Миллионеров украшает скромность - Инна Павлова

— Откиньтесь, пожалуйста, в кресле — попросил он, и у меня взлетели брови.

Насколько я помню из истории, фашисты крайне неделикатно относились к сексуальным меньшинствам. Не признавали за ними права не только на профсоюзы, собрания и свободное волеизъявление, но и вообще, по-моему, на жизнь. Неужели наследник папаши Мюллера забыл его наказы? Тонкий голосок, жеманные манеры и умело подведенные глаза не оставляли сомнений: товарищ был голубым.

Несмотря на то что широта взглядов Свинюгера меня несколько удивила, в целом открытие только порадовало. Я знавала не одного стилиста данной сексуальной направленности, и все они работали отменно. Были подлинными мастерами и женскую натуру понимали в совершенстве. Так что на милашку можно положиться. А кроме того, у меня появилась великолепная возможность затянуть творческий процесс.

— Как вас зовут? — ласково осведомилась я и погладила специалиста по руке.

Она оказалась по-женски мягкой, ухоженной и невероятно чувствительной. От незамысловатой ласки специалист вздрогнул и уронил чемоданчик с инструментом. Отмассированное личико перекосилось от отвращения, и я удовлетворенно прикрыла глаза.

— Меня зовут Венцель, — проблеяло существо. — Но больше так не делайте!

Я подождала, пока несчастный аккуратно разложил инструментарий, и невзначай потерлась щекой о его ладошку. Венцель взвизгнул и опрокинул плошку с гелем.

— Прекратите хватать его, — разъярился большой босс, — иначе я подпалю вашу кошку!

Я смирилась. Но стилист уже разволновался, у него все валилось из рук. Судя по взглядам, которые метал на бедолагу Свинюгер, парень выбивался из графика. Еще немного, и самолет взлетит без нас.

Когда манипуляции были закончены, я посмотрела на себя в зеркало и содрогнулась. На меня взирала та самая уродка, с которой, как я была уверена, у нас нет ничего общего. Оставалось признать одно из двух: или мы действительно похожи изначально, или Венцель знает свое дело. Чтобы еще больше не расстраиваться, я поставила на гея.

Потом пришлось переодеться в принесенные тряпки совершенно ужасной расцветки и покроя, и Свинюгер удовлетворенно изрек:

— Можно двигаться.

Как бы не так! По моему лицу, неподвижному и абсолютно спокойному, заструились потоки слез.

— Нельзя! — вопил гример. — Все испортит!

— Прекратить! — рявкнул Свинюгер. — Немедленно!

— Не могу, — ответствовала я, — аллергия. Вы заметили, что я практически не крашусь?

Несмотря на сопротивление, мне вкатили укол от аллергии (надеюсь, одноразовым шприцом), и все началось по новой. Участники нашего маленького шоу были на грани коллективного помешательства, и я поостереглась выкидывать что-нибудь еще. В конце концов, уже прошло достаточно времени. Дальше предстоит действовать надежным Леоновым союзникам, Мы с Басей — слабые женщины и не можем подменить спецназ. Главное, что моих родственников вот-вот освободят, а уж о нас с Бастиндой я как-нибудь позабочусь позже. Может, мне удастся привлечь внимание пограничников, не исключено, что сумею сунуть записку кому-нибудь из пассажиров. А что? Набросаю пару слов в сортире, и…

Не уверена, что Свинюгер прочел мои мысли. Скорее всего, развернувшееся действо было частью намеченного плана. Он щелкнул выключателем, и часть стены отъехала в сторону, открыв два ряда экранов наподобие телевизионных. Свинюгер нажал что-то, и на одном из экранов появилось изображение. Я увидела молодоженов, все так же пребывающих в «комнате для гостей».

Высказать протест по поводу бессовестного подглядывания я не успела: с родственниками вдруг начало твориться что-то непонятное.

Лицо Леона исказила гримаса. Мужчина рывком приподнялся, но в следующее мгновение его сильное, тренированное тело отказалось служить, и он тяжело завалился на бок. Того, что случилось с Милой, я уже не видела, потому что зажмурилась и пронзительно закричала.

— С ними не произошло ничего ужасного, — поспешил утешить меня негодяй, — правда, только потому, что они нужны мне как заложники. Пока ты будешь послушной, они будут живы. Только их на всякий случай перевезут в другое место. Сюда, скорее всего, через пару часов нагрянут «гости».

Едва живая от отчаяния, я снова уставилась на экран. Дверь распахнулась, и грубые мужики принялись выволакивать племянников из камеры. Разумеется, я не могла отсюда почувствовать запахи, но была уверена, что охранники отвратительно воняли. Как я ненавидела их!

«Вот мы и дождались подмоги, — подумалось мне, — и не будет у Милы с Леоном следующего раза. А ведь все из-за меня! Что я наделала, господи!»

Глава 22

Дальше все пошло наперекосяк. То есть с моей точки зрения. Свинюгер же, наоборот, перестал психовать, и его план разворачивался великолепно.

Нас с ним и двух охранников отвезли в «БМВ» на аэродром. Никаких контактов с пограничниками или таможней не случилось. Даже непонятно, зачем меня гримировали. Никто и не подумал сличать мое уродство с фотографией в чужом паспорте. Общение с пассажирами, как личное, так и в эпистолярном жанре, также оказалось весьма проблематичным. Летели мы персональным свинюгеровским авиатранспортом, и, кроме его обслуги и его же собственного экипажа, в самолете присутствовали только мы. Самой себе я могла писать записки до посинения.

— Верните кошку! — потребовала я, ступив на борт небольшого и отвратительно комфортабельного самолета.

Я была разочарована и взвинчена. Еще немного, и Свинюгеру понадобится вторая клетка, гораздо больших размеров. Для второй пассажирки.

Животное отдали, но выпускать не позволили.

— Она же бешеная, — пояснил Свинюгер, — ее все равно придется скоро усыпить.

— Лично у меня сомнения как раз в вашей психической нормальности, — буркнула я, прижимая клетку к груди, — но я же вас не посылаю на живодерню! А кошка совершенно здорова. Во всяком случае, была. До контакта с вами.

Игнорируя Свинюгера, я занялась утешением кошки, которая, надо думать, никогда еще не летала и, вполне вероятно, чувствовала себя не слишком хорошо.

— Потерпи, моя ласточка, это недолго. И прости, родная, что держу тебя в ужасной тесноте. Ты же понимаешь, компания для тебя неподходящая. Того и гляди, кто-нибудь с ума окончательно съедет. Потерпи, моя прелесть. Раз уж их пока изолировать не получается.

С Бастиндой я общалась по-русски, а потому не слишком сдерживалась. Я поведала подружке, какие чувства испытываю к небезызвестному господину, и не утаила недобрых пожеланий в его адрес, самое мягкое из которых грозило похитителю, помимо чисто внешних дефектов, затяжными неудачами на личном фронте и полной неспособностью к обзаведению потомством.

Бастинда, надо сказать, проявила полное понимание, не пыталась заступиться за супостата и наказание для него строгим не считала. Она совершенно успокоилась, перестала шипеть и плеваться, а через некоторое время даже свернулась клубком и замурлыкала. Я отложила изобретение кары для фашиста и принялась щебетать с любимицей.

Свинюгеру осточертела наша идиллия, — подозреваю, в его адрес столько ласковых слов никто и никогда не говорил, и ему стало завидно, — и велел подавать еду. Смазливая девица в униформе прикатила столик со снедью, и Свинюгер налег на свинину с овощами. Позаботиться о наших с Басей измученных организмах ему и в голову не пришло.

Учуяв волнующий запах, кошка подняла голову.

— Не волнуйся, дорогая, — успокоила я голодную подругу, — я накормлю тебя, даже если мне придется выдрать кусок у Свинюгера из глотки. Я надеюсь, ты не слишком брезглива?

Выхватив у зазевавшегося немца тарелку (быстро же он расслабился и утерял необходимые навыки, без которых прокормиться в гостиничном ресторане было невозможно), я молниеносно переправила сочные ароматные куски через прутья клетки. Свинюгер обиделся, но драться не полез. Похоже, мне удалось привить ему кое-какие манеры!

Он потребовал принести еще мяса, и на сей раз побеспокоился о порции для меня. Не думаю, что ему стало стыдно или он вдруг заделался гостеприимным хозяином. Наверное, просто сообразил, что после забот о питомице у меня на очереди — собственное меню. И где гарантия, что в следующий раз его реакция окажется лучше?

Я не заметила, как самолет пошел на посадку. Все вроде было нормально, да и приземлились мы на удивление мягко, но кошку все равно вытошнило. А поскольку сидели мы со Свинюгером рядышком, ему тоже досталось.

— Безобразие! — накинулась я на озверевшего немца. — Совершенно не следите за качеством продуктов! А если бы кошка умерла?! Чем питаетесь вы, это ваше личное дело, хоть падаль жуйте, а для нас с Бастиндой будьте любезны доставать все самое свежее!

Мне повезло, что у Свинюгера нашлось во что переодеться. Иначе, боюсь, его не остановили бы даже соображения высшего порядка. Смотрел он на меня так, что я дала себе зарок его в ближайшее время не травмировать. У него, похоже, началось умственное расстройство, и никому не известно, как долго он еще сможет себя контролировать. Тем не менее, он пока сдерживался, хотя от любви в противоположную сторону сделал уже немереное количество шагов. Меня жутко интриговала истинная причина его возни со мной. Я не представляю, что бы подвигло меня терпеть бесконечные издевательства от ненавистного мне человека. Никакая материальная выгода не заставила бы меня нянчиться со Свинюгером!