Мой любимый негодяй - Эви Данмор
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Люси резко остановилась и повернулась к матери:
– От правды? – Такой отчужденный, металлический голос она использовала для прерывавшей ее выступления публики. – Правда в том, мама, что, как бы вы ни демонстрировали свою власть, на деле она не что иное, как мираж. Уиклифф может отобрать ее одним щелчком пальца. Вы не обладаете никакими правами, даже над своим телом, потому что вы замужняя женщина. Ваш пьедестал построен на зыбучем песке, и пусть вы смирились с участью – своей и половины человеческой расы, – мы никогда с вами не согласимся. Так что простите, если я предпочту сбежать, чем останусь и позволю вам попрекать себя.
Леди Уиклифф выпрямилась в полный рост.
– Есть особая гордость в том, чтобы быть женщиной и безропотно нести свой крест, – холодно произнесла она. – А в твоем упрямом отказе поступать так не гордость, а унижение. Твои вопли, твои марши, твои памфлеты – все это унижение!
Люси скривила губы. А вы помните то утро в библиотеке Уиклифф-холла, мама? Сколько унижения было в ваших воплях, когда вы умоляли мужа хотя бы о капле любви, в то время как он выставлял напоказ перед всеми свою любовницу?
– Ты полагаешь, будто нужна своим соратницам-активисткам, которых предпочла семье? – Мать гналась за ней быстрыми злыми шагами, продолжая шипеть сквозь зубы. – Ты им не нужна. Помяни мое слово, ты останешься озлобленной старой девой, без детей, без подруг, и некому будет утешить тебя в скорбную минуту.
– Обещаю не беспокоить вас, если дело до того дойдет.
– А если на твоем трастовом фонде закончатся средства? Пойдешь со своей гордостью в работный дом?
Люси едва не споткнулась о подол. Слова вонзились в сердце, проскользнули под дверь, которую она держала накрепко запертой, дверь, отделявшую ее от тайного ужасного мира. Нет, она не позволит себе бояться! Единственный путь – вперед. Только вперед.
Коридор раздвоился; Люси повернула направо в тот самый момент, когда мать собралась повернуть налево, и они оказались лицом к лицу.
Обе тяжело дышали.
Люси попыталась обойти графиню, но та протянула руку, схватила дочь за плечо и хрипло произнесла:
– Люсинда, люди терпеть не могут эгоистичных женщин. Тебе следует это знать.
– О да. Я это знаю.
Голубые глаза графини подернулись влагой.
– Ты… ты могла бы иметь все. Все. – Она беспомощно пожала плечами: – И к чему ты пришла? Растрачиваешь свою жизнь – а на что? Ради чего?
Ради того, чего вам не понять.
Ради того, без чего она, Люси, не может обойтись.
Она взглянула матери в глаза.
– Ради свободы.
На этот раз за ней никто не последовал.
Экземпляры «Гражданки» были взяты с туалетного столика. И кто-то положил на их место несколько номеров «Взыскательных дам». Таким образом, кто бы ни задумал диверсию, затея удалась.
Дорожная сумка и кофр стояли в гардеробной. Люси машинально собрала платья и белье, отнесла на кровать и свалила поверх покрывала. Нервы все еще были на пределе, в висках стучала кровь.
Много лет назад, когда Люси только начала заниматься политикой, она удивлялась, каким образом другие дамы, посвятившие себя Делу, сохранили положение в свете и благосклонное отношение к себе. Их семьи, как правило, демонстрировали необыкновенную толерантность. Однако большинство дам также держались подальше от действительно неприятных вопросов, поручая их решение активисткам из среднего класса. Они обычно проявляли большее терпение, чем Люси, и удовлетворялись тем, что постепенно отвоевывали пространство для какого-либо одного проекта. Еще один приют для брошенных детей, еще одна школа для девочек, еще один пансион для падших женщин. Должность советника по вопросам здоровья благодаря личным связям, как Флоренс Найтингейл. Безусловно, полезная работа, и все же недостаточная. А она, Люси, была ненасытна. Она не могла терпеливо ждать. Она хотела видеть женщин советниками в министерстве экономики. Она хотела видеть меньше пансионов для падших женщин, но жаждала изменения обстоятельств, приводящих женщин на панель. Мать права – Люси была эгоисткой. Она потворствовала своему нетерпению, хотела получить все и сразу.
Люси вытащила из прически цветы и бросила на беспорядочно сваленную одежду. Мужеподобная натура. Сколько гостей смеялись у нее за спиной над жалкими потугами выглядеть элегантной?
Она принялась запихивать платья в кофр, сминая бархат и шелк.
В дверь постучали – тихо, но решительно.
– Войдите! – крикнула Люси, не прекращая сборов.
На пороге появилась Аннабель. Подруга одним взглядом оценила кучу одежды на кровати, открытый кофр – и прикрыла за собой дверь.
– Надеюсь, ты не планируешь уехать?
– Полагаю, это лучший выход, учитывая обстоятельства.
Аннабель подошла ближе.
– Что заставляет тебя так думать?
– Прошу тебя! Все считают, что это сделала я. И ты в том числе.
Матери простительно, она толком никогда не знала свою дочь. А вот подруга – это очень больно. Настолько, что невозможно дышать.
– Я не считаю тебя виновной.
Люси подняла глаза. Аннабель смотрела на нее с мукой во взгляде.
Люси заправила за ухо выбившийся локон.
– Я помню, как ты смотрела на меня, когда я вошла в столовую.
Аннабель покачала головой:
– Выходка глупая и предательская. Ты бы никогда так не поступила.
Слова подруги не смягчили острую боль в груди.
– Рада слышать. Но я была бы признательна, если меня хотя бы предупредили, прежде чем я оказалась в Антарктике.
Аннабель шумно выдохнула:
– Я никак не могла оставить Монтгомери – мы упорно создавали впечатление, что все отлично. – Она помедлила. – Однако я в самом деле вчера утром видела памфлеты на твоем туалетном столике. И…
– И что?
– И я знаю, что ты не в восторге от Монтгомери.
– Верно, – кивнула Люси. – Я от него не в восторге.
– Теперь он не препятствует нашему Делу, – невозмутимо продолжила Аннабель. – По сути, принял нашу сторону.
– Это все еще наша сторона?
На лице подруги промелькнуло удивление:
– Конечно. Почему ты вообще спрашиваешь?
Потому что у тебя есть все, что, по общему мнению, должна иметь каждая женщина, и рано или поздно это отвлечет тебя от занятий традиционно мужской общественной деятельностью. Это лишь вопрос времени.
Люси пожала плечами:
– Потому что мне не нравится, как тебя изменило замужество.
– Изменило меня?
Неразумно продолжать этот разговор. Но Люси не могла остановиться:
– По сути, ты уже не принадлежишь к студентам. Появляешься в Оксфорде два, в лучшем случае три раза в неделю. А ведь
