Цветы всегда молчат - Яся Белая

Углубленная в свои мысли, она даже не заметила, как подошел Джоэл. Более того, она упустила тот момент, когда он уселся рядом. И лишь когда его рука нагло легла ей на коленку, она вздрогнула и бросила на него гневный взгляд. Прикосновения кого-то, кроме мужа, были отвратительны ей. Брезгливо поморщившись, она откинула его руку и, сведя бровки к переносице, возмутилась:

– Что за бестактная фамильярность! Впредь, если пожелаете флиртовать, будьте галантнее!

– Значит, в целом вы не против флирта? – самодовольно ухмыльнулся он, вытягивая свои длинные ноги и пытаясь достать ее ножку. Джози вся подобралась и отодвинулась сколько могла дальше.

– И с чего бы вы начали меня обхаживать, если исключить руки и ноги? – проговорила она, держа спину очень прямо.

Джоэл пытался раздеть ее взглядом и зримо возбуждался от этого занятия. А вот Джози в этом плане он был совершенно неинтересен. Более того, утром он наверняка ходил проведать лошадей, и теперь от него неприятно разило конюшней, а она привыкла, что ее чистюля Ричард всегда пах розовым мылом и дорогим одеколоном.

– А что бы предложили вы? – мурлыкнул он сытым котом.

– Что ж, – она призадумалась, по извечной своей привычке приложив пальчик к губам. Джоэл смотрел на нее так, будто готов был съесть. – Вы могли бы нарисовать мне что-нибудь в альбом?

– Нарисовать? – удивился он. – И что бы вы желали?

– Розу ветров! – не задумываясь, выпалила она.

Джоэл подавился словами, что собирался произнести. Нелепо замахал руками, но кое-как все-таки обрел способность говорить:

– Я представления не имею, что у ветров за розы! – недовольно буркнул он, явно уязвленный мелькнувшей в ее взгляде насмешкой. – Думаю, нет, уверен – вы шутите!

Она пренебрежительно фыркнула.

– Ну… тогда… расскажите мне о звездах в Южном полушарии!

– Да что с вами?! – вскричал Джоэл, вскакивая. – Разве я похож на астронома?!

– Ах, милорд, – Джози картинно воздела свои изящные ручки, – что же вы к даме без звезд и без роз! Право же, я разочарована!

А тут еще Джози глянула куда-то сквозь него, просияв, бросила альбом в кресло, подхватила юбки и пробежала куда-то.

Оглянувшись, Макалистер заметил Торндайка, который в одной руке держал чашку кофе на блюдце, а другой тут же обнял и привлек к себе подбежавшую жену. Причем весь вид его говорил: «Не приближайся! Не трогай! Не смей!»

Макалистер, пронаблюдав эту картину, махнул рукой и ушел.

Джози взяла чашечку, отхлебнула чуть-чуть, потом вынула из рук Ричарда и блюдце, поставила все это на комод неподалеку и обняла мужа, положив ему голову на грудь. Ричард замер, и она услышала, как прерывисто стучит его сердце.

Она подняла личико и, поймав его взгляд, сказала жалобно:

– Не оставляйте меня, Ричард.

– Не волнуйтесь, ангел мой, пока что я все время буду с вами. Еще и надоесть успею! – Он улыбнулся, хотя слезы, блестевшие в ее глазах, явно обеспокоили его.

Она мотнула головой.

– Нет, никаких «пока»! Поклянитесь, что будете со мной всегда!

Он обреченно вздохнул и крепко прижал ее к себе, промолвив горестно и безнадежно:

– Джози, любовь моя, единственное, что я могу обещать, – быть с вами, пока смерть не разлучит нас.

– Не разлучит! – упрямо топнула ножкой она. – Мы умрем в один день!

Ричард задыхался от той бури эмоций, что бушевала сейчас в душе: благодарность, нежность, счастье, отчаяние, безысходность, презрение к собственной слабости и страх за любимую. То была худшая из пыток, что ему довелось выносить. Он едва сдерживался, чтобы не рухнуть со стоном на пол и не начать кататься, воя и выдирая волосы.

– Ричард, перестаньте! – нежно, но требовательно сказала она, прикладывая ладошку к его сумасшедше колотящемуся сердцу. – Просто поймите, что я не позволю вам умереть без меня, и успокойтесь!

– Я не заслуживаю такого, Джози, – чуть дрогнувшим голосом ответил он.

– А это уже мне решать! – бескомпромиссно заявила она. – И еще я, как только проснулась, хочу, чтобы вы меня покружили!

И он выполнил это с удовольствием. Ей наконец-то удалось взъерошить ему волосы, стащить очки и поцеловать в бездонную синеву глаз.

– Я отлучусь ненадолго, – сказал он потом.

– Я буду ждать, – ответила она.

В лаборатории, как всегда, царил полумрак. По стенам метались тени от очага, разыгрывая лишь им известную пьесу – пугающую и грустную. Колдер стоял, опершись о свой рабочий стол, сложа руки в замок, и разглядывал своего собрата по ордену, склонившегося сейчас над старинной картой.

– Где ты взял эти сокровища? – спросил он наконец.

Ричард оторвался от карт, снял очки и устало потер глаза.

– У Ленуа. Он сказал, что ему какой-то чудак за пенни отдал.

Колдер хмыкнул.

– Ну да, знаем мы этого прохвоста Ленуа и его чудаков. Так я и поверил, чтобы Созерцатель, да еще и такого уровня посвящения, делал что-то просто так. Вмешиваться он не имеет права, но намекнуть-то может.

– Да, закрадывалась мне такая мысль, и не раз, – согласился Ричард, – а посему, старина, дай-ка мне свое чудесное Зелье Выявления.

Колдер подошел к одному из стеллажей, порылся среди склянок с подозрительного вида содержимым и протянул Ричарду одну, в которой булькала болотного оттенка жижа.

Ричард взглянул на наклейку с надписью: там вились и переплетались непонятные на первый взгляд закорючки. Его глаза расширились от удивления. Он даже с особым тщанием протер очки. И, лишь водрузив их обратно, ошарашенно произнес:

– Марийский?! А чем тебя не устраивает старая добрая латынь? Или древнегреческий? Или арамейский, на худой конец?

Колдер пожал плечами.

– Ну, наверное, тем, что они доступны многим магам, а марийский – единицам! Психам, вроде тебя и меня! А условия активации тебе известны – это ведь Зелье Выявления Истины.

– Никогда не понимал этого желания зашифровывать, – проговорил Ричард будто сам себе, взбалтывая содержимое бутыли. – Ведь способность слышать и понимать все языки мира есть у любого Садовника.

– Странно, что тебя это удивляет. Все ведь как везде. Одни более чуткие и восприимчивые. Другие – глухи и черствы. Да потом, не мне тебе рассказывать, что большая часть наших – темные, во всех смыслах. Светлых, как ты, – по пальцам перечесть. Будь иначе – все бы Садовники слышали свои Цветы и не мучили бы их.

Ричард печально вздохнул: каждый раз, когда в ордене докладывали о том, что где-то по вине Садовника погиб Цветок, у него душа была не на месте. И даже то, что нерадивца ждало медленное умирание от вины и отчаяния, казалось ему слабым наказанием за совершенное. Осознание того, что теперь и он причастен к мучениям и слезам эдемского Цветка, вызывало в нем отвращение к себе.