Преступники и преступления. Законы преступного мира. Побеги, тюремные игры - Александр Кучинский

Ну, так вот. В дверях показался прапорщик и назвал мою фамилию. Это не было вопросом, и я молча подошел к дверям. „Вертух“ спросил: „Шмотки собрал?“ „Скворцы прилетели“, — с готовностью выпалил я. Я не видел братву, но чувствовал, что она давилась со смеху. Прапорщик тупо поглядел на меня и наконец выжал: „Что?“ Запахло дерьмом. Скворцы, говорю, прилетели. Его глаза сузились, губы побелели и вытянулись в нитку. Казалось, еще миг — и он бросится на меня. Но вместо этого контролер сухо поинтересовался: „Какие скворцы?“ Черт бы побрал этих скворцов. Проклиная свою долю и слыша, как закатываются сокамерники, я повторил фразу. Прапорщик был новеньким. Те, кто годами ходят по тюрьмам (мы — сидим, они ходят), знают, что выкидываются штуки и похлеще. Скажем, плюнуть в рожу дежурному офицеру. Подобные ставки среди братвы не катят, но их могут просто спровоцировать для какого-то азартного рогомета. При мне был такой случай. Бедолаге разнесли витрину так, что неделю шапка не налазила. Он похлопал офицера по фуражке и сказал: „Ну что, мент, службу дрочишь?“ Дежурный поправил фуражку и приказал двум инспекторам завести зека в карцер для беседы…

„Скворцы прилетели“, — повторил я. На помощь растерянному прапору подоспел конвоир, здоровенный рыжий детина. Он врезал мне между лопаток так, что я полетел в коридор. „Воруши копытами, гнида!“ — прорычал он. И хотя хохочущая от души камера осталась позади, я продолжал повторять: „Скворцы прилетели“. Я даже не думал жульничать: это могло бы плохо кончиться. Поэтому я честно отрабатывал свой долг и в этапном строю, и в карцере, куда меня таки запихнули. Игра есть игра».

Иногда проигравший орет глупость с верхнего яруса. Или всю ночь спит на полу. Тюремная фантазия не знает границ. Один картежник доигрался до того, что в разгар трудового дня, ровно в полдень, как и требовал того победитель, вдруг вышел в центр заводского цеха и начал читать стихи:

Я маленькая девочка,Я в школу не хожу.Я Ленина не видела,Но я его люблю.

После короткой паузы четверостишие повторилось. И так далее. Ровно десять минут. Мастер подошел к «девочке», обложил его со всех сторон матом и вновь направил к токарному станку. Обрабатывая деталь, заключенный продолжал твердить о своей любви к Ленину. Безнаказанно эта шалость не прошла: десять минут — это все-таки десять минут. Дело могло бы закончиться тривиальным штрафом, но на дворе стоял 76-й год, и дедушка Ленин еще был в почете. Вместе с кожей сдирались политические татуировки и пресекались любые словестные поползновения в адрес вождей гегемона. Мастер побежал за подмогой. Чтеца-декламатора показали врачу. К тому времени зек уже закончил монотонно твердить свое и молчал, как рыба. Врач даже не стал его осматривать. Услышав, что заключенный психически здоров, «вертухаи» бодро поволокли его в ШИЗО. И хотя тот во все горло сознавался, что просто отдал карточный долг, попариться в изоляторе зеку пришлось. На том и разошлись.

В 30-е годы в Соловецких лагерях была в ходу ставка «100 тараканов» (1000 тараканов или что-то в этом роде): проигравшего обязывали отловить сотню барачных насекомых и предъявить их «счетной комиссии». Зек мог неделю ползать по бараку с банкой в руках, охотясь на тараканов. Игра имела и санитарный успех. Иногда охота за тараканами затягивалась на месяц. В зависимости от количества насекомых. Вместо тараканов могли фигурировать пауки или крысы.

Тюремные правила запрещают загадывать желания, которые позорят честь арестанта или же несут угрозу его жизни. Был случай, когда трое зеков предложили проигравшему поцеловать петуха. Должник спокойно послал их на три буквы. «Ты что же, падла, платить не будешь? — оскалился один из зеков и угрожающе двинулся вперед. — Целуй гребня. Иначе опустим прямо здесь!» Неудачливый игрок двинул зека кулаком между глаз. Бойцов разняли и через «коней» обратились за советом к авторитету. Вскоре деды правильной хаты передали маляву, в которой советовали разобраться с теми, кто придумал такое позорное задание.

Бывали случаи, когда проигрывали самих себя. Проигравший становился на день, неделю или месяц (а случалось, что и навсегда) рабом победителя. Академик Дмитрий Лихачев, отбывающий наказание в соловецких ротах, вспоминал:

«Вор, „боярующий“ (ухаживающий, уговаривающий) шпаненка, специально завлекает в игру и выигрывает у него „последнее“. Такой, проигравший себя в карты, допускает в отношении себя различные, самые дикие извращения. Проигранный таким образом попадает в положение полной отчужденности — он не имеет права ни с кем разговаривать, прикасаться к посуде и тому подобное.

В старое время обычными были случаи проигрыша „марух“ (любовниц). Сейчас это уже постепенно выводится. Проигрыши самих себя или вообще „последнего“ чаще всего происходят из так называемой „амбиции“. Если „схлестнутся“ двое, имеющих друг на друга злобу, или если играющие почему-то считают для себя позором проиграть, игра может зайти очень далеко. Проигрывают золотые зубы, которые после игры выдираются клещами или выбиваются молотком. Проигрывают пальцы, играют на ухо и т. п. Происходят своеобразные картежные дуэли.

Мстящий старается заставить своего партнера „влезть на рогатину“, то есть заставить его проиграть что-нибудь такое, что он не сможет выплатить, или причинить ему существенный ущерб. Но такая игра, хотя и считается вполне „законной“, однако, может остаться небезнаказанной. Часто случается, что кто-нибудь из присутствующих мстит, но мстит также законно — картами.

Бывает, что проигравший кричит в окно или трубу в течение 5-10 минут: „Я дурак, я дурак…“ Отсюда и выражение: „проиграться в трубу“. Очень часты игры „на песню, на сказку“, но играют на эти вещи, конечно, только с теми, кто действительно мастерски поет или рассказывает. Какой-нибудь певец поет до тех пор, пока „фарт“ не поворачивается в его сторону, и поет старательно, потому что в этом его хлеб. Выдумки в этом роде неисчерпаемы. Впрочем, такие вещи на Соловках не процветают — здесь игра носит гораздо более „деловой“ характер».

Игра на человеческую жизнь называется «три звездочки» или «три косточки»: смотря на чью жизнь идет игра — свою или чужую. Очень часто блатной мир играл на жизнь «четвертого» («пятого», «шестого» и т. д.). Проигравшему поручают убить человека, которого укажут победители. Это может быть стукач, надзиратель или проштрафившийся зек. Чаше всего игра на жизнь пятого идет на свободе. Тогда круг потенциальных жертв значительно расширяется. Трупом может стать даже случайный прохожий.

Зеки могли выбрать жертву, полагаясь на случай. Могут заказать смерть того, кто первым выбросит окурок в ту урну, кто купит в киоске те папиросы, кто первым выйдет из трамвая. Когда-то очень популярной была метка скамеек в скверах. На ней мелом рисовался крест, и кто на него сядет, тот должен умереть. Разумеется, уголовный розыск мучился в догадках о мотивах насильственной кончины. Метка лавок стала настолько популярной, что просочилась в народные массы. В 50–60 годах мирные граждане шарахались от крестов, как черт от ладана. А рецидивисты тем временем опять трудилась за карточным столом.

В пятидесятых годах «пятым» стал даже Марк Бернес. Судя по всему, за то, что сыграл ссученного вора в новом фильме. Тогда МВД прессовало воровскую масть по высшему разряду, и советский послевоенный кинематограф не мог остаться в стороне от этого процесса.

Выполнить волю братвы поручили рецидивисту по кличке Бурлак. В тот вечер он остался без копейки и в порыве азарта поставил на кон «жизнь пятого». Бурлак проиграл кон. Дальнейшую судьбу киллера и его провал я описал в книге «Антология заказного убийства».

В сегодняшних тюрьмах и колониях карточные игры преследуют скорее меркантильные цели, чем развлекательные. Утрачивает былую силу и чувство блатной мести. Меняется мир — меняется жизнь. Меняется жизнь — изменяются ставки.

Боковой ветер

Шулерские приемы родились вместе с игральными картами. Совершенствовать «боковой ветер» (именно так называют шулерские манипуляции) очень сложно, изобрести новые приемы — практически невозможно. В арсенале карточных мошенников превалируют классические методы, которые сохранили свою актуальность и на сегодняшний день. Многие приемы, популярные, скажем, в начале века, ныне устарели. На смену им пришли технические ухищрения, где все чаше и чаще фигурирует электроника: в игорных домах под зеленое сукно закладываются сканеры, в стенах монтируются видеосистемы, даже в самих картах уже наблюдались металлические вкрапления, на которые реагировал сверхчувствительный прибор в часах шулера. Но классика осталась классикой. Она незаменима там, куда доступ техническим наворотам ограничен. Одним из таких мест по-прежнему остаются тюрьмы и колонии. Ниже приводятся популярные шулерские приемы и понятия, стареющие, но еще не утратившие своей актуальности.