Бунт обреченных - Уильям Бартон

Дэви сидел на пятой точке, подняв колени и положив на них локти, держа выструганный из дерева прутик, как оружие, магическое, волшебное оружие, всемогущее и не знающее преград.

Я попытался вспомнить, как горел корабль хруффов, рухнув на землю, но образ уже исчезал, оставив лишь видение огненного шара на земле, уничтожившего монумент Вашингтону.

Над нашими головами пролетал корабль куда-то на запад вдоль шоссе 85/70/15-501 в направлении Северного Дурхейма, за Ралей.

— Когда-нибудь, — проговорил Дэви, — нам будет известно, что делать.

Мы верили в то, что однажды наступит наше время и мы не будем прятаться, закрывать головы руками и кричать в ужасе, как наши родители.

Лежа сейчас рядом со мной (вода еще стекала с ее живота) Алике провела руками по своим бедрам:

— Мы верили в свои фантазии.

Я кивнул, не желая больше ничего вспоминать, а желая только смотреть на нее, пользуясь предоставившейся возможностью. Мне хотелось запомнить ее именно такой, с каплями воды, сверкающими на теле, словно бриллианты. Я буду лежать на наложнице, медленно двигаться и вспоминать Алике.

— Не все забыто, Ати.

Последовало долгое молчание, нарушаемое лишь потрескиванием дров; пляшущие языки пламени заставляли тени на лоне подруги передвигаться.

Она продолжала:

— Некоторые люди полагают, что не все потеряно. — Женщина гладила мою руку, выступающие мускулы, сухожилия, ответственные за движения пальцев.

Господи, чушь какая, просто воспоминания, ничего больше. Я водил рукой по низу ее живота, ощущая невероятно гладкую кожу, мягкую плоть, которая вздуется, если нажать сильнее.

И пока я забавлялся с волосами на ее треугольнике, вытирал липкую влагу, Алике беседовала со мной, говоря о наших мечтах, о том, как их надо лелеять, как им следовать и воплощать в жизнь.

Мне пришлось бы туго, но меня загипнотизировало ее присутствие, ее дыхание, ощущение мягкой влаги под пальцами, ее ответная реакция, то, как двигалось ее тело, даже когда женщина разговаривала.

— Мечты, Ати, реальность, это огромное, широкое небо над головами. Ты был там, ты знаешь, что возможно, а что нет. Теперь ты вернулся домой, мы так ждали тебя…

«Мы?»

Я был слишком очарован ею, чтобы переспросить и вникнуть в смысл этих слов. Она пыталась болтать и после того как я вместо пальцев пустил в ход язык. Но со временем Алике стало трудно говорить и дышать одновременно. Болтовня могла подождать.

Я вновь подложил сухих веток в огонь, слушая, как трещат дрова и наблюдая, как жадное пламя пожирает их. Между огнем и топливом ясно прослеживался слой пара или дыма, поднимающегося клубами вверх и исчезающего.

Из норки в полене вылез жучок, маленький, кругленький, черный. Он проскочил среди пламени, перебежал на другую сторону и исчез.

Я сидел на одеяле, скрестив ноги, положив руку на низ живота, ощущая мягкую, гладкую кожу своего члена и смотрел, как спит Алике, отвернувшись лицом от огня. Ее лицо находилось в тени. Она подняла колено, зацепив лодыжку за другую, выпрямленную ногу. Пламя высвечивало влажную дорожку на внутренней поверхности бедра.

Спала ли Хани подобным образом? Или еще какая-нибудь наложница? Может быть. Им надлежит ожидать, пока хозяин не уснет, увериться, что он больше не хочет воспользоваться их услугами.

Но есть предел человеческим возможностям. Если будешь сидеть и смотреть, глаза превратятся в щелочки, рано или поздно ты все равно начнешь клевать носом.

Внезапно я вспомнил Хани, свернувшуюся калачиком, с подтянутыми к груди коленями, с головой, лежащей на локте, с волосами, разбросанными в художественном беспорядке. Дышала она аритмично — вздох, пауза… еще вздох. Мы резвились на нашем любимом пляже на Боромилите; нашими спутниками были море и солнце. Море что-то шептало, напуская на берег волну, тихую, низкую, так отличающуюся от земной.

Я помню, как рядом с нами находилась Соланж Корде со своим наложником, вздыхающая, бормочущая, в ответ на вопрос партнера:

— Так хорошо?

Так? — Отлично, отлично, дальше, да, так…

Обе луны сияли в небе, едва освещая контуры серфинга. Меня так и подмывало подсмотреть за занимающейся любовью парочкой и усилиями наложника. Я сел, наблюдая, как спит Хани, как дышит ее грудь.

Алике вовсе не ждала меня, даже и не пыталась.

Она гладила мою шею, верхнюю часть спины, держа мою голову у бедра, постепенно ее дыхание выровнялось. Я ожидал, что она раздвинет ноги и согнет их в коленях, готовясь принять меня, и подождет, пока я испытаю те же чувства, что и она. Но женщина уснула — ее дыхание становилось все медленнее и медленнее, глубже, затем поверхностнее. Если бы это была Хани, я бы не стал церемониться. Какая разница? Жидкость есть, животный жар, — страсть, пыл тоже…

Овцы не думают о том, что из них сделают бифштекс. Их заботит только то, что им перережут горло.

Алике была прекрасна в своем сне… Черт побери, но я же не был влюблен в нее! Это не та, прежняя девушка, а средних лет женщина, попавшая в сети своих собственных фантазий. Я был погружен в воспоминания о старой любви, в прошлое, состоящее из невозможных желаний.

Может, она влюбилась в меня, в свою юность и прежнюю любовь. Если судить по ее словам, по поступкам, по фантазиям, то сказать наверняка трудно.

«Давай, переверни ее на спину, воспользуйся ею, забудь обо всей сентиментальной чепухе. Тебе скоро возвращаться. Какая разница, кто перед тобой? Ну ладно, если ты такой глупец, то задай себе вопрос, старый как мир: чего она хочет?» — вел я сам с собой бесконечный разговор. Ответом на мой последний немой вопрос был смех. Но внутренний монолог все еще продолжался: «Неужели ты действительно так глуп, Атол Моррисон? — Может, и так».

Алике смотрела мне в глаза и говорила очень серьезные вещи, несмотря на то, что мой большой палец массировал ее клитор, и ей было явно не до разглагольствований.

— Мы не забыли, Ати, мы помнили все наши детские мечты и с нетерпением ждали твоего возвращения.

Закрыв глаза, женщина целовала меня, тяжело дыша через нос, лаская мою восставшую плоть, и не стала возражать, когда я повалил ее на спину и вновь приник к ее лону. В перерывах между вздохами и затянувшимся молчанием она шептала:

— Завтра, я покажу тебе… завтра.

Наклонившись, я выудил из груды одежды плоскую квадратную трубку и зашептал в нее:

— Командная сеть, 5-й уровень. Соедините со Шрехт, номер такой-то, уровень такой-то.

— Привет, мой друг. Как отпуск?

— Хорошо.

— Мне нравится твоя родина. Как-нибудь я приглашу тебя в гости на свою планету.

— С удовольствием приму приглашение.