Впотьмах - Людмила и Наталья Корниловы

далек от совершенства, но зато они безопасны. А еще мне говорили, что эти светлячки особенно ярко сияют ночами где-нибудь в лесу или на лугах, и в это время смотреть на них со стороны можно бесконечно. Я, правда, ничего такого не видел, но верю на слово…

По словам Эжа, таких гусениц разводят на специальных фермах с одной-единственной целью — добывать штырьки из их тел. Дело, конечно, непростое и хлопотное, но зато подобный товар — штырьки для освещения, всегда в цене, да и спрос на них не падает. Более того: почти на каждом из крестьянских дворов имеется закрытый закуток, где растят таких вот светлячков — это куда лучше, чем самим собирать насекомых по лугам и полям.

— Ничего себе… — покачала я головой. Ранее мне в голову не могло придти, откуда берутся те светящиеся штырьки в лампах, хотя я с самого начала отметила про себя, что стерженек изготовлен из материала, чем-то напоминающего хитин насекомых. Как выяснилось, так оно и есть в действительности.

— Сам был немало удивлен, когда узнал… — Эж снял с себя светлячка, который все это время ползал по его одежде, и посадил в траву. — Беги, малышка, как можно дальше отсюда, и постарайся не показываться на глаза никому из здешних двуногих, а не то поймают, и тогда твоей дальнейшей участи не позавидуешь…

Словно прислушавшись к словам Эжа, насекомое шустро побежало прочь, и уже через несколько секунд скрылось в густой траве.

— А ты, как я заметила, не такой толстокожий, каким пытаешься казаться… — усмехнулась я.

— Здоровый эгоизм еще никому не повредил… — пожал плечами Эж. — Советую и тебе следовать этому принципу.

— Спасибо, но я уж как-нибудь по-прежнему, мне так привычней.

Через полчаса мы снова шли по дороге. Как нам пояснили, каравану следует дойти до большого постоялого двора, где обычно останавливаются паломники, переночевать там, а с утра мы все продолжим путь. Возражать, естественно, никто не стал, и, хотя на нашем последующем пути не единожды встречались постоялые дворы, караван все одно шел вперед, иногда останавливаясь на короткий отдых. Паломники, хотя и устали к концу дня, но не возражали против такой спешки — каждому хотелось как можно быстрей оказаться в Тарсуне, надеясь, что Боги снизойдут к их мольбам и просьбам.

До постоялого двора «Привал путников», который находился на окраине большой деревни, мы добрались ближе к вечеру. Я мечтала о том, что наконец-то смогу отдохнуть в тишине и покое, да не тут-то было! Постоялый двор оказался полон, как говорится, под завязку, все без исключения отдельные комнаты были заняты важными господами — судя по количеству богатых экипажей, стоящих во дворе, состоятельных людей здесь, и верно, сейчас должно находиться немало. В итоге всем остальным путникам предложили разместиться в общем зале для малоимущих, где обычно спят самые бедные путешественники, и где ночевка стоит всего одну медную чешуйку. Никто не стал спорить, все устали, и у каждого было только одно желание — как следует выспаться. Правда, соломы на полу (которая заменяла матрасы) лежало маловато, а ту, что находилась неподалеку, каждый из паломников подгребал под себя — все же не так жестко спать. Впрочем, многие люди настолько устали в дороге, что согласны переночевать и на дощатом полу.

Народу в зале для отдыха тоже оказалось более чем достаточно — пришлось укладываться чуть ли не вповалку. Сразу уснуть тоже не получилось: дело в том, что здесь были не только паломники, которые направлялись в Тарсун, то и те, что уже возвращались оттуда, и именно кое-кто из этих людей, если можно так выразиться, не могли скрыть своей радости, и делились эмоциями с окружающими. Их можно понять — по утверждениям тех счастливчиков, в Тарсуне у них значительно поправилось здоровье, и причина этому — их искренние молитвы и немалые пожертвования.

— Вы только подумайте!.. — немолодой мужчина в добротной одежде (скорей всего, купец средней руки) сделал несколько шагов по полу, усеянному соломенной трухой. — Я до приезда в Тарсун еле с палкой передвигался, до колена дотронуться боялся, а сейчас о боли напрочь позабыл! Сам хожу, без всякой палки! Вот что значит святое место, раскаянье в грехах и душевные молитвы!

— И не говори!.. — подала голос женщина средних лет, одетая в простое, но недешевое платье. — В последнее так у меня руки болели, что хоть плачь! Не то, чтоб иголку взять — пальцы согнуть не могла! Зато сейчас не нарадуюсь — руки как будто и не болели никогда! Всем теперь посоветую посетить святое место с покоем в душе! Век буду благодарить Богов за ту милость, что они мне послали!..

— А я книги переписывал… — раздался еще один голос. — Да вот с глазами беда приключилась — слепнуть стал! Зато сейчас, после молитв в Тарсуне…

— А у меня сыпь по телу шла, коросты такие наросли, что самому было смотреть страшно, но сейчас…

Честно говоря, все эти восторженные разговоры о сказочных исцелениях меня вгоняли в сон, и потому, сунув под голову свою куртку, я стала устраиваться на ночлег. Конечно, надо б посмотреть, что у Эжа с раной на плече — все же его ожог очень серьезен, да и новая перевязка ему бы не помешала, только вот для этого нужно иметь хоть пять минут уединения, что в данный момент совершенно невозможно. Так что единственное, что я могла сделать для своего спутника, так это за ужином влить лечебное снадобье из бутылки в кружку с водой, которую он пил.

— Ты что, спать собралась?.. — ткнул меня в бок Эж.

— И тебе советую это сделать… — буркнула я. — Это куда лучше, чем слушать всякую чушь о волшебных выздоровлениях, возникших ни с того, ни с сего.

— А ты, значит, во все это не веришь?

— Нет, разумеется. И тебе советую не забивать голову подобной ерундой. Я, как ты уже знаешь, не один год проработала в больнице, и там успела наслушаться рассказов о том, как умирающему человеку, находящемуся на последней стадии болезни, принесли букетик каких-то там травок дивной силы, сорванных в полнолуние возле сожженного молнией дуба и заговоренных на вторую фазу луны. После этого очевидцы едва ли не с пеной у рта утверждают, что больной, нюхая этот букетик денек или неделю, а заодно и полежав на нем какое-то время, враз пошел на поправку. В итоге врачи пристыжены и в отчаянии хватаются за голову, признавая свое поражение, а тот, кто совсем недавно умирал, позабыл о всех болезнях, и чувствует себя бодрячком, хоть