Пастернак, Нагибин, их друг Рихтер и другие - Игорь Викторович Оболенский

* * *

Они действительно не виделись год. Елена Сергеевна уехала в Киев. А когда пришло время возвращаться в Москву, она решила, что пожертвует своим чувством ради детей, ради того, чтобы они жили с матерью и отцом. Но так получилось, что в дороге она купила какой-то роман, совершенно банальный и ничем не примечательный. В нем описывалась рядовая история о том, как женщина, полюбив мужчину на стороне, не оставила семью и пожертвовала собой ради детей. И когда в старости она сказала об этом сыну, тот ее спросил: «А зачем?»

И эта история оказалась такой созвучной перипетиям самой Елены Сергеевны, что она приняла решение уйти от мужа.

«Я бы никогда с мужем не рассталась, если бы не поняла, что это не просто роман. Булгаков пошел к нему объясняться и потом говорил, что чувствовал себя ничтожеством, когда Шиловский произнес: «Вы поймите, какое сокровище вам достанется, какая она женщина!»

* * *

Вернувшись в Москву, с Булгаковым Елена Сергеевна не встречалась, хотя все время о нем думала. Травля тогда была уже в полном разгаре. Практически все его друзья разбежались.

И вот она решила зайти в кафе, где они когда-то встречались, и вдруг увидела его. «Он сидел один и что-то пил, при этом у него было такое лицо… что я поняла, что мы с ним никогда не расстанемся».

Наверное, в Елене Сергеевне было какое-то скрытое женское обаяние, даже что-то большее. В ней была какая-то внутренняя свобода и естественность. Я, кажется, не видела ни одной ее удачной фотографии. Она казалась такой гармоничной, а это не видно ни на одном из ее фотоизображений…

Я всегда удивлялась ее жизнелюбию. Когда она мне рассказывала о том, как ужасно было пережить смерть сына, я спросила, как же такое можно вынести. Она мне ответила: «Вер, ну мы же с ним увидимся. Надо только подождать».

* * *

Вся ее сила была в вере. От нее всегда исходила какая-то доброжелательность. Она искренняя была, слушала вас так, как будто вы – ее любимая сестра.

Никогда не говорила плохо о бывших женах Булгакова. Она была благодарна первой его жене за все, что та для него сделала. Он сам много раз говорил, что еще поплатится за то, как с ней обошелся, и что он в вечном долгу перед ней. Елена Сергеевна общалась с первой женой Михаила Афанасьевича. Та была очень приятной женщиной.

А вот вторая была совсем не подарок. Когда она была женой Булгакова и тот работал в кабинете, женщина приглашала гостей и, например, могла громко играть на фортепиано и слушать музыку. Когда Михаил Афанасьевич выглядывал из кабинета и просил быть чуточку потише, так как он пишет, его вторая жена говорила: «Ты что, Достоевский, что ли?»

А вот Елена Сергеевна была, конечно, идеальной женой художника. Когда после смерти Михаила Афанасьевича к ней стали приходить иностранные журналисты и издатели и просить рукопись романа, она всем отвечала отказом.

– Представляете, сколько денег вы потеряли? – как-то спросил ее один из иностранцев.

– Это вы не представляете, сколько я приобрела, – ответила Елена Сергеевна.

А когда роман наконец был опубликован, Елена Сергеевна сказала: «Вот теперь при встрече я смогу честно взглянуть в глаза Миши…»

Елена Сергеевна преображалась и превращалась на глазах в ту Маргариту, которая разносит дом писателей, лишь когда речь заходила о тех людях, которые травили мужа.

Да и вокруг нее всегда было бабье, вороны, любимое создание дьявола. Чего только про нее не говорили. Как всё переворачивали и как злобствовали, завидовали…

У них с Булгаковым своих детей не было. Михаил Афанасьевич ведь в юности употреблял наркотики и, возможно, не хотел, а может быть, и не мог иметь детей.

«Но у нас была удивительная жизнь, – признавалась мне Елена Сергеевна. – Мы с Мишей ни разу не поссорились».

И сам Булгаков тоже считал, что Елена Сергеевна была послана ему свыше.

Елена Сергеевна обожала Михаила Афанасьевича, верила в него и всячески поддерживала и помогала. Он ведь в конце жизни совсем ослеп. И «Мастер и Маргарита» был закончен уже под диктовку.

Елена Сергеевна рассказывала, что Булгаков, продиктовав одно предложение, потом несколько раз повторял его, затем просил, чтобы Елена Сергеевна прочла его, и, проверив то, что вышло, на слух, без конца вносил изменения.

Когда Булгаковы только стали жить вместе, Михаил Афанасьевич взял с Елены Сергеевны слово, что умрет у нее на руках. Елена Сергеевна вспоминала, что Булгаков вообще довольно часто говорил о своей смерти. Но делал это так весело и непринужденно, что никто не воспринимал его слова всерьез. Все только смеялись.

И она тоже, услышав просьбу мужа, кивнула головой – конечно же, он умрет у нее на руках. И именно так оно и вышло.

Умер Михаил Афанасьевич, держа в ладонях руку Елены Сергеевны. Она вспоминала, что Булгаков был уже мертв, а его рука какое-то время еще сохраняла тепло.

Последними словами Михаила Афанасьевича были: «Господи, прости. Господи, прими». Об этом почему-то нигде не написано. А я готова на Евангелии поклясться, что Елена Сергеевна сказала мне именно так: «Господи, прости. Господи, прими»…

ИЗ ПИСЬМА ЕЛЕНЫ СЕРГЕЕВНЫ БРАТУ МИХАИЛА АФАНАСЬЕВИЧА:

«Он умирал так же мужественно, как и жил. Вы очень верно сказали о том, что не всякий выбрал бы такой путь. Он мог бы, со своим невероятным талантом, жить абсолютно легкой жизнью, заслужить общее признание. Пользоваться всеми благами жизни. Но он был настоящий художник – правдивый, честный. Писать он мог только о том, что знал, во что верил. Уважение к нему всех знавших его или хотя бы только его творчество – безмерно. Для многих он был совестью. Утрата его для каждого, кто соприкасался с ним, – невозвратима».

* * *

Мы как-то удивительно сошлись с Еленой Сергеевной. Она, наверное, была довольно одиноким человеком. И, как и все люди, испытывая потребность высказаться, делала это во время наших встреч в ее небольшой квартирке на Суворовском бульваре.

А говорили мы с ней обо всем. – Видите церковь? – спрашивала она меня, указывая на белоснежный храм во дворе ее дома. – В ней крестили Суворова. Потому бульвар так и называется.

Она была очень дружелюбным человеком и быстро сходилась со всеми. Например, пока мы с ней ехали в такси на Новодевичье кладбище на могилу Булгакова, она начинала разговаривать