Доброе слово - Эва Бернардинова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хуже всего было ожидание атаки со стороны Ружены, чем сама атака. Она еще не разошлась, она собиралась с силами:
— Однажды я ехала с отцом в поле за кормами… в то время Ярмила уже ходила в школу в город… смотрю — а она у речки… Дома думали, что она в школе, а принцесса отправилась купаться… Она тоже меня заметила и тут же спряталась за ивняк… А я? Ни гугу. И дома не проронила ни звука…
«Есть благородные поступки, от которых впоследствии испытываешь боль», — подумал муж и закурил новую сигарету. Ружена уже не обращала внимания на его курение. Похоже, она собиралась посидеть на берегу. Она не обнаруживала желания продолжать путь домой. Телу не хотелось движения, и поэтому оно как бы передалось сердцу и душе, и накопившаяся там буря стремительно обращалась против Ярмилы.
Вслед за первыми тяжелыми каплями обрушился ливень. Сознательно, со злостью, срывала Ружена с сестры всю одежду по частям, безжалостно раздевала ее, рылась в ее сумочке, в ее письмах, в аттестатах, она приволокла сюда, на берег, ее любовников, одного за другим, и даже ее мужа, этого несчастного добряка, как она выражалась. Вину за его смерть она безжалостно приписывала Ярмиле. Нет, не было убежища, не было спасения от этой бури. А из глаз Ружены чуть ли не брызнули слезы.
И прежде случалось, что она нападала на Ярмилу, но никогда ее обвинения не были столь резки и пространны. Раздевая Ярмилу, Ружена как бы натягивала на себя одну одежку за другой. Каждый камень, брошенный в Ярмилу, разглаживал Руженину юбку. Каждый кинутый кусок грязи очищал Руженин двор.
«Сколько ненависти, сколько ненависти, — удивлялся муж. — А вообще есть ли у Ружены на то причины? Два часа назад они сидели за столом у Ярмилы, пили кофе, который она им сварила, ели ее печенье, и он даже курил ее сигареты. Боже мой!»
Конечно, лучше, когда Ружена обрушивает гнев на Ярмилину голову и когда буря разыгрывается здесь, на природе, где вокруг никого нет. Он никогда и словом не обмолвится Ярмиле о тех преступлениях, в которых ее обвиняли. И Ружена едва ли что повторит Ярмиле в глаза. Речи отшумят, пузыри лопнут, пена опадет.
Муж слушал, что говорила Ружена, и все доносилось до него, словно сквозь завесу Ярмилиных волос, благоухавших липовым цветом. Все колкие и обидные доказательства и аргументы прикрывала мягкая волна густых волос. Ему ужасно захотелось положить конец отступательной тактике, оказать сопротивление, покончить с затянувшейся тоской.
Он вдавил сигарету в сухой дерн и готовился покончить с мучительным отдыхом на берегу реки. Опираясь на ладони, он медленно попытался подняться, чтобы размять больную ногу. При этом ладонь его заскользила, и он лицом уткнулся в Руженины волосы. Он испугался, но сразу же, еще в испуге, вдруг ощутил, что Руженины волосы тоже пахнут липовым цветом. Это было необыкновенно. Удивление и испуг заставили его застыть в необычной позе. Губы и лицо в Ружениных волосах.
Очень осторожно, потихоньку-полегоньку он снова оперся на правую ладонь и снова сделал попытку подняться. Уголком глаза увидел удивленное Руженино лицо, багровое от гнева. Она умолкла, и в наступившей тишине послышалось отдаленное гудение водяного насоса.
— Да что ты, — сказала она тихо.
И он, как сидел, застывший и выпрямившийся, готовый подняться, внезапно ощутил тяжесть ее тела на своем плече, головой она прижалась к его груди, и ее волосы опять оказались около его губ. По лацкану его вельветового пиджака катилась Руженина слеза — единственная влага выжженного солнцем дня.
Эдуард Петишка, «Мир, полный любви», 1979.
Перевод А. Машковой.
Мирослав Рафай
Я переменил несколько профессий, и ни одна не оказалась лишней. Больше всего мне дала работа на мелиорационных стройках. К тому же я получил высшее образование. В институте нас, как свидетельствует учебная программа, учили всему, чему только можно учить: наукам техническим и биологическим (я окончил факультет лесного хозяйства Института сельского и лесного хозяйства в Брно), но как разбираться в людях — этому нас не учили, нет. И именно это противоречие между «чистой» академичностью вуза и грубой реальностью жизни вызвало у меня страстное желание разобраться в жизни, и я принялся целеустремленно записывать: что я пережил, что кому сказал и чем это кончилось. Писал о людях (а следовательно, и о себе) в процессе работы. О том, как труд и рабочая обстановка формирует людей, и наоборот. Я видел собственными глазами, как люди отлынивают от работы. Об этом и написал свою первую книгу. Эти новеллы и рассказы вышли в 1963 году под названием «Всегда рядом с тобой». Я писал о нелегкой жизни, которая меня окружала. Время шло, я продолжал писать: в 1973 году увидели свет «Трудности равнин», за которые я был награжден ежегодной премией Союза чешских писателей. Это роман о рабочем-мелиораторе, который многого хочет и многого добивается: становится мастером, находит богатую невесту, женится. Но отходит от друзей, отдаляется от товарищей по работе. И возвращается к ним, чтобы начать жить правильно, по-людски. К рабочей среде, то есть к тем, кто не трудится на полях и, следовательно, не является крестьянином, я обратился сразу же после издания этой книги, в 1975 году. Тогда вышел мой сборник новелл и рассказов «Призывы к личным торжествам». Сборник также получил ежегодную премию Союза чешских писателей. В него входят двенадцать рассказов о людях, которые ищут свое место в жизни, несколько новелл о несостоявшейся любви, о радостях жизни. Я писал о тех мгновениях жизни, когда человек ищет и обретает то единственное, пусть малое, едва ощутимое, но именно то, что снова роднит его с коллективом, чтобы никогда более не разлучить.
В 1977 году я написал роман «Соленый снег», который годом позже был удостоен премии Антонина Запотоцкого.