— Почему?

— Вы весьма осведомленный человек. С вашей помощью я могу узнать о Станции все.

Джезе не хотел угрожать, так получилось. К тому же его действительно задело подчеркнутое равнодушие Мишеньки. Которое, впрочем, не дало трещину даже после недоброго намека.

— Вы можете меня допросить, господин архиепископ, — уточнил Щеглов. — Но это вовсе не означает, что вы узнаете о Станции все.

— Мои люди умеют допрашивать.

— Я умру прежде, чем скажу что-нибудь интересное, — вяло сообщил Мишенька. — И даже духи Лоа не смогут мне помешать.

А ведь они находятся в кафедральном соборе Традиции, в месте, где духи Лоа чувствуют себя максимально свободно.

— Неужели? — недоверчиво прищурился Папа.

— Приказ на смерть в меня вложил тот, для кого духи Лоа нечто вроде насморка. Иногда мешают, но в принципе безвредны.

Безразличие подчеркивало уверенность Щеглова. Мишенька не сомневался в своих словах, не боялся ни духов, ни смерти, ни сидящего напротив архиепископа, которого успел слегка разозлить. И Джезе почувствовал нарастающее уважение к хладнокровному, как змея, помощнику Мертвого. Хладнокровному и опасному.

— Зачем вы приехали, господин Щеглов?

— Сразу оговорюсь, что наша встреча — моя личная инициатива, — предупредил Мишенька. — Приехать к вам было моим решением и, соответственно, моим риском.

Папа нахмурился:

— Я не понимаю.

— Более того, я влезаю в тщательно продуманный план, — невозмутимо развил мысль Щеглов. — Но считаю, что вы, господин архиепископ, должны кое-что узнать.

Уважение уважением, но помощник Мертвого начал действовать на нервы. Даже сейчас, когда знакомство, можно сказать, состоялось и стороны прощупали друг друга, Щеглов не отказался от безразличного тона. Не раскрылся.

— Я помню, что должен Кауфману услугу, — грубовато произнес Папа. — Вы пришли за ней?

— Вы плохо слушаете, господин архиепископ, гнев и досада туманят ваш разум, — мягко ответил Мишенька. — Я приехал по личному делу. Я хочу, чтобы Патриция была счастлива. Джезе вздрогнул.

— Благодаря вам она сделает то, для чего была рождена, — изменит мир, — ровно продолжил Щеглов. — Это уже происходит. Патриция сделает счастливыми миллионы людей, во всяком случае, подарит им надежду. А я хочу, чтобы она не плакала, сидя вечерами у горящего камина.

— Как романтично. — Папа взял себя в руки и попытался отгородиться от слов Мишеньки цинизмом. — Я должен вам верить? Верить этой напыщенной фразе?

Патриция — огромный пролом в оборонительной стене, одно только упоминание ее имени заставило Джезе нервничать.

— Вы знаете, чем я рисковал ради того, чтобы произнести «эту напыщенную фразу», — спокойно заметил Щеглов. — С этого вы начали разговор, господин архиепископ, на кону моя жизнь.

Ответа у Джезе не нашлось: Мишенька прав, во всем прав. Он действительно рискует, и от этого фраза теряет в напыщенности, зато прибавляет в искренности. Или это очередная игра?

— Будете просить меня жениться на Пэт? — Папа коротко хохотнул.

Слишком коротко и слишком нервно.

— Вы бы хотели, — тихо произнес Щеглов.

И Джезе почувствовал, что краснеет. От гнева? Нет. На что ему злиться? От стыда? Нет. Чего ему стыдиться? От смущения… Да, черт возьми, от смущения! Ведь он действительно хочет.

Невозмутимый Мишенька видел Папу насквозь, играл с ним, и Джезе открыл рот, чтобы достойно ответить посланцу Мертвого, но не успел.

— Я приехал сказать вам, господин архиепископ, что у вас будет ребенок. Девочка. Скорее всего, ее назовут Патрицией. — И после этих слов Мишенька впервые продемонстрировал эмоции. Не сдержался. Не смог сдержаться. Твердую маску лица расколола улыбка, и Щеглов нежно, но непонятно добавил: — Девочка — значит мир.