Мертвый Город - Максим Резниченко

Огонь моего Печенега вносит в ряды наступающих тварей настоящий хаос. Пули прошивают монстров насквозь и на излете им еще достает энергии, чтобы жадно впиться в следующих тварей. В стороны летят конечности, куски панцирей, обломки хелицер, во все стороны брызжет алым и чем-то желтым. Монстры заполонили собой весь перекресток, бесполезно толкаясь и мешая друг другу, но нам это только на руку – не нужно слишком хорошо целиться.

Автомат Сони умолкает, а через несколько секунд она уже уверенно сжимает в руках новый.

Семен все также слишком расточительно расходует патроны, поливая тварей свинцовым огнем.

Клаус отстреливается ведет огонь уже из РПК. Ни тени страха, только гримаса ненависти и злой радости искажает его лицо.

А скорпионов становится все меньше, и вместо убитых новые не появляются. Соня в очередной раз меняет оружие. Замолкает автомат Семена, и парень замирает, «доставая» новый. И в этот самый миг уже умирающий от ран монстр, корчащийся от него в десятке метров, выгибается немыслимым образом, в смертельной судороге бросая себя вперед, и выкидывает в последней атаке свой страшный хвост с жалом на конце. Мне кажется, что даже сквозь грохот очередей я слышу, как оно коротко свистит, рассекая воздух, а потом вонзается в Семена, пробивая грудь насквозь. Алое от крови оно еще выглядывает у парня из спины, когда он выпускает из ослабевших рук оружие и хватается руками за жуткое жало.

На какой-то неуловимый миг скорпионы замирают, а мы прекращаем огонь. Соня, стоящая сейчас рядом со мной, неверяще смотрит на Семена, а потом срывается с места и бежит к нему.

– Куда?! Стой! – кричу ей.

Мой голос, словно служит сигналом для скорпионов. Их еще около десятка, и твари кидаются на нас в безумной и яростной атаке.

Я не верю своим глазам и даже пребываю в некоей прострации, но мои руки живут своей жизнью. Выверенными до последнего миллиметра движениями они наводят пулемет на монстров, а палец жмет на спусковой крючок. С какой-то отрешенностью я наблюдаю, как жадно тянутся навстречу скорпионам дульные вспышки Печенега, с огромной скоростью выплевывая из его дула свинцовую смерть, как его лютые пули с жадной ненасытностью впиваются в черные хитиновые тела, отшвыривают их, вырывая из тех целые куски, перебивая конечности и буквально разрывая огромных насекомых на части.

Ничего не видя вокруг, Соня преодолевает последние метры до распластавшегося на земле Семена. На какой-то миг она оказывается на линии огня Клауса, начавшего стрелять на секунду позже меня, но ни на мгновенье не сбавляет ход. Парень прекращает огонь в самый последний момент. Он что-то кричит Соне, но та его не слышит и, уже добежав до Рыжего, падает на колени подле него.

Звонко щелкает затвор, не находя новых патронов – я расстрелял весь боезапас. Автоматически меняю пулемет на новый с полным коробом патронов, но стрелять уже не в кого. Все твари мертвы и их уродливые тела исчезают на наших глазах, тая в воздухе, как дурной мираж. Скорпион, нанесший Семену страшную рану, уже исчез, а парень все еще цепляется за жизнь, зажимая руками ужасную дыру в груди.

Оглядываюсь на улицу, ведущую на мост, с которой нас атаковали скорпионы. Никого. Показываю Клаусу на перекресток. Он понятливо кивает, и мы, преодолев полтора десятка метров, подходим к развилке каждый со своей стороны. Улицы, ведущие от него в разные стороны, безжизненны и пусты. Выхожу на сам перекресток, стараясь охватить взглядом, как можно большее пространство, но ничего, кроме мертвых зданий вокруг, не видно.

Разворачиваюсь и с тяжелым сердцем иду к Семену и склонившейся над ним Соне. Ее плечи вздрагивают в безмолвном плаче, но она обеими руками, красными от крови, закрывает страшную рану на груди Рыжего. Под ним натекла уже целая лужа, щедро оросив грязно-бурый песок.

Ноги мои не гнутся то ли от усталости, то ли от скорби, но я продолжаю идти. До них остается несколько метров. Я уже вижу, как у Семена изо рта толчками вытекает неестественно алая и яркая на фоне окружающей серости кровь. Клаус следует за мной в нескольких шагах. Бросив на него короткий взгляд, вижу, с каким трудом он переставляет ноги. А Соня вдруг «достает» бинт, цепляет один край зубами и начинает разматывать. Что она делает? Я уже достаточно близко, чтобы расслышать ее сбивающийся голос:

– Потерпи… Потерпи, миленький… Потерпи, пожалуйста… Потерпи еще немного… Потерпи, сейчас Максим и Клаус помогут тебе… Потерпи… Мы скоро попадем домой… Потерпи, пожалуйста…

Плечи девушки вздрагивают от рвущих ее рыданий, ее слезы капают Семену прямо на лицо, светлыми пятнами рисуя причудливый узор на его покрытом пылью лике. Он не слышит ее, мучимый адской болью. Мы уже рядом, и я понимаю, почему наш друг еще жив. Жало скорпиона пробило ему не грудь, как я думал, а живот, не задев ни сердца, ни легких, но разорвав все, что находится ниже: желудок, кишечник – все, почти до паха.

Замутненные нечеловеческой болью глаза Семена на какой-то миг проясняются, и он смотрит прямо на Соню. Хочет сказать что-то, но кровь в горле не дает ему ничего произнести. Он жадно цепляется взглядом своих зеленых глазах за девушку, глядя ей прямо в лицо, и последним движением находит в себе силы найти ее руку своей, судорожно сжимает ее и перестает дышать, тихо умерев. Соня все еще смотрит в его стекленеющие глаза, когда наш Рыжий тает в воздухе, оставив после себя горечь и скорбь потери. Девушка плачет, уже не таясь, уткнув лицо в ставшие чистыми от крови исчезнувшего друга руки.

А я… А что я? Я устал. У меня нет сил ни скорбеть, ни горевать. Где-то на периферии собственного сознания я осознаю и ужасаюсь страшной смерти друга, с которым у меня были самые близкие отношения из всей нашей группы, но безмерная усталость сковывает чувства и не дает волю эмоциям. Мне будет не хватать твоих веселых шуток, неутомимой жизнерадостности и обезоруживающей непосредственности. Я буду горевать по тебе. Надеюсь, ты сейчас в лучшем из миров. Твое тело исчезло, растаяло в воздухе, будто ты был каким-то созданием. Но это не так, и я знаю это, я уверен в этом на сто, нет, на тысячу процентов. Потому что невозможно создать существо, настолько точно повторяющее свой оригинал. Такое сделать в принципе невозможно. Ну, а то, что твое тело исчезло… В этом странном месте, в этом проклятом мертвом городе, отнявшем у меня уже трех близких людей, кажется, возможно все. Но клянусь тебе, я выясню что это за место, я выясню его природу, и если понадобится, уничтожу его, сотру, вырву из любой реальности, только докопаюсь до сути. Меня не остановит ничто. И никто.

Яркое, словно вспышка, воспоминание о неизвестном человеке в черном плаще встряхивает мое сознание, проясняя мысли и заставляя что-то ворочаться глубоко внутри меня, что-то темное и ужасное. Я уже предвкушаю, что сделаю с тобой, проклятый ублюдок. Я буду резать тебя медленно и не спеша, давая возможность тебе же вдоволь прочувствовать весь ужас и безысходность. Я буду сжигать тебя на медленном огне, буду с живого сдирать шкуру, загонять под ногти ржавые иглы, вспарывать брюхо, чтобы ты увидел собственные кишки. И я не дам тебе проснуться. Ты сдохнешь не сразу. Меня ничто не остановит…

Какой-то частью сознания я улавливаю звук, новый шум, появившийся, словно из ниоткуда и не сразу понимаю его природу. Его издаю я. Глухой, злой, полный ненависти рык рвется из меня. В ослепляющей ярости сжимаю и разжимаю кулаки. Мои зубы скрипят от неимоверного усилия сжимающих их челюстей. Мое сердце стучит в груди, гулко ударяясь о ребра, и этот тяжелый ритм отдается в моей голове частыми, как барабанная дробь, ударами.

Что-то касается моего плеча, и я резко разворачиваюсь, готовый рвать и крушить все вокруг голыми руками. Но передо мной стоит Клаус, с испугом отдернувший руку.

– Что? – хриплый сип вырывается из моего горла.

– Ты в порядке? – он отступает на несколько шагов.

Смотрю на него пристально, рассчитывая, куда бить в первую очередь, чтобы не насмерть. Он видит мой взгляд и спешно отступает еще на два шага.

– Максим, ты что? – он вскидывает руки, показывая мне открытые ладони.

– Максим… – тихий голос за спиной.

Оборачиваюсь на него. Меня встречают полные слез и страха голубые глаза.

– Максим, не нужно, пожалуйста, – шепчет она, и слезы все бегут из ее глаз, стекая по щеке, цепляясь какие-то мгновения за подбородок, и срываются вниз, на грязную, покрытую пылью одежду. – Не ссорьтесь, прошу…

У нее из-под шлема снова выбился упрямый светлый локон, на который девушка не обращает внимания, хотя он лезет ей прямо в глаза.

– Это я… Это я виновата… Я должна была следить… Следить за улицей, откуда… Откуда появились скорпионы… – ее исповедь прерывается всхлипами, ее плечи дрожат, и она снова прячет лицо в ладонях.

И мои закаменевшие от напряжения мышцы сводит судорогой, когда их начинает внезапно отпускать. Как будто срабатывает предохранитель, не давая мозгу окунуться в пучину безумия, кровавой волной едва не захлестнувшего меня. Вид плачущей Сони, у которой на руках умер Семен, наполняет мое уставшее сердце безмерной жалостью. И я делаю к ней шаг. Она испуганно сжимается, все еще стоя на коленях, а я замираю ошарашенный ее реакцией. Почему?! Девушка поднимает голову и глядит на меня в страхе красными от слез глазами. Стараясь не встречаться с ней взглядом, отворачиваюсь.