Хранители - Джон Толкин

– А что с хозяином? – тихо спросил Сэм, умоляюще глядя на Бродяжника. – Ранка-то была махонькая, и уже затянулась: только белый шрамик на плече.

– Фродо коснулось оружие врага, – сказал Бродяжник, – ядовитое, гибельное, колдовское оружие. Мне это черное чародейство неподвластно. Что еще могу я тебе сказать? Держись, Сэм!

Занималось холодное и светлое, хотя до поры бессолнечное утро. Накануне они заночевали на высоком уступе, и теперь Бродяжник мог как следует оглядеться.

– Далеко забрали влево, – сказал он. – И не пройдем здесь: сплошные кручи да осыпи. Надо вниз, к Тракту, до него не очень далеко. Иначе мы и за неделю не проберемся к Переправе – нет у нас этой недели.

...На Тракт выбрались к вечеру. Он был по-прежнему пуст, и хоббиты припустились во всю прыть. Пони бодро трусил вперед, точно и не чувствуя седока. Низкое солнце вскоре скрылось за холмами; в лицо дунул холодный ветер.

Они уж начали присматривать место для ночевки, когда сзади донесся жуткий, отчетливый и давно ожидаемый стук копыт. Все разом оглянулись, но напрасно: дорога только что круто свернула. Бросились в сторону, вверх по склону, и укрылись в густом орешнике. Тракт виднелся внизу, смутно-серый в сумеречном свете. Копыта стучали все ближе, цокали дробно и четко; послышался легкий перезвон бубенчиков.

– Что-то не похоже на Черных Всадников, – сказал Фродо, вслушиваясь.

Хоббиты согласились – не похоже; но после многодневной погони всякий звук казался им недобрым и угрожающим. Однако Бродяжник подался вперед, приложил ладонь к уху, и лицо его просияло радостью.

Смерклось; тихо шелестели кусты. А бубенчики переливались все звонче, дробный перестук приближался – и вдруг из-за поворота стремительно вылетел белый конь, блеснувший в сумерках, словно светлая птица. Уздечка мерцала самоцветами, как звездными огоньками. За всадником реял плащ; капюшон был откинут, и золотые волосы струились по ветру. Фродо показалось, что всадник излучал серебристый свет.

Бродяжник выпрыгнул из кустов и с радостным окликом кинулся к Тракту; но еще раньше, чем он вскочил и вскрикнул, всадник поднял взгляд и придержал коня. Увидев Бродяжника, он спешился и побежал ему навстречу.

– Аи на вэдуи Дунадан! Маэ гвэринниэн! – воскликнул он.

И речь незнакомца, и ясный голос не оставляли сомнения: перед ними был эльф. Но в голосе его прозвучала тревога; он говорил с Бродяжником быстро и озабоченно. Потом Бродяжник призывно махнул рукой; хоббиты вылезли из укрытия и поспешили вниз, на дорогу.

– Это Всеславур; он из замка Элронда, – сказал Бродяжник.

– Привет тебе, долгожданный гость! – обратился к Фродо эльф-воитель. – Меня выслали тебе навстречу: мы опасались за тебя.

– Значит, Гэндальф в Раздоле? – вскричал Фродо.

– Когда я уезжал, его еще не было, – ответил Всеславур, – но уехал я девять дней назад. До Элронда дошли худые вести: мои родичи, по пути через ваши края за Берендуином, проведали и тотчас дали нам знать, что по западным землям рыщут Девятеро Кольценосцев, а вы пустились в опасный путь без провожатого, не дождавшись Гэндальфа. Даже у нас в Раздоле мало кому по силам противостоять Девятерым лицом к лицу. Но Элронд все-таки набрал и отправил нарочных на север, на запад и на юг: ведь вы, уходя от погони, могли заплутаться в глуши. Мне выпало наблюдать за Трактом; семь суток назад я достиг Моста Митейтиля и оставил вам знак – берилл. За Мостом таились трое прислужников Саурона; увидев меня, они отступили и ушли к западу. Потом встретились еще двое: те свернули на юг. Тогда я стал искать ваш след, нашел его два дня назад, а сегодня приметил, где вы спустились с горы. Однако хватит: сейчас не время для рассказов. Вам придется рискнуть и выдержать страх открытого пути – вечером и ночью. За нами пятеро; когда они нападут на ваш след, примчатся быстрее ветра. Где остальные, не знаю – должно быть, стерегут Брод. Об этом пока лучше не думать.

Тем временем вечерние тени сгустились, и Фродо сковала необоримая усталость. Еще на раннем закате перед глазами его задернулась темная пелена; теперь лица друзей были почти не видны. Впивалась боль и рассылала холод. Покачнувшись, он припал к плечу Сэма.

– Хозяин мой ранен, ему плохо, – сердито сказал Сэм. – Он ехать не сможет, если не отдохнет.

Всеславур подхватил падающего Фродо, принял его на руки и тревожно глянул ему в лицо.

Бродяжник коротко рассказал об атаке на вершине Заверти, о смертоносном кинжале. Рукоять он сберег, а сейчас вынул и протянул эльфу. Тот брезгливо взял ее в руки, но рассмотрел очень внимательно.

– На этой рукояти начертаны лиходейские письмена, – сказал он, – хоть вам они и не видны. Спрячь ее, Арагорн, у Элронда пригодится. Только спрячь подальше и не трогай. Нет, такую рану я не сумею залечить. Может быть, правда, смягчу боль... Но отдыхать нам сейчас никак нельзя.

Чуткими пальцами прощупал он плечо Фродо, и лицо его потемнело. А Фродо вдруг почувствовал, что цепкий холод словно бы приравнял когти, рука немного согрелась, и боль приутихла. Сумеречная завеса проредилась, будто стаяло тяжелое облако. Фродо снова увидел друзей, и ему прибыло сил и надежды.

– Поедешь на моем коне, – сказал Всеславур. – Стремена я подтяну, а ты держись крепче. Впрочем, не бойся, если и упадешь: конь мой тебя не оставит. Скачет он ровно, легко и от опасности унесет – даже черные вражеские скакуны ему не соперники.

– Не поеду! – решительно объявил Фродо. – Я, значит, спрячусь у эльфов и брошу друзей в опасности? Да ни за что!

– Без тебя им ничего не грозит, – улыбнулся Всеславур, – погоня за тобой, а не за ними. Ты и твоя ноша – вот главная опасность для твоих друзей.

Это было в самом деле так, и Фродо согласился сесть на белого коня. Зато мешки навьючили на пони и пошли быстрее, – да разве за эльфом угонишься! Он вел их вперед; сначала сквозь тусклый вечерний сумрак, потом – сквозь ненастную ночную тьму: ни звезд, ни луны не было. Остановился Всеславур под утро; Пин, Мерри и Сэм еле на ногах держались; Бродяжник и тот как-то сгорбился; Фродо приник к холке коня: его сморил тяжкий сон.

Они сошли с Тракта в поросль вереска, упали наземь и мгновенно заснули. Однако почти тут же – так им показалось – Всеславур, несший стражу, разбудил их. Утреннее солнце светило в глаза; мутная мгла растаяла.

– Ну-ка, выпейте! – сказал Всеславур, наливая в кружку что-то из своей серебряной фляги.

Они выпили, один за другим, – вода и вода, не теплая и не холодная, без всякого вкуса; но она разливала по телу силу и вселяла бодрость. Съеденные после нее сушеные яблоки и черствый хлеб (больше ничего не осталось) утолили голод лучше, чем самый обильный завтрак в Хоббитании.