Траектории СПИДа. Книга первая. Настенька - Евгений Николаевич Бузни

Пока Аль Саид говорил официанты разливали напитки, предлагая кому водку, кому коньяк, кому вино. Занятая переводом, Настенька не заметила, как перед нею уже стоял фужер шампанского и тюльпанообразный бокал, наполненный мадерой.

Закончив произносить тост, Аль Саид поднял рюмку коньяка. Все встали и начали чокаться. Настенька взялась за шампанское, но твёрдо заявила, что хоть и хорош тост, но пить подряд два бокала шампанского, не закусывая, она не будет. Всех её заявление развеселило, а будущий академик Юра заметил:

– Такая у вас, Настенька, работа сегодня – говорить за всех и за себя. Поесть вряд ли дадут.

– Нет, конечно, пусть поест, – согласился Борис Григорьевич и, улыбнувшись хитро, добавил, – но немного, а потом снова будем пить. А то знаете, как говорят на Украине: “Наливай, кум, а то едят, а как наедятся, то не упоишь".

Оценив украинский юмор, все расхохотались, а Настеньке естественно пришлось переводить, да ещё и объяснять суть шутки.

Услыхав смех Аль Саида, Борис Григорьевич продолжал:

Судя по тому, что гость смеётся, он тоже понял юмор и в этом заслуга Настеньки. Вообще я уже сейчас хочу сказать, что Настенька приводит меня в восторг не только красотой, но и умением работать. Далеко не всегда наши шутки вызывают реакцию понимания у иностранцев. Юмор, как и литература, обычно теряет в переводе. Я уж начинаю подумывать, не взять ли мне Настеньку на работу к себе.

Если то, что Борис Григорьевич сразу стал называть Настю ласково Настенькой, её не очень удивило – это получалось как-то само собой и очень естественно – то его похвала и мысль о её работе в министерстве оказались совершенно неожиданными.

– Ну что вы, спасибо за комплимент, – смущённо ответила она, – я пока всего лишь на третьем курсе. А переводить мне легко, потому что ничего специфического в разговоре. Это каждый может.

– Э-э, не скажи, – возразил Борис Григорьевич, – меня удивило и то, как ты с арабским сориентировалась быстро.

– Ну это случайность, – сказал Вадим с ноткой зависти в голосе.

– Нет, Вадим, не могу с тобой согласиться. Элемент случайности тут присутствует, но важен ещё интеллект, который позволяет воспользоваться этой случайностью. Настенька очень интеллектуальна – это главное. И ещё, как мне кажется, она любит работать, что не менее важно.

– Борис Григорьевич! – возмутилась Настенька, – Давайте о ком-нибудь другом поговорим. Мне же переводить неудобно. Я, например, не могу понять, почему мы здесь такой компанией собрались.

– Не кипятись, Настя, – успокаивающе сказал Вадим. – То, что о тебе говорили, так это тебе же лучше. Попадаешь в струю, значит. Может, сегодня вся твоя дальнейшая жизнь определится. Лови момент удачи. А собрались здесь потому, что Аль Саид хоть и без пяти минут министр в своей стране, но учится у нас в аспирантуре, а Юра с Валей натаскивают его в русском языке и знакомят с русскими традициями. Мы с Борис Григоричем патронируем его и решили организоваться в тёплой компании без официоза и рекламы.

Картина вечера стала проясняться. Для большей убедительности Борис Григорьевич протянул Настеньке свою визитную карточку и попросил позвонить ему после Нового Года с тем, чтобы оговорить возможную летнюю практику Настеньки во Франции или Англии по её желанию.

Только тогда, когда в руках девушки оказалась белая карточка с тиснёнными золотыми буквами на русском и английском языках, она начала осознавать, что фортуна ей улыбается, и она реально всего через пять или шесть месяцев может оказаться на родине Шекспира, увидеть знаменитые английские замки, побывать на Трафальгарской площади и в разговорчивом Гайд-парке окунуться с головой в настоящую английскую речь, научиться отличать лондонское произношение от оксфордского и, чем чёрт не шутит, вдруг встретится там с великим современным писателем Олдриджем, чьи рассказы читает всегда с большим удовольствием.

Круглое лицо Бориса Григорьевича с детскими ямочками на щеках и несколько пухлыми губами теперь ей нравилось больше, чем в начале вечера. Оно уже не казалось таким приторно сладким и даже слащавым, каким оценила с первого взгляда.

– Нет, он вообще-то ничего мужчина, – думала она, – лет эдак тридцать пять, пожалуй. Одет, правда, протокольно – чёрный костюм тройка, чёрный галстук, белая сорочка с кончиками воротника на пуговицах.

Алжирец пришёлся по душе меньше. Широкие густые, но не длинные усы, крупные губы, крупный нос, большие почти глаза на выкате и кажущийся узким для такой большой головы лоб под густой шапкой вьющихся уложенных волнами волос. Одет Аль Саид в противоположность Борису Григорьевичу был в белый костюм из какой-то вафельной мягкой ткани. Яркий красный галстук выделялся на фоне тёмно-синей рубашки, а кожа лица на самом деле отдавала нежным каштановым цветом, что можно было бы и не заметить, не будь костюм подчеркнуто белым.

Но главное состояло в том, что Аль Саид оказался безудержно разговорчивым. С большим аппетитом налегая на закуску и выпивку, он, видимо, считал необходимым всё время что-то говорить. Валя и Юра старались отвлекать его внимание на себя и, когда им это удавалась, Настенька, пользуясь случаем, закусывала, пробуя шампиньоны, креветки и едва касаясь лакомого кусочка гуся с печёными яблоками, ибо поесть в своё удовольствие, наслаждаясь ароматными соусами и чудным мясом хорошо приготовленной птицы, у неё возможности не появлялось.

Как только она подносила кусочек пищи ко рту, Аль Саид вдруг поворачивался к ней с вопросом, звучавшим совершеннейшей абракадаброй на ломаном русском:

– Элен, я ходжел говори што укусны то пока можна нет ида.

И Настеньке приходилось просить сказать то же самое на французском, после чего она могла перевести ничего не понявшим Вале и Юре, что их собеседник хотел похвалить вкусную еду, которую нельзя не есть.

Худенькая, стройненькая, остроносенькая Валентина, слушая Аль Саида, часто громко хохотала, что нисколько не смущало иностранца.

Никакой зависти к сидевшей напротив девушке Настенька не ощущала. Во-первых, она не выглядела аспиранткой. На несколько вытянутом продолговатом лице большие круглые стёкла очков напоминали глаза очковой змеи, какие рисуют обычно мультипликаторы. И всё лицо её было похоже на картинку: тонкий, словно точёный, профиль, выделенные ярко-красной помадой губы, очерченные очень заметно карандашом брови, засинённые тушью веки глаз и остренький подбородок, который, если опускался вниз, то прямо впивался собой в узкий, но длинный вырез на бледно-розовом платье, под которым едва угадывались очертания грудей.

Настенька полагала, что аспирантки значительно серьёзнее и не станут так явно и безвкусно краситься. Во-вторых, как ни крути, но всё внимание за столом относилось явно к Настеньке, ибо ей приходилось говорить для всех и за всех.

В этот вечер