Ночь в твоих глазах (СИ) - Ясная Яна

Он обвел нас взглядом:

—  Такой ответ вас устраивает? Или есть еще какие-то вопросы?

—  Есть. Тай, ты дракон?

Сомхэрл чуть склонил голову в сторону Мэла:

—  Наполовину. Какая досада, что ты связан клятвой и не сможешь сообщить об этом никому, верно?  Как, впрочем, и вы все. И надеюсь, мне не нужно объяснять, что сведения касательно особенностей и самого существования “Последнего света” были вам доверены только благодаря принесенной вами клятве молчания?

Мэл молча вернул Таю символический поклон.

Мы с Тау не сказали ничего — потому что — а что тут можно сказать? Только склонить голову в молчаливом подтверждении уже принесенного обета.

—  И прежде, чем я покажу вам, что здесь сохранено… — Сомхэрл поколебался, но все же договорил, — госпожа Даркнайт Ирондель, возможно, вы хотели бы выйти?

Я с негодованием отвергла это предложение.

Когда над камнем перестала клубиться багровая взвесь и развернулась картина запечатленного когда-то события, я уже не была так уверена в верности этого решения.

Кровать, растянутая ремнями нагая шатенка, окровавленные простыни.

Ракурс изображения был настолько странным, что я не сразу поняла — это отражение в потолочном зеркале.

Девушка внизу, впившаяся в свое отражение взглядом, была ослепительно хороша — это не могли скрыть ни искаженное мукой лицо, ни разводы крови на золотистой коже, ни ее неестественная поза.

Ни длинные порезы, вытянувшиеся по ее телу алыми узкими лентами.

Влажный, душный запах крови и чужой боли воображение достроило самостоятельно.

Браслеты на щиколотках и запястьях я заметила не сразу — но когда заметила, опознала в то же мгновение.

Прекрасные, изысканные, тонкой работы…

...блокираторы.

Без них у мучителя не было бы ни единого шанса удержать свою жертву. С ними — шансов не было у нее.

—  Меня обязательно найдут, — девушка оторвала взгляд от зеркала, и стал виден мужчина, к которому она обращалась.

И его я тоже узнала безошибочно, вот только его императорское величество Родвиг Третий нынче выглядел не так торжественно, как в тот день, когда выносил приговор нашему отцу. Нынче вместо парадного камзола на нем была простая белая рубашка, и бурые пятна на ней без слов кричали о том, что происходит в этой комнате.

—  Вот видишь, милая. Ты уже не говоришь, что тебя спасут, — он шагнул к беспомощной, распятой жертве, склонился к ней. —  Еще немного, и ты смиришься с реальностью, радость моя.

О, Оракул, он… он что?.. Он действительно пьет кровь из раны на теле своей жертвы?..

Меня замутило — а она смотрела, не отводя взгляда, и было до боли очевидно, что она отчаялась и не ждет спасения, но хочет запечатлеть подробности преступления.

Я закрыла глаза, ясно понимая, что Тайернан Сомхэрл был прав, когда предлагал мне уйти.

—  Ты прекрасна, моя прелесть, — бормотал голос, который я узнала бы из тысячи. —  Ты восхитительна…

—  Все другим вы тоже это говорили, ваше величество?

Короткий вскрик-стон — и я не стала открывать глаза, чтобы посмотреть, что творится там, в той страшной комнате.

А срывающийся болезненный голос снова прорезал тишину хижины:

—  Много их до меня было?

И этот вопрос он удостоил ответом:

—  Много. Много, моя совершенная. Но все они тебе в подметки не годились. Ты — идеальна.

От звуков легких поцелуев дурнота накатила на меня с новой силой.

—  Кто они были? Те, кто лежал здесь до меня? Они все были драконицами?

Приглушенное хмыканье, и:

—  О, нет. Я люблю экзотику. Экзотику и разнообразие. Но ты, моя прелесть, можешь считать себя жемчужиной моей коллекции. Пожалуй, возможно, ты права, и впредь мне следует отдавать предпочтение подобным тебе…

И каким же контрастом с этим голосом, полным любования, был мучительный крик, вырвавшийся — и тут же задавленный, чтобы не доставлять удовольствия палачу…

От постыдного бегства из хижины (или обморока, что тоже в своем роде — бегство) меня спасло прикосновение Мэла, стиснувшего мою руку.

И голос Сомхэрла “Полагаю, вы увидели достаточно”, стал сигналом, что можно открыть глаза.

—  Это могла быть иллюзия.

У Тау хищно трепетали ноздри, и заострившиеся черты лица и опасно сощуренные глаза говорили, что Таура Роше увидела цель и теперь методично отсекает возможность ошибки.

Не знаю, видел ли это Тайернан Сомхэрл, но на вопрос он ответил без тени возмущения недоверием Тауры к представленным доказательствам:

—  Не могла. Дракона невозможно обмануть иллюзией. Если ныне покойная Этиари Акламина, дочь дома Зеленого Пламени, назвала человека в этой записи “ваше величество” — значит, видела перед собой его величество.

Магический фон вокруг сестры был исключительно ровным, и даже специально прислушавшись, я не чувствовала его колебаний. Но если смотреть на Тау не прямым взглядом, а искоса — можно было заметить, что воздух вокруг нее дрожит и течет.

Тайернан Сомхэрл добился, чего хотел. Он заполучил Тау на сторону кронпринца целиком и полностью — и вряд ли он этого не понимал.

Ну, что ж. Даже если мы убьемся об этот переворот, значит, так тому и быть.

Сейчас я как никогда ясно понимала, что чувствовал отец, ввязываясь в ту историю с заговором. Зная, чего это может нам всем стоить.

Есть цель, которая должна быть достигнута. Которая стоит того, чтобы положить на ее алтарь жизни свою и близких.

—  “Последний свет” невозможно подделать, госпожа Таура Роше. Будучи созданным, он выжигает носителя. Это действительно… послание последнего шанса. Возможность сказать самое важное тогда, когда шансов на спасение уже нет. Этиари Акламина, сохраняя свое последнее свидетельство, знала, что ее будут искать. И что камень позовет дракона, который окажется с ним рядом. Она создавала его, чтобы родичи узнали правду о ее смерти — рано или поздно.

Тау смотрела на него молча, в упор. Сомхэрл не отводил взгляда. Синяя ярость столкнулась с серым спокойствием — еще чуть-чуть, и заскрежещет вслух сталью…

—  Что вы с принцем хотите конкретно от меня?

Слова Тау прозвучали вслух, и сеть возможных вариантов развития событий для нас с ней в моем восприятии переплелась. Нити, ведшие “мимо” участия в конфликте кронпринца и императора, и до того были бледными, маловероятными — теперь же и вовсе растаяли, поле возможностей сузилось, количество проблем на горизонте подскочило.

—  Нам нужно знамя. Символ. Человек, которому поверят и за которым, при необходимости, пойдут.

—  Знамя… После победы знамя, как правило, вешают. —  Тау усмехнулась. —  На стену.

—  Это “нет”? —  уточнил Сомхэрл.

—  Это “да”. Но мне нужны гарантии.

—  В этом вопросе гарантии вам может дать только принц. Я же могу лишь обеспечить вашу встречу с его высочеством и гарантировать вашу безопасность во время этой встречи. Есть еще, что вы желали бы узнать?

Сомхэрл адресовал свой вопрос Тау, но я проигнорировала это, как досадную мелочь, и вступила в беседу:

—  Да. Мы хотели бы знать, почему, если вам нужно было “знамя” — почему вы не спасли Тау?

—  Потому что не так уж просто вытащить с каторги человека, определенного туда личным пожеланием императора. Госпожа, вы не задумывались, почему вашу сестру вообще приговорили к заключению в климантиловых рудниках?

— За биографию? —  это и впрямь было одним из моих предположений.

— За активность. Ваша сестра, Даркнайт Ирондель, сорвала акцию по устранению кронпринца, которую готовили несколько лет, да еще и ментально выпотрошила одного из агентов. Ей повезло, что она не задала лорду Вействелу ни одного по-настоящему опасного для императора вопроса, и печати тайной канцелярии на его сознании остались целы — иначе она просто скоропостижно скончалась бы в камере, скажем, от острой сердечной недостаточности. Скажите, Таура Роше, у вас есть сердечная недостаточность? —  Сомхэрл повернулся к Тау.

—  У меня и впрямь наблюдается некоторая недостаточность сердечности. Со всем остальным у меня полный порядок.