Выпуск 1. Петербургские авторы конца тысячеления - Наталия Бортко

ВОЛОДЯ. Ты сволочь, Рюрик.

РЮРИК. К двенадцати часам нам привозят обед. В специальной машине. По графику. Статус у меня. Государство заботится.

ВОЛОДЯ. Что же, твое государство… в это самое не заглянуло… в энциклопедию?

РЮРИК. В какую энциклопедию, Володя? Что ты за энциклопедист такой? Я тебе говорю, здесь о человеке заботятся. Здесь человеку верят, а не энциклопедии. Да меня тут все за берендея принимают, все! Тут в Энсе профессор живет, славист. Господин Град. Я с ним познакомился, он русским владеет… И выпить не дурак. Это только у вас думают, что здесь не пьют. Такие как ты. А здесь еще как выпить могут. Мы с ним о литературе разговаривали. Он говорит: «А! Берендей! Знаю, знаю, берендей!.. Островский… Снегурочка…» Он меня за берендея признал. Славист! За русского берендея. А ты ругаешься. Я уже в научных кругах за берендея признан.

ВОЛОДЯ. Рюрик, я не хочу с тобой разговаривать.

РЮРИК. А еще здесь масса благотворительных обХществ. Всевозможных. Не знаю уже, куда деться от них. Все время приходят. Вот пришли: чем вам помочь? В чем нуждаетесь? А мне ничего не надо. А им надо обязательно мне что-нибудь приятное сделать, у них принцип такой. Тогда я говорю им…

ВОЛОДЯ. На берендейском?

РЮРИК. Как?

ВОЛОДЯ. На берендейском… им говоришь?

РЮРИК. На русском. У них переводчик был. Я им тогда и говорю, язык вот выучить не могу. Просто так сказал, чтобы отвязались. А ты что думал? Сажают они меня в машину, везут куда-то в мэрию. Приводят к чиновнику, показывают ему и начинают убеждать в чем-то. Они убеждают, а я рядом сижу, напротив чиновника — в кресле. Демонстрируемый. Как объект попечения. И убедили. Чтобы меня на курсы зачислили. На бесплатные. Язык учить. Каждый день с десяти утра… Но я же не могу в такую рань вставать.

ВОЛОДЯ. А во сколько ты встаешь?

РЮРИК. К обеду встаю. В двенадцать. Когда обед привозят.

ВОЛОДЯ. Гнида какая.

РЮРИК. Вот ругаешься, а ведь обедать вместе будем. Такого обеда на четверых много. Вы что в своем издательстве издаете?

Пауза.

ВОЛОДЯ. Мы?

РЮРИК. Ты в издательстве работаешь. Вы что издаете? Говно, наверное?

ВОЛОДЯ. Почему. Бывает, и книги.

РЮРИК. Твой роман как называется?

ВОЛОДЯ. «Помутнение роговицы».

РЮРИК. Когда издашь?

ВОЛОДЯ. Когда рак свистнет.

РЮРИК. Когда рак свистнет, пришлешь экземпляр. Покажу господину Граду.

По перрону проходит Прохожий.

Рюрик и Володя провожают Прохожего взглядом.

ВОЛОДЯ. Это кто?

РЮРИК. Это прохожий.

ВОЛОДЯ. Что-то лицо у него знакомое.

РЮРИК. Есть немного.

ВОЛОДЯ (неуверенно). Наш свистун.

РЮРИК (негромко). Первый… или второй?

ВОЛОДЯ (растерянно). Кажется… оба…

Пауза.

РЮРИК. Нет людей одинаковых. Все люди разные.

ВОЛОДЯ. Рюрик, купи билет. Я же все деньги на твои ножи потратил. У меня нет. Купи билет. Мне не перенести это.

РЮРИК (обстоятельно). Я ножи продаю исключительно по воскресеньям. Раз в неделю. Воскресный рынок. Ты же знаешь, какая это работа. А тут еще свистуны… Не наездишься. А в Энсе нельзя. Там я известен. Увидят, пособие отберут. И потом репутация. Берендей.

ВОЛОДЯ. Купи билет.

РЮРИК. Я в Энсе просто так раздариваю. Бесплатно. (Прислушивается.) Собираемся. Поезд идет.

Нарастающий грохот поезда. Свет гаснет. Свисток.

Третья станция

Не многим отличается от предыдущих.

Володя сидит на скамье с отрешенным видом.

Рюрик возбужден, ему не стоится на месте.

РЮРИК. Что-то ты бледен, браток. Приходи в себя. Адаптируйся.

ВОЛОДЯ. Ты садист, Рюрик.

РЮРИК. Я-то чем виноват? Помнишь, как мы в институте говаривали?

ВОЛОДЯ. Как говаривали?

РЮРИК. Минута унижения — полгода спокойствия…

ВОЛОДЯ. Минута унижения на экзамене…

РЮРИК. Полгода спокойствия после.

ВОЛОДЯ. Стар я стал для таких экзаменов.

РЮРИК. А я себя, наоборот, молодым почувствовал. Я только сейчас и почувствовал, что молод. Еще. Нет, не так: вневозрастным, вот каким… я возврата совершенно не чувствую. Ничего такого не чувствую.

ВОЛОДЯ (несколько оживившись). Рюрик, а как у тебя с женщинами?

РЮРИК. С какими женщинами?

РЮРИК. С обыкновенными.

РЮРИК. У меня хорошо с женщинами. Никак. Я о них и не думаю.

ВОЛОДЯ. А о чем же ты думаешь, Рюрик?

РЮРИК. А ты бы не сказал, я б и не вспомнил. Мне это и в голову здесь не приходит… Я только здесь и осознал, что секс, Володька, не главное. Тебе не понять. Это вы там на сексе все помешались.

ВОЛОДЯ. А что главное, Рюрик?

РЮРИК. Не секс.

Пауза. Володя с любопытством разглядывает Рюрика.

Ты помнишь Ручевского? Вел семинар по Чехову… Я тут вспоминал… Забыл имя-отчество! Никак не вспомнить…

ВОЛОДЯ. Антон Павлович.

РЮРИК. Ручевского!

ВОЛОДЯ. Ручевский Виталий Никитич.

РЮРИК. Точно. Виталий Никитич. Он мне приснился.

ВОЛОДЯ (проявление интереса). Когда?

РЮРИК. Да недавно. Будто мы с ним на рыбалке, сон такой… На озере. В лодке сидим… И он мне все говорит, говорит… о лилиях… какие лилии там красивые… на озере… А мне не до лилий. У меня червяк не насаживается… И вот я с одной стороны, понять не могу, что с пальцами происходит, толстые, как сосиски… несгибучие… и этот не слушается, червяк… я его уже совсем запытал… а с другой стороны, как же мне обратиться к нему за помощью… ну забыл, как зовут!..

ВОЛОДЯ. Виталий Никитич. Рассказывай.

РЮРИК. Вот я с червяком так и мучаюсь. А Виталий Никитич-то наш, которого как зовут я все вспомнить пытаюсь… надумал купаться… (Пауза.) Точнее, за лилиями поплыть. И отдает мне вещи на хранение. Галстук, часы, портсигар…

ВОЛОДЯ. Портсигар?

РЮРИК. В том-то и фокус, не портсигар… Как бы и портсигар, причем старинный, и не портсигар вовсе… Что-то такое совершенно особенное… Такое… в руках дерХжу, никак не понять… И тут мне голос внутренний: «Скрижаль!» И плюх! Плюх — из рук в воду!.. Я и проснулся.

ВОЛОДЯ. Скрижаль, говоришь…

РЮРИК. Эге… Утопил… скрижаль… или что это было… не знаю… Как ты думаешь, к чему такое?

ВОЛОДЯ. К смерти.

РЮРИК. Перестань. Не надо пугать.

ВОЛОДЯ. Я не пугаю. Умер твой Ручевский… перед моим отъездом. Было бы тебе известно, Рюрик.

РЮРИК. Да ты что!.. Виталий Никитич — и умер?

ВОЛОДЯ. Виталий Никитич и умер.

РЮРИК. От чего умер?

ВОЛОДЯ. Съезди, спроси. Я некролог видел. В газете.

РЮРИК. Вот и говори после этого. Сны такие… А? Слушай, а почему у вас все умирают… в России?

ВОЛОДЯ. А у вас не все?

РЮРИК. Все. Но… не знаю.

Пауза.

(Как бы оправдываясь.) Да ведь я и не знал его совсем. А он приснился… Как зовут вспоминал…

Пауза.

Володька, здесь так хорошо… так хорошо…

Рюрик достает из сумки овощной нож для праздничного украшения стола — этакую спицу с небольшим колечком посередине, рассматривает достанное. Остра ли спица? Проверил пальцем. Остра. «Просверливает» кулак насквозь — хорошо ли сверлит? Пожалуй, хорошо. Убирает инструмент в полиэтиленовый пакетик, напоминающий презерватив. Володя наблюдает за Рюриком.

РЮРИК. Нормально. Здесь до такого никогда не додумаются. (Вдруг.) А как мафия?

ВОЛОДЯ. Никто не знает, что я к тебе приехал.

РЮРИК. И не говори никому. А то все нагрянут… С овощными ножами для праздничного украшения стола.

ВОЛОДЯ. Рюрик. Пожалуйста, купи билет. В счет будущих премиальных. Потом вычтешь. Ты же дома, а я не дома, я так не могу, мне ничего не надо.

РЮРИК. Не расстраивайся. Нас все равно принимают за поляков.

ВОЛОДЯ. Приятно слышать, Рюрик.

РЮРИК. Здесь очень много поляков.

ВОЛОДЯ. Утешил. Купи билет.

РЮРИК. Я бы тоже мог быть поляком.