Скитания - Юрий Витальевич Мамлеев

— Ничего он не помирает, — раздражённо отвечал один знакомый художник, которому Андрей позвонил. — Он просто сюрреалист и морочит всем, кого считает идиотом, голову. Уверяю тебя — соберёт кассу и смотается в свою Индию, в Гималаи, созерцать Божество… А бедные американцы останутся в дураках. Всю свою болезнь — по моим источникам — он создал из ничего и удивил этим всех врачей, как древние йоги могли создавать миры — тоже из ничего… Так, по крайней мере, я читал, хотя я в этом, конечно, ничего не понимаю… До скорого, старик.

Андрей пробродил ещё два дня и две ночи по бездонному Нью-Йорку. Под конец, в истерии, забрёл в каморку Игоря.

Захлебнуться бы в этом угаре,

Мой последний, единственный друг…

Такими словами встретил его Игорь. И вдруг сказал:

— Миша хочет уйти, уехать… Не навсегда. «Он ушёл бы навсегда», если б не Россия. Но почему он такой балаган перед своим уходом устроил?! Эти бизнесмены на собственной смерти не дают мне покоя. Вот опять новая статья и реклама. Мне, что ли, к ним пойти?!

Андрей возвратился в К. Там его ждало ошеломляющее письмо из великой и нежной Франции. Лене предлагали работу — как зарево, возникла надежда, возможность бегства.

— Смотрите, там без языка вы попадёте прямо в лапы эмигрантам — тупым и непримиримым, — предупредил Норман.

— Бог c ними. Франция есть Франция, — ликовала Лена.

…Решено было сообщить об этой новости университетскому начальству. Как ни странно, начальник Лены отреагировал на известие с грустью.

— Лена, продумайте всё до конца, — сказал ей шеф. — Бросить в Америке две работы — это безумие. Только русские на такое способны.

— Мы сначала ведь съездим туда…

— Что ж, поезжайте. Это ваше дело… как хотите, в конце концов. Мы сохраним за вами право вернуться на работу в течение трёх месяцев. Езжайте.

— Я в любом случае вернусь, чтобы закончить все дела здесь.

И Круговы стали собираться в путь. Видно, не кончилось ещё русское рассеянье — от Таиланда до Сан-Франциско разбросаны те, чья судьба быть вместе.

Опять приходил Норман.

— Не думайте плохо об Америке, — вдруг сказал он. — Несмотря на то что вы, конечно, здесь много пережили. Но поверьте, Андрей, здесь так много хороших людей! Они ещё скажут своё слово.

— Да я и сам это знаю, — ответил Андрей. — В отличие от моего друга Замарина. Я лично встречался здесь с простыми людьми, фермерами… Они наивны, конечно, но так естественны и неиспорченны. А Джим Макферсон! А вы! А другие!

— Мы здесь ещё создали общество дружбы с Россией, — сказал Норман. — Я уже переписываюсь с людьми, которые чувствуют то же, что и я.

— А я всем, кому мог, говорил одно: с плохими ли американцами, с хорошими ли — нам, русским, надо сосуществовать в мире. Иначе — всеобщая гибель. Почему, почему многие из ваших сильных мира сего этого не понимают? Неужели они надеются поставить СССР на колени? Тем или иным путём? Значит, они не понимают, с кем имеют дело.

— Я не сильный мира сего, Андрей. И я не могу говорить за них. Но мы тоже люди и скажем своё слово.

Над городком К. повисло не то лето, не то зима, не то осень — обычная западная погода. Страна заката, одним словом. Но в этом не было никакой грусти, ибо грусть здесь вообще отсутствовала. Двигались бесконечной цепью машины, изредка — автобусы, обыватели в пивных не грустили, а просто сидели одни за своей кружкой пива… Одни здания банков были непроницаемы для всего человеческого. Но, как и везде, явно ощущалось, что всё, что здесь существует, вертится вокруг них. Андрей делал отчаянные усилия, чтобы вырваться…

А Лена в своей библиотеке была поражена: как только её коллеги узнали, что она уезжает и, вероятно, уже не вернётся, посыпались сожаления, а в двух случаях даже слёзы. Она с удивлением узнала, что она довольно популярна среди своих сотрудниц, что некоторые к ней даже тянулись и она сама поражала других своей необычностью.

— Вы какая-то другая, — печально сказала ей Сюзанн, девушка из отдела книжных закупок. — Что-то в вас есть, чего нет в других.

Майкл же вдруг похолодел: он понял в Андрее маленькую часть того, что сам Андрей перед ним настойчиво скрывал.

А между тем в огромном Нью-Йорке дни боевой старухи Лиз Булвэр были сочтены: старость, рак лёгких, операция бессмысленна. Впрочем, подобное или близкое к этому происходило в большом количестве в больших городах и в маленьком количестве — в малых. Так что ничего в этом не было удивительного, особенно учитывая её возраст. Но для старухи это, однако, был шок. Не то чтобы она считала себя бессмертной (ум у неё был очень практический для этого), но всё-таки это событие ввело её в состояние какой-то нелепой озадаченности. Или, вернее, пародии на озадаченность. Она тут же потребовала к себе знаменитого психоаналитика.

— Я вам плачу большие деньги, — заявила она ему. — За такую сумму вы обязаны разрешить мне вопрос о смерти.

— Мне за час платили и больше, — обиделась знаменитость. — Я за полчаса до её смерти ввёл жену президента автомобильной компании в уравновешенное состояние. Она была верующая, и она боялась, что она попадёт в рай, где не будет ничего материального… Я убедил её, что там она получит то же, что имела здесь. А вы, простите, верующая?

— Нет. Никогда такой глупости не допускала.

— Будем исходить из этого. Итак, проведём первую беседу. Мой вам совет: наслаждайтесь. Да, да, наслаждайтесь. Каждую минуту, каждый час. Не теряйте времени. Наслаждайтесь всем, чем можете, к чему у вас есть привычка: воздух, чай, кофе, гимнастика, алкоголь — всё годится.

Второй совет: перестаньте думать. Ведь что такое смерть? Это ваша мысль о ней. Гоните её прочь! Думайте о чём-нибудь другом. Не думайте о смерти, как будто её и нет.

Лиз умерла спустя двадцать дней после первой беседы. Голова её совсем ссохлась и была похожа на маленький кулачок, положенный в гроб, но на губах была очевидная улыбка блаженства. А счёт в банке у психоаналитика заметно увеличился…

…Единственное, что в остающейся Америке интересовало Андрея перед отъездом, — это судьба Замарина (он и не подозревал о том страшном, что происходило с Любой и Генрихом). Неожиданно в университет нагрянул Павел, расплывшийся успехом своей книги. Андрей спросил его