Сжигая запреты - Елена Тодорова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А потом снова склоняюсь над Маринкой и принимаюсь за полировку ее писюхи. Здесь вся моя Чарушина. Чистый концентрат, который дурманит и вызывает зависимость.
– Я люблю делать тебя очень влажной… Чтобы ты аж текла, Марин… Ты тогда очень вкусная… – говорю какое-то время спустя, улавливая внутри ее плоти характерную пульсацию. – И сумасшедшая…
Только после этого ложусь на нее и плавно вторгаюсь внутрь нее членом. Стону весь процесс прохождения, пока не прижимаюсь к мокрой Маринкиной писюхе яйцами. В ослепляющей вспышке удовольствия замираю. Она обхватывает так, будто специально под меня выточенная. По всем параметрам для меня идеальная моя Чарушина.
Слышу свое сердце так, будто мне вскрыли грудь. Изоляции нет. Грохочет без защиты, оглушая и лишая остатков концентрации.
И начинается чувственная раскачка.
С томным срывающимся дыханием. С тягучей дрожью по всему телу. С яркими очагами возгорания по всему организму.
Двигаемся мокро, медленно, гармонично.
Это какая-то новая космическая высота. Планета, на которой я еще не был. Ощущения, которые я еще не впитывал. Эмоции, которые я еще не испытывал. И оргазм, который по охвату взрыва перекрывает все прошлые опыты разом.
Потому как…
У нас с Маринкой все осознанно и все полновесно. Адская идиллия.
32
Мы едины. Мы органичны. Мы абсолютно синхроны.
© Марина Чарушина
– Доброе утро, – шепчу, едва Даня открывает глаза.
Дневной свет в хижину не проникает, но в свое последнее посещение ванной я оставила приоткрытой дверь. Хотела иметь возможность наблюдать за тем, как он спит. Сама ведь глаз не сомкнула. Столько мыслей, эмоций и чувств кипело внутри, что отключиться было нереально.
Я не могла не думать о том ужасе, который Даня перенес.
Я ведь помнила каждый год его жизни… Каждый его взгляд, каждую улыбку, каждый оттенок его смеха… Каждую гримасу, что он выдавал!
Я знала все его привычки, все пристрастия, все интересы и увлечения… Я знала, как он двигается… Я знала, какими интонациями и ритмом он под то или иное настроение орудует… Я знала, как залипательно он играет бровями, когда дразнится… Я знала, как они ломаются и сходятся на переносице, когда он теряется… Я знала, как он облизывает и закусывает губы, когда нервничает… Я знала, как он кривит их и рычит, когда злится… Господи, да я умела высчитывать его эмоции по частоте движения его ресниц!
Очень тяжело принять, что в какие-то из этих моментов Даня переживал настолько кошмарные вещи. Его признание разбило мне сердце, и я пока не знала, как быстро смогу его склеить. Впервые мне кажется, что по этому поводу оно будет болеть вечно.
Признаваться в этом Дане мне кажется неправильным. Он может принять мои чувства за жалость… Да и она есть, конечно! Как не жалеть, если он мой любимый мальчик? Я бы и любого другого жалела, а его-то… На части меня за него рвет! Но он ведь мужик, а они подобное не принимают.
Единственное, что я могу себе позволить – это любить его на полную катушку.
– Как спалось? – с легкой улыбкой трусь губами о его подбородок.
– Нормально… Вроде тихо. Не мешал тебе? – хрипит Даня, напряженно вглядываясь мне в глаза.
– Нет, – быстро откликаюсь я. Не сдержавшись, скольжу по плечам ладонями и сцепляю их у него на затылке. – С тобой мне было всю ночь тепло, хорошо и спокойно.
Он расслабляется. Сразу это чувствую. Подается ближе, обнимает и, оставляя крупные кисти на моих ягодицах, притискивает к себе вплотную. Я вздрагиваю и невольно начинаю ерзать. Просто мне хочется тереться об него, кошкой ластиться… И я это делаю.
– Какой у нас сегодня Бог? – выдыхаю, прежде чем Даня успевает прижаться губами к моим губам.
Он, поднимая веки, замирает. Пока смотрит мне в глаза, вижу, как расширяются его зрачки.
– Бог любви, – проговаривает с мягкими и тягучими интонациями. Я реагирую молниеносно. Все тело ломотой наливается, по коже разбегаются мурашки. – А ты… Маринка… Маринка моя… – шепчет, завораживая, как тот самый факир. Я уже вовсю вьюсь. И вдруг Даня одним вопросом заставляет оцепенеть: – Ты любишь меня?
– Да… – толкаю практически бездыханно.
Не то чтобы боюсь это признавать… Больше нет! Просто не ожидала, а потому и оказалась не готовой.
– Почему не говоришь тогда? Скажи, Марин…
Он именно просит. Никак иначе. Разит меня приглушенными эмоциями. Обжигает дыханием. Нуждается в этом здесь и сейчас.
– Конечно… – шепчу так же тихо, как и он. – Я люблю тебя, Даня. Я тебя очень сильно люблю. Тебя одного. Всю свою жизнь. И всегда буду любить только тебя. Обещаю.
Ни один человек никогда не слушал меня с такой жадностью, с какой слушает сейчас Даня. Он ловит не просто каждое мое слово. Он реагирует на каждый звук, что я издаю. Его ресницы… Да, они трепещут часто и очень-очень быстро. Он взволнован до предела. Я чувствую, как глубокий и мощный вдох раздувает его грудную клетку, но это не помогает ему успокоиться.
– Скажи еще… Повтори, Марин… Все повтори… – потрясает эмоциями, которые выдает, не повышая при этом голоса.
Я, конечно, повторяю. Но едва только заканчиваю, Даня просит еще.
Еще и еще… Я словно древняя магнитофонная кассета, которую то и дело ставят на перемотку, пока не затирается пленка. Выражается это тем, что я звучу все более хрипло и все более отрывисто.
– Даня… – роняю слабо.
Наконец, он вспоминает, что я не робот.
– Я тебя люблю, – подменяет меня. – Люблю, Марин… Люблю.
Не только на словах, естественно. Вжимая в постель, демонстрирует всю силу своих чувств физически. И снова это иначе, чем во все предыдущие разы. Снова открываются новые ощущения. Снова мы производим необычные наборы эмоций.
Наши тела так плотно сливаются, что в один момент теряется какое-либо понятие раздельности, как личностей. Мы едины. Мы органичны. Мы абсолютно синхроны.
Мир будто кто-то застопорил. Он продолжает с треском вращаться, но делает это не во всю скорость. Мы с ним двигаемся. Крайне медленно. Это больше походит на бесконечные раскачивания.
Кожа пылает настолько, что с каждой секундой крепнет страх сгореть заживо. Однако остановиться мы не в силах.
– Я тебя люблю… Тебя одну…
– Я тебя люблю… Одного тебя…
При каждой удобной возможности продолжаем шептать о чувствах. Эти слова не заканчиваются. Если хватает дыхания,
