Оливер Кромвель - Бэри Ковард

Не было также какой-либо снисходительности весной и в начале лета 1658 года, когда кромвелевский режим расправился с роялистскими заговорщиками. Высокий суд, назначенный в апреле, собрался в конце мая, чтобы судить людей, пойманных разведкой Турло: Джона Хьюита, Джона Лорда Мордаунта, Генри Слингсби и других. Наказания избежал только Мордаунт. Остальные пошли на виселицу. Джон Лисл, глава Высокого суда, как сообщалось в «Mepjcypnyc политикус», послал Слингсби на смерть со словами, что преступление Слингсби было таким же большим, как «грехи египтян, когда Бог заявлял им о себе столь многими знаками и чудесами в интересах израильтян, и все же несмотря на это они все равно преследовали Моисея и Израиля»[287]. Также не может прямолинейность, с которой Кромвель подавил недовольство в армии, выплывшее на поверхность в последние дни парламентской сессии, подтвердить мнение о нем как о человеке, потерявшем контроль за властью или прежнее политическое чутье. До увольнения Пакера и других недовольных он смотрел в лицо огромному собранию офицеров с тем же политическим и личным мужеством, какое он проявлял в подобных конфронтациях с конца 40-х годов. После обеда, на котором «он выпил с ними много вина», он произнес длинную и, как обычно, импровизированную речь, проведя свою аудиторию через «историю нашего времени», нагло требовал, чтобы любой, кто не приспособится к его правлению, сообщил об этом открыто[288]. Этот эпизод воскрешал элементы железной дисциплины, обеспечившей контроль Кромвеля над армией с гражданской войны.

Проявил ли бы Кромвель такую же политическую волю и решительность, если бы дожил до ознакомления с решением другого парламента, конечно, никогда не узнать. Что он не рассчитывал на легкий путь принятия советов своих граждан, достижения парламентской политической и финансовой поддержки конституционными уступками, можно видеть из того, что «хунта», назначенная им в июне для подготовки нового парламента, имела много представителей от военных советников, которые твердо противились этому Возможно, Кромвель в конце своей жизни был так же не склонен к отказу от своей мечты привести страну на землю обетованную, как и всегда, и он до конца был решителен в том, как он сказал в своей последней речи к своему последнему парламенту, что «свободу совести следует предоставлять честным людям, чтобы они: могли служить Богу без страха; что каждый справедливый интерес может быть сохранен, что религиозное служение должно быть поддержано и не оскорблено соблазняющими и соблазненными душами; что для всех людей надо сохранять их справедливые права, гражданские или духовные»[289].

Глава 8

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Попытаться оцепить то, чего достиг Кромвель к своей смерти в 1658 году и как способы, которыми он правил, будучи протектором, воздействовали на дальнейший ход британской истории, — это значит вступить на минное поле исторических противоречий и неопределенности. Еще при его жизни возникли разногласия в оценке его как правителя. Левеллерские памфлетисты, такие как Ричард Овертон, не сомневались, что Кромвель был наихудшим типом макиавеллиевского лицемера. «Вы вряд ли сможете рассказать о чем-либо Кромвелю, — писал Овертон в 1649 году, — но он будет класть руку на сердце, закатывать глаза и призывать Бога в свидетели, он будет плакать, выть и раскаиваться, сражая вас наповал»[290]. Некоторые были еще выразительнее, заявляя, что Кромвель достиг власти «по уши в крови». Он не заботился о том, чтобы не проливать кровь своих подданных, как воду, которой много текло по нашим улицам во время его короткого и отвратительного господства, с его угнетением, притворством, лицемерием и жестокостями»[291]. Однако другие современники высказывали отличные от этих взгляды. Эндрю Марвел в его «Поэме на смерть Оливера Кромвеля», писал:

О, человеческая слава, суетность, о! Смерть, о! Крылья,О, недостойный мир! О! Мимолетные ценности!Однако, величие осталось в этом умершем теле,Которое, хоть и умерло, все же величественнее,чем его смерть.

В течение столетий после его смерти оценки Кромвеля оставались глубоко разнящимися. В начале этого века Георг V отказал в разрешении назвать новый линейный корабль именем Кромвеля, а в 1960 году городской совет Уоллингфорда запретил название «Кромвель Гардене» для дороги к новому жилому массиву: «У нас более чем достаточно благодетелей, чьи имена мы хотели бы увековечить не включая злодеев его сорта»[292]. Но для других Кромвель был (и до сих пор остается) героем, каким он был для ньюкаслского нонконформиста XIX века Джозефа Коуэна. Коуэн в своей речи обратился к XVII веку, призывая к союзу диссидентов и либералов для обеспечения религиозных и гражданских свобод: «Этой страной однажды правили нонконформисты и никогда в истории ее влияние не было большим или ее власть более уважаемой (аплодисменты)…Его (Кромвеля) авторитет внутри страны был таким же высоким и плодотворным, как и за границей…

Достижения того времени вошли в историю и заслужили благодарность народа, и до сих пор нам было бы обеспечено светлое будущее, если бы мы шли по пути наших предков (громкие аплодисменты)»[293].

В наши дни вокруг памятника Кромвелю, расположенного около палат парламента в Лондоне, собираются каждый год в день его смерти 3 сентября те, кто считает Кромвеля отцом английских парламентских свобод.

Последняя глава книги подчеркивает, что ответ на кажущийся простым и прямым вопрос — каковы достижения и каково наследие Кромвеля? — не может быть ни прямым, ни простым. Неоспоримо, что его достижения были далеки от целей, за которые он боролся в течение всей своей политической жизни, и что за его смертью последовала бурная реакция против того, что он сделал и за что он выступал.

Однако было бы ошибкой изображать его правление в качестве протектора как полную неудачу и его влияние на последующую британскую историю исключительно как отрицательное. Все же несмотря на отмеченную реакцию в период Реставрации не следует забывать достижения Кромвеля как правителя Британии и положительное влияние, оказанное этим правлением на развитие страны после его смерти.

Наиболее зримой неудачей Кромвеля была его неспособность значительно продвинуть религиозную реформацию — дело, ставшее его основной целью. Как и другие религиозные деятели, с конца XVI века трудившиеся над «реформацией нравов», он увидел, что это дело поддерживает лишь небольшое меньшинство. Нетрудно понять, почему даже в период до 1640 года кампания реформирования нравственности, в частности, такие ее «этапы», как запрещение общественных торжеств и развлечений, воскресных игрищ, закрытие пивных баров, не приобрели широкий всеобщей поддержки. Более того, в течение 40–50 годов религиозное дело стало еще менее популярным, особенно среди имущих, да и не только среди них, так как его испортило отождествление с радикальными социалистическими идеями, а также с политической революцией, совершенной армией в 1648–1649 гг. В 1656 году Кромвель заявил, что эксперимент с генерал-майорами был более эффективен в отношении борьбы со злом и укрепления религии, чем что-либо еще в эти 50 лет»[294]. Возможно, Кромвель сознавал, что верующие люди немногого достигли, но он считал необходимым объявить, что генерал-майоры добились большого успеха в деле «реформации нравов». Это мнение не подтвердили исторические исследования.