Анатомия предательства, или Четыре жизни Константинова - Геннадий Русланович Хоминский

окно, забранное решёткой из сваренной арматуры. В него было видно небо и слышно, что происходило во дворе. Когда солнце светило со стороны тюремного двора, свет ярким прямоугольником ложился на пол камеры. Прямоугольник был разделён на шесть практически равных квадратов. Он передвигался не спеша по полу, и можно было стать на него, когда он располагался между столом и дверью. Солнце слепило глаза и согревало своим теплым светом. Каждое утро и вечер была слышна перекличка заключённых. После чего открывалась дверь его камеры, заходил начальник караула и громко выкрикивал: «Заключённый Константинов!» Константинов также громко выкрикивал: «Здесь!» После чего начальник караула выходил, дверь со скрипом закрывалась, громко щёлкал замок, и он оставался совсем один. Одиночество его не тяготило, напротив, он себе не мог представить, что было бы, если бы он сидел в бараке с другими заключёнными. Он с ужасом вспоминал, как они были агрессивно настроены против него, пока его везли в вагоне. В камере ему разрешалось лежать на кровати в любое время, и он практически всегда лежал на ней, читая книгу или просто так, без всяких мыслей. Книги стопкой лежали на углу стола. Он взял верхнюю, это был томик Дюма «Три мушкетёра». Кормили очень плохо. На завтрак давали чашку, где лежали несколько ложек какой-нибудь каши: овсяной, перловой или пшеничной. Сухой и плохо проваренной. На обед суп, состоящий из половинки сваренной моркови и половинки картошки, бывало, плавал ещё лист капусты. На ужин снова та же каша, политая подливкой с запахом мяса. Иногда в ней, и в самом деле, попадался маленький кусочек мяса.

Однажды ночью его разбудили звуки выстрелов. Стреляли из автоматов очередями. Слышался топот множества ног, крики, лай собак. Константинов сидел на своей кровати, поджав ноги. Ему было очень страшно. Что там происходит? Он вспомнил разговор начальника лагеря с Червонцем. Наверное, он со своими дружками наводит порядок в лагере? На улице была ночь, но ярко светили прожектора, это было видно по всполохам света в окошке и на полу. Постепенно шум смолк. Но все заключённые были во дворе. Слышны были команды, которые отдавили конвоиры, затем началась перекличка. К утру всё стихло. Прожектора погасли.

Дня через три, в то время, когда Константинов сидел за столом и читал книгу, к нему в камеру зашёл маленький толстенький подполковник. Конвоир, открывший камеру, громко сказал: «Встать! Руки за спину!» Константинов послушно встал, положив руки за спину и не дожидаясь новой команды громко произнёс: «Заключённый Константинов, статья шестьдесят четвёртая, высшая мера».

– Садитесь, – спокойно сказал подполковник и показал рукой на кровать. Сам сел на стул.

– Спасибо, – тихо ответил Константинов и сел на свой матрац.

– Гражданин Константинов, я подполковник Тихонов Олег Леонидович, заместитель начальника лагеря по воспитательной работе, – спокойно сказал подполковник, – а как Вас зовут?

– Юрий Иванович, – ответил Константинов, – извините, мне кажется, что воспитывать меня уже не нужно.

– Совершенно верно, Юрий Иванович, уже поздно. Да и нет передо мной такой задачи. Но в мои обязанности входит также контроль за содержанием заключённых в спец. блоке, – подполковник замолчал, тяжело дыша, – у Вас есть какие-нибудь жалобы или просьбы, как кормят?

– Кормят отвратительно, но вряд ли Вы это можете исправить.

– Да, согласен, рацион скуден, но он полностью соответствует установленным нормативам, так что извините, не пансионат, – улыбнулся подполковник, потом снова помолчал, чтобы отдышаться и продолжил, – вижу, литературой обеспечены. Если есть необходимость, Вам принесут список книг нашей библиотеки, сможете выбрать.

– Нет, спасибо, пока не нужно. Возможно, позже. Скажите, долго мне здесь сидеть? – тихо спросил Константинов и посмотрел на подполковника.

– Не знаю, это решает не руководство лагеря, все указания приходят из вышестоящей организации. Вы отказались от апелляции и помилования. Можно спросить – почему?

– Знаете, Олег Леонидович, я виноват, прощения мне нет и должен быть за это наказан.

– Что же, достойный ответ. Уважаю.

– Олег Леонидович, меня не выводят на прогулку.

– Знаю, Юрий Иванович. Прогулки спецконтингента не предусмотрены. Но я попытаюсь этот вопрос решить.

– Спасибо.

– Если больше ничего нет, то до свидания. Вы меня можете вызвать, если что потребуется.

– До свидания.

Подполковник подошёл к двери и постучал. Дверь открылась, он вышел.

«Зачем он приходил, если от него ничего не зависит? – Константинов лёг на кровать и задумался, – видимо, просто выполнял свою работу. Хорошо бы разрешили прогулку».

Дни тянулись за днями, на прогулку его так и не вывели ни разу. Он читал книгу совершенно не понимая, что в ней написано. Думать ни о чём не хотелось.

Однажды ночью, когда Константинов уже собрался спать, дверь камеры неожиданно открылась и в неё вошли старший лейтенант с усами и Червонец. Дверь сразу закрылась. Константинов быстро встал: «Заключённый Константинов, шестьдесят четвёртая, высшая мера». Старший лейтенант прошёлся по камере туда-сюда, затем остановился у двери.

– Гражданин Константинов, с Вами хотят поговорить, – он кивнул на Червонца, а сам постучал в дверь, которая открылась, – десять минут, не более.

– Ладно, Антон, иди. Я постучу, – махнул ему рукой Червонец, затем подошёл к кровати и сел, указав Константинову на место около себя.

– Олег, – Червонец протянул Константинову руку.

– Юра, – ответил тот и пожал руку. Рука была очень крепкая и жёсткая, – а Вы же Червонец?

– Червонец – это для своих, а ты здесь случайный пассажир, да и то ненадолго.

Червонец достал пачку сигарет, вытащил одну себе и одну Константинову.

– Спасибо, не курю, – ответил Константинов.

– Юра, не буду тянуть кота за яйца, я пришёл к тебе не просто так.

– Я догадываюсь.

– Короче, я внимательно прочитал твоё дело и не просто внимательно, а с карандашом в руке. И знаешь, что-то не стыкуется, – Червонец замолчал, крепко затянулся, а затем продолжил, – не стыкуются деньги, которые ты получил от своего хозяина и которые у тебя изъяли. Ты не вёл разгульную жизнь, не тратил деньги на баб. Вывод напрашивается сам собой, ты не всё сдал следаку. Остался где-то у тебя ещё схрон.

– О чём Вы говорите, какой схрон? Всё нашли и забрали.

– Юра, смотри мне в глаза! – сказал Червонец таким голосом, что возразить ему было невозможно, он положил свою руку на колено Константинова и с силой сжал её, так что тот вскрикнул, – мне врать не получится, я не КГБэшник, я тебя насквозь вижу и чувствую, когда мне пытаются врать.

Константинов побледнел, сильно заболела нога, которую сжал своими стальными пальцами Червонец.

– Я Вам правду говорю, все деньги забрали, – начал Константинов.

– Хватит блеять, – резко оборвал его Червонец, – есть деньги и не малые. Я чую.

Константинов встал