Я, ангел - Константин Аврилов

Простой вопрос привел Витьку в странное состояние: как будто еле взнуздал вскипавшую злобу.

– Знаешь, старик, что труднее всего здесь? – сказала он, втискивая кепи под погон. – Отсутствие времени. Когда нет времени, когда его нет вообще, когда нет секунды, минуты, часа, дня, месяца, года, столетия, а только ровное «сейчас». Так хочется куда-нибудь опоздать.

– Я понимаю... – попробовал вставить Тиль.

– Ни хрена ты не понимаешь, старик. Молодой еще понимать. Молодой ангел. Я вот одно понял: сколько потрачено там впустую, сколь зря потеряно. Зря. Вот бы повторить еще раз. Хотя бы раз. Что бы отдал за это? Что?

– Не знаю. Не думал как-то... Я тут за зеркало случайно сунулся...

– Кто разрешил?

– Случайно вышло...

– Запомни, кадет: ангелу за зеркалом делать нечего! – рявкнул опытный ангел по-командному. – Нечего. А то влепят И.Н., и почесаться не успеешь.

– А что там?

– Лучше не знать. Вопрос закрыт.

Выпустив пар, Витька смягчился:

– Чего в овечку вцепился, старик? Вон сколько штрафных набрал, пожалел бы себя. Она ведь не оценит. Нет, не оценит.

– У меня одна вечность, – Тиль не понимал: шутит или всерьез прощупывает бывший друг. – Деваться некуда.

– Деваться всегда есть куда. Всегда.

– С удовольствием сел бы и ничего не делал.

– Так и не делай. – Витька хитро подмигнул. – Видел, чтобы кто-нибудь из старых ангелов напрягался? Вот именно. Они знают: бесполезно. Вот так, старик, бесполезно.

– Потому что – древо судьбы?

– Конечно. В этом вся гадость. Гадко, что штрафных не списывают, гадко, что овечки всегда выбирают наихудший вариант. Но хуже всего, что, сколько ни бейся, все равно ты – винтик большой игры. Нас засунули, как пешек на доску, и приказали ходить, как вздумается, хотя ходы заранее предусмотрены. Пешка всегда останется пешкой. Хочешь быть пешкой вечно?

Тиль промолчал, уж больно странно говорил Ибли, совсем не похоже на ангела.

– Какой смысл выбирать варианты и толкать овечку, если выбор уже сделан?

Витька смотрел в упор, словно испытывая молодого ангела каким-то особо коварным способом. Может, его Милосердный трибунал подослал? Наверняка очередное испытание.

Он не оплошал:

– А Хрустальное небо?

– Это – вещь. Только знаешь, старик, сколько ангелов достигли его? Твоя ставка?

– Тысяча?

– Ни одного. За последние тысячу четыреста тех земных лет. Ни одного.

Наверняка Витька разыгрывает, Тиль не верил свои ушам:

– Что это значит?

– Вот и я думаю: что? – Ибли нацепил кепи, подровняв козырек. – Так не пора ли, старик, изменить правила игры. Как выразился старина Гессе: «Важно играть, господин Галлер, играть как можно лучше, как можно больше и как можно сильнее!» По-моему, это про нас. Как думаешь? Взять и самому поменять игру. Вдруг веселее будет? Поразмысли на досуге. Может, заодно поймешь, кто тебя грохнул.

Витька пропал, оставив после себя зябкий ветерок смятения.

Поблизости нарисовался мрачный 898-й. Капитан скис, странным образом смахивая на мятую бумажку. Даже смокинг казался помятым, хотя выглядел идеально. Отсалютовав сокурснику, Тиль проявил вежливое любопытство:

– Какие успехи у азартной овечки? Многих под орех разделала?

Ангел в отчаянии отмахнулся:

– Подлая, мерзкая тварь.

– Бурные, однако, у вас пошли отношения.

– Еще мало! Она мадам настоятельницу совратила.

– О как!

– Отъявленная мерзавка. К тому же умна и хитра: предложила десятину с каждого карточного выигрыша. И жадная старуха поддалась. Теперь склоняет других сестер к игре, а заработки сдавать на благо монастыря. Что за ведьма? Куда смотрит инквизиция? По ней костер плачет.

– И много твоя игрунья заработала?

– В последнем турнире – миллион! Сто тысяч евро пожертвований! Настоятельница на эти деньги капитальный ремонт закатила, старая идиотка! – в полном отчаянии выкрикнул ангел и поплелся куда глаза глядят. Было не совсем ясно, от чего он больше страдает: от успехов овечки или от того, что не может приобщиться к выигрышу. Тиля одолевали смутные сомнения. Но добродить не успели. Возник 897-й. Судя по беззаботной улыбке с мотивчиком, служба ангела была слаще нектара. Он дружелюбно покрутил ладошкой:

– Поздравляю с крыльями, коллега!

Ответив благодарностью, Тиль осведомился, как поживает библиотечная овечка, может, наконец, выкинула что-нибудь особенное или скандальное.

– Все великолепно! – бывший летчик изобразил танцующего под дождем. – Тиха, мила скромна, клубника со сливками.

– И никаких пороков?

– Ну, как без этого, обязательно есть. Так, мелочь, ерунда.

– Извини за любопытство...

– Уже извинил! – Сокурсник сделал реверанс. – От коллеги не может быть секретов. Моя овечка торгует детской порнографией по Интернету с рабочего компьютера. Ловко?

Не зная, как реагировать, Тиль осторожно спросил:

– А за это штрафных не полагается?

– Еще как полагается! – обрадовался 897-й. – Уже целую гору навалили!

– И как ты?

– Великолепно! Мне... совершенно... наплевать! И на штрафных! И на овечку! И на Хрустальное небо! – пропел бывший пилот и сгинул.

Погладив Мусика, словно мотоцикл разволновался, Тиль прикинул, что тут ему делать нечего. Дурят что-то коллеги-ангелы, словно враз свихнулись. А Там – одна сумасшедшая, да и то не чужая, а его, драгоценная и единственная, в прямом смысле слова, овечка.

XX

Молодое тело впитывало силы как губка. На следующий день Тина вырвала трубки капельниц и провода кардиографов, заявив, что с нее достаточно. Отказавшись от любой помощи, выползла из кровати, черепашьим шагом добралась до ванной комнаты, встала под душ, держась за стенку, и упрямо проторчала под горячими струями. Виктория Владимировна с тетушкой, горничными и медсестрой не показывались, но изготовились за дверью спасательной командой. Тина не дала им шанса. Сама переоделась и спустилась на кухню съесть, что найдется в холодильнике.

Заехал Владимир Николаевич, но держался с пациенткой подчеркнуто холодно и равнодушно. На его вопросы Тина отвечала односложно, может, стесняясь, что сболтнула тайну постороннему. Доктор делал вид, что ему все безразлично. О чем говорил с Викторией Владимировной, Тиль не подслушивал.

Дни овечки стали пролетать незаметно. Ангел с мотоциклом несли вахту без срока. Вовсе не из усердия. Тилю было уютнее на подоконнике или краешке одеяла овечки, чем на мраморных полях Срединного неба. Ему совсем расхотелось показываться Там. Странный вопрос, заданный Витькой, тревожил, и пока ответ не нашелся, возвращаться было незачем.

Он знал всего два правила ангелов, за их нарушение, очевидно, полагалось нечто худшее, чем штрафные. Это ведь на Том свете законы соблюдают до тех пор, пока выгодно. А Здесь все должно быть молниеносно и неизбежно. Как же тогда ангел сможет поменять правила игры? Выходит, за нарушение правил не последует возмездия, быстрого и неотвратимого. Разве такое возможно? В конце концов Тиль решил отложить мутный вопрос для Сведенборга. Старик наверняка растолкует.