Брусиловский прорыв - Александр Бобров

«В минувших боях, — констатировали западные аналитики, — особенно выявилось преимущество атаки перед обороной даже в отношении потерь. Потери атакующего при широком снабжении его техникой и при надлежащем ее использовании были во много раз меньше потерь обороняющегося». Но ведь именно это, вопреки утверждению великого историка и современника Ключевского, и проповедовал Брусилов! Кстати, и генерал Щербачёв, командующий 7-й армии, в которой воевал мой отец, в трудной ситуации рапортовал: «Не могу дольше держаться, а потому перехожу в наступление».

…24 мая 1917 года в Каменец-Подольске Брусилов попрощался с работниками штаба Юго-Западного фронта и отбыл к новому месту службы — в Могилёв. Выразительную картину встречи нового Верховного главнокомандующего в Ставке оставил А.И. Деникин: «Могилёв принял нового Верховного Главнокомандующего — необычайно сухо и холодно. Вместо обычных восторженных оваций, так привычных “революционному генералу”, которого толпа носила по Каменец-Подольску в красном кресле, — пустынный вокзал и строго уставная церемония. Хмурые лица, казенные фразы. Первые же шаги генерала Брусилова, мелкие, но характерные эпизоды еще более омрачили наше настроение. Обходя почетный караул георгиевцев, он не поздоровался с доблестным израненным командиром их, полковником Тимановским и офицерами и долго жал руки солдат, посыльного и ординарца, у которых от неожиданности и неудобства такого приветствия в строю выпали из рук ружья, взятые “на караул”».

Первый приказ нового Верховного гласил: «Скоро три года, что мы ведем эту беспримерную войну, которую пора кончить, и свободная наша Россия имеет право требовать от своих революционных армий и фронта полного напряжения всех наших сил и средств, дабы разбить коварного и непреклонного врага… Я призываю вас, всех русских воинов, сплотиться вокруг красного стяга с девизом: “свобода, равенство и братство” и ринуться на врага, сломать его и разрушить навсегда германский милитаризм, давящий своей безумной тяжестью народы всего мира… Итак, будьте готовы жертвовать собой, чтобы закрепить во что бы то ни стало наше достояние, а там, где это окажется нужным, по первому приказу, броситься на врага и разбить его».

11 июня 1917 года в газете «Утро России» была опубликована статья журналиста Т. Ардова, побывавшего в Ставке и встретившегося с новым Верховным главнокомандующим. «Почему-то я привык представлять себе Брусилова высоким человеком, — писал Ардов. — А он ростом невелик. И это поразило меня. Впрочем, и весь он поразил меня — вся его сухая и удивительно пропорциональная и оттого кажущаяся легкой и моложавой фигура и особенно его лицо, тоже сухое, нервное, худое, подтянутое, с впалыми щеками… Хотя лицо у А.А. Брусилова не длинное, с большим, четко очерченным лбом, захватывающим с боков часть черепа, на голове, выдаваясь мыском вперед ровной щеткой, густо торчат почти седые волосы. Но что особенно поразило меня, это взгляд его серых глаз… глаза Брусилова горят каким-то странным огнем, когда он улыбается… Смысл его слов… все “образуется”, нужны только такт, умение и смелость… Как, неужели только он, вот этот маленький сухонький человек, этот скромный, обыкновенный генерал, не блещущий ни академической ученостью, ни величием государственной карьеры, один только знает, как спасти армию, один только нащупал правильный путь? Должен сказать, что во многих кругах эта смелость вызывает сомнение. Качают головами: “Дай Бог ему, но только…” и не договаривают… А я сидел и задавал себе вопрос: “Ведь если взялся, так, значит, знает? Ведь иначе-то не может быть”. А он все повторял: “Я не пророк. Я только исполняю долг, а остальное не от нас. Но уповаю, что все будет успешно…” Я не знаю, что будет. Может быть, упования генерала не сбудутся. “Это не от нас”. А.А. Брусилов взял управление армией в такую минуту, при таких условиях, что если даже успех и не увенчает его работу, вина не на нем. Все равно, даже тогда он принесет пользу России».

Главной заботой Брусилова на посту Главковерха стала подготовка давно обещанного союзникам по Антанте летнего наступления. Сроки его постоянно сдвигались. В каком состоянии находились русские армии, которым предстояло наступать, можно судить по результатам совещания, проведенного 9 июня главнокомандующим Западным фронтом генерал-лейтенантом А.И. Деникиным: «3-я армия. Армейский комитет по составу удовлетворительный… Дивизионные комитеты настроены хорошо и являются помощниками начальников дивизий… По настроению впереди других стоит артиллерия: наступление ею приветствуется. В пехоте настроение более пестрое. Лучше других 20-й корпус…

Несколько слабее пехота 15-го корпуса. Еще слабее 35-й корпус… 10-я армия… Лучше других настроена артиллерия. Наиболее крепким следует считать 1-й Сибирский корпус… 2-й Кавказский корпус особенно болезненно переживает переход от старого режима к новому и, по оценке командующего армией, 2-я Кавказская гренадерская, 51-я и 134-я дивизии по своему настроению небоеспособны… 38-й армейский корпус настроен спокойнее… Численность армии продолжает заметно уменьшаться. Общее отношение солдат 10-й армии к наступлению скорее отрицательное… 2-я армия. Армейский комитет малоинтеллигентный, несамостоятельный, слепо идет за фронтовым комитетом, даже и в его крайних проявлениях… Настроение вполне хорошее в артиллерии, в пехоте пестрое, но вообще гораздо худшее, чем в других армиях… Дезертирство с фронта почти прекратилось. Братание наблюдается редко, одиночными людьми. Укомплектования поступают на фронт так скверно, что некомплект угрожающе прогрессирует». На этом докладе Брусилов наложил красноречивую резолюцию: «При таком настроении стоит ли подготовлять тут удар».

И тем не менее «подготовляли». Чтобы понять, в какой обстановке готовилось летнее наступление, достаточно упомянуть, что 8 июня съезд фронтовых комитетов Западного фронта высказался против проведения операции, 18 июня — за и 20 июня — снова против. Попутно свое мнение высказывали также другие комитеты, например Минский совет рабочих и солдатских депутатов (постановил не наступать), дивизионные (в 169-й дивизии — постановил считать наступление изменой революции) и т.п. И такая ситуация была на всех фронтах. Работа по подготовке операции фактически легла на плечи офицеров, которые должны были одновременно заниматься своими прямыми служебными обязанностями и буквально упрашивать солдат идти в наступление.

В ближайшем тылу на импровизированных трибунах захлебывались от крика ораторы, призывавшие солдат проявить сознательность и защитить завоевания революции от германского империализма. Не раз на позиции в роли «главноуговаривающего» выезжал и Верховный главнокомандующий А.А. Брусилов. Однако с его посещениями частей нередко выходили конфузы. Один из них описан в мемуарах А.И. Деникина: «Штаб армии ошибочно уведомил войска, что едет Керенский. Невольный подмен вызвал сильное неудовольствие и брожение в войсках; многие части заявили, что их обманывают, и, если сам товарищ Керенский лично не велит им наступать, то они наступать не будут. 2-я Кавказская дивизия послала даже делегацию в Петроград за справкой. С трудом удалось успокоить их обещанием, что товарищ Керенский приедет на днях. Пришлось пригласить военного министра. Керенский приехал с неохотой, уже разочарованный неудачным опытом словесной кампании на Юго-Западном фронте. Несколько дней объезжал он войска, говорил, пожинал восторги, иногда испытывал неожиданные реприманды; прервал объезд, будучи приглашен в Петроград 4 июля, вернулся с новым подъемом и новой темой дня, использовав в полной мере “нож, воткнутый в спину революции”. Но, окончив объезд фронта и вернувшись в Ставку, решительно заявил Брусилову:

— Ни в какой успех наступления не верю».

Самого Брусилова поездка по фронтам не в пример военному министру взбодрила — он пришел к выводу, что «солдаты хороши, а начальники испугались и растерялись». О том, какой именно эффект имели на этих «хороших» солдат речи Верховного главнокомандующего, говорит такой факт. Выступление Брусилова было восторженно принято полками 1-го Сибирского армейского корпуса. Однако после отъезда Верховного митинг продолжился. И ораторы, призывавшие не слушать «старого буржуя Брусилова» и крывшие его трехэтажным матом, имели не меньший успех, чем за полчаса до этого сам Брусилов!.. Точно такая же картина была и с Керенским: восторженные овации, «ура», клятвы умереть за Родину, а через час после отъезда оратора — категорическая резолюция «Не наступать»…

Белорусский историк, автор книги в серии ЖЗЛ «Герои Первой мировой» (2013) Вячеслав Яковенко единственным и безусловным героем тех дней, рыцарем без страха и упрёка рисует Лавра Корнилова. Очерк о нём идёт сразу после главы о Брусилове, и это логично: Корнилов и шёл по следам своего командира даже по служебной лестнице и по ступеням вхождения в историю России — 8-я армия, Юго-Западный фронт, Верховный главнокомандующий с претензией на главного диктатора. Разные сроки, обстоятельства, успехи, но преемственность налицо. Однако Бондаренко представляет постреволюционного Брусилова колеблющимся, заигрывающим то с Керенским, то с Советами, то с проверенными подчинёнными, то с красными, но держащим против них за пазухой камень, а Корнилов — скала, который пытался чуть ли не в одиночку спасти Россию: «Будь на месте “армии свободной России” Русская Императорская армия — и летнее наступление 1917-го вошло бы во все учебники военной истории как пример блестящей наступательной операции. Подавляющее (на иных участках — восьмикратное!) численное превосходство над уставшим, деморализованным противником, мощные ударные “кулаки” из артиллерии, в избытке снарядов и патронов (о “снарядном голоде” двухлетней давности не было и помину), во главе вооруженных сил страны — самый инициативный и “наступательный” русский военачальник… (пока ещё Брусилов. — А.Б.). Казалось бы, достаточно одного мощного удара по врагу, и победа достигнута. Но… никакая сила не заставит повести армию в бой, если она этого просто не хочет. Неудивительно, что летнее наступление провалилось на всех фронтах…