Гибель красных моисеев. Начало террора. 1918 год - Николай Коняев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И хотя доселе Моисей Маркович не только не играл никакой заметной роли в революционном движении, но и вообще не состоял в партии большевиков, в революционном Петрограде он сделал блистательную карьеру. Никому неведомый районный агитаторишка производится вскоре в главные агитаторы Петроградского комитета.
«С литературной стороны речи Володарского не блистали особой оригинальностью формы, богатством метафор… Речь его была как машина, ничего лишнего, все прилажено одно к другому, все полно металлического блеска, все трепещет внутренними электрическими зарядами…
Голос его был словно печатающий, какой-то плакатный, выпуклый, металлически-звенящий. Фразы текли необыкновенно ровно, с одинаковым напряжением, едва повышаясь иногда. Ритм его речей по своей четкости и ровности напоминал мне больше всего манеру декламировать Маяковского. Его согревала какая-то внутренняя революционная раскаленность…
Казалось, он ковал сердца своих слушателей. Слушая его, больше чем при каком угодно другом ораторе понималось, что агитаторы в эту эпоху расцвета политической агитации… поистине месили человеческое тесто, которое твердело под их руками и превращалось в необходимое оружие революции»{152} …
Скоро товарища Гольдштейна избрали членом Петроградского комитета партии, а затем членом Президиума Петроградского Совета.
Считается, что стремительному росту партийной карьеры Моисея Марковича способствовала секретарь ЦК РКП(б) Е.Д. Стасова, прозванная в партийных кругах товарищем Абсолютом. 26-летний портной, не растерявший и в дороге через океан своей филадельфийской франтоватости, прилизанный, в отутюженном костюме, сверкая золотом в зубах, произвел неизгладимое впечатление на 44-летнюю Елену Дмитриевну. Эта ведьм истая, по выражению товарища Красина, и кровожадная баба{153} явно запала на Моисея Марковича.
После Октябрьского переворота Елена Дмитриевна продвигает приглянувшегося ей молодого человека в члены Президиума ВЦИК, помогает занять пост редактора «Красной газеты».
Скоро Моисей Маркович Гольдштейн под именем В. Володарского стал весьма значительным лицом в Петрограде. Будучи комиссаром по делам печати, пропаганды и агитации, он ведал всей здешней большевистской пропагандой и считался самым последовательным проводником в жизнь ленинского Декрета о печати, принятого Совнаркомом на третий день Октябрьской революции.
Надо сказать, что со Стасовой Моисею Марковичу повезло.
Судя по другим воспоминаниям, несмотря на свою приказчичью щеголеватость и золото в зубах, у многих он вызывал не симпатию, а омерзение.
Говорят, что помимо прозвища Пулемет, полученного за умение произносить речи на любую тему, некоторые партийцы между собою называли Володарского «гадёнышем». Это «погоняло» было дано Моисею Марковичу за змеиную улыбочку, за редкостную, дивившую даже товарищей-большевиков подлость характера и немыслимую жестокость.
«Он был весь пронизан не только грозой Октября, но и пришедшими уже после его смерти грозами взрывов красного террора. Это скрывать мы не будем. Володарский был террорист. Он до глубины души был убежден, что, если мы промедлим со стальными ударами на голову контрреволюционной гидры, она не только пожрет нас, но вместе с нами и проснувшиеся в Октябре мировые надежды»{154}.
При этом самовлюбленность Володарского превышала все мыслимые размеры.
Петроградские газеты сообщали, например, что 27 мая на процессе против буржуазных газет он вдруг потребовал сделать перерыв.
— Зачем? — удивился председатель суда Зорин.
— Я должен сейчас сказать речь… — объяснил Моисей Маркович. — Необходимо вызвать стенографистку из Смольного…
Любовнику своей супруги товарищ Зорин отказать не смог, и речь, произнесенная Моисеем Марковичем, была застенографирована и по праву может считаться образцом большевистской демагогии, которой — отдадим ему должное! — Володарский владел в совершенстве.
— Товарищи! — разглагольствовал он. — Окопавшиеся в этой газете (газета «Новый вечерний час». — Н.К.) люди под видом опечаток распространяют лживые, провокационные слухи. Они создают нервное, агрессивное настроение. С помощью сенсаций пытаются поколебать умы, нанести удар в спину Октябрьской революции, подорвать основы советской власти. В тяжелый момент, когда общественного спокойствия и так мало, когда жизнь каждую минуту хлещет трудящихся по нервам, красть это неустойчивое спокойствие, воровски подкладывать поленья в костер, на котором и без того достаточно жарко, — колоссальное преступление. Печать, товарищи, оружие огромной силы, и если вы сознательно им пользуетесь против Советской власти, мы вырвем его из ваших рук!
Ну и конечно самовлюбленный Моисей Маркович, как это бывает с говорунами, часто впадал в то особое состояние стервозности, когда человек вроде бы и сам понимает, что зарапортовался, но остановиться не может и только еще стервознее лезет вперед, загоняя, как писал товарищ Маяковский, «клячу истории».
Как правило, отвратительное позерство совмещается в таких особах с трусливой наглостью и непроходимой глупостью.
Видимо, так было и у Володарского.
Упиваясь собственным красноречием, он зачастую выбалтывал то, о чем до поры положено было молчать…
Еще задолго до открытого разрыва с эсерами Моисей Маркович во всеуслышание ляпнул на заседании Петросовета, дескать, борьба с оборонцами, меньшевиками и правыми эсерами «будет вестись пока бюллетенями, а вслед за тем — пулями».
Нет-нет!
Мы не обвиняем товарища Володарского в сознательном саботаже директивы «Всемирного Израильского Союза» о соблюдении осторожности. Моисея Марковича подвел сам характер его профессии — оратора-пулеметчика, предполагавший основой как раз эту вдохновенную, клокочущую стервозность, которую А.В. Луначарский называл внутренней революционной раскаленностью и которая и не позволяла Володарскому удерживаться в разумных рамках осторожности…
Промахи Володарского можно было понять и объяснить, но по городу уже поползли слухи, что сам Израиль Лазаревич Гельфанд-Парвус недоволен Моисеем Марковичем, и товарищи по большевистскому ремеслу стали косовато посматривать на него.
5
«Финансовый папа» Октябрьской революции Израиль Лазаревич Гельфанд (Александр Парвус) — человек примечательный в революционном движении.
На год старше Владимира Ильича Ленина, он родился в белорусском местечке, закончил одесскую гимназию и, уехав в Швейцарию, поначалу связал свою судьбу с германской социал-демократией…
Биографы И.Л. Гельфанда-Парвуса обыкновенно цитируют его письмо Вильгельму Либкнехту, в котором он пишет, что ищет «государство, где человек может по дешевке получить отечество». Однако социал-демократическая дешевка в Германии не срабатывала, и в 1896 году за попытку устроить всеобщую забастовку И.Л. Гельфанда-Парвуса изгнали из Саксонии как русского…
О характере дальнейшей жизни И.Л. Гельфанда-Парвуса дает представление эпизод его отношений с A.M. Горьким.
В 1902 году он заключил в Севастополе договор с «буревестником революции» и стал его литературным агентом за границей.
Вместо денег Алексей Максимович получил от своего агента только сообщение, что собрано всего 100 000 марок и все эти деньги потрачены Израилем Лазаревичем на путешествие с барышней по Италии.
«Позднее мне в Париже показали весьма красивую девицу или даму, сообщив, что это с ней путешествовал Парвус, — не без печали вспоминал A.M. Горький. — “Дорогая моя, — подумалось мне, — дорогая”{155}.
Поскитавшись с разными девицами по белу свету, И.Л. Гельфанд-Парвус в 1905 году объявился в Петербурге, где вместе со Львом Давидовичем Троцким создал самозваный Совет рабочих депутатов.
Образчиком революционной демагогии, которой пользовались они, пытаясь разжечь бунт, может служить обращение к рабочим Петербурга:
«Слушайте, товарищи! Вы устрашились царских солдат. Но вы не страшитесь жить изо дня в день, ходил» на фабрики и заводы, где машины высасывают вашу кровь и калечат ваше тело… Вы не страшитесь отдавать ваших братьев в царскую армию, которая гибнет на великом неоплаканном кладбище в Маньчжурии… (выделено нами. — Н.К.) Вы не страшитесь жил» изо дня в день под властью разбойничьей полиции, казарменных палачей, дм которых жизнь рабочего-пролетария дешевле, чем жизнь рабочего скота».
Разжечь революцию тогда не удалось.
Доморощенных врагов России и заграничных любителей красивой революционной жизни смело мощное движение русского народа, которое благословил святой праведный отец Иоанн Кронштадтский.
