Экономические провалы - Василий Кокорев

откупорить.

— Кто же это сделал?

— Не знаем; видели только, как двое хлопотали о размещении кваса по вагонам и настановили везде бутылок триста. Эти господа говорили, что офицеры почти вовсе не пьют вина, а квасок любят, так мы и поставим им своего домашнего, чтоб было чем дорогою

утолить жажду?

- Разузнать, от кого квас; переспросить всю прислугу!

Стали опрашивать в том вагоне, где помещалась прислуга, а ее было человек сорок, и узнали, что этим удружили нам московские знакомые, снабдили нас квасом до самого Петербурга. Мы послали общее спасибо добрым людям; они в Москве нас многим одолжали, да и на дорогу не забыли. Чисто по-русски!

И так, попиваючи освежающий квасок и воздавая хвалу Москве за многое и многое, быстро катились вперед.

— А славный квас в Москве, кто-то сказал, не выдохшийся, забористый.

— Оттого и хорош, что домашний, не продажный; в нем есть сила - дрожжи.

— А отчего же в Питере мало хорошего квасу?

— Там в ходу все кислые щи, а если есть квас, то больше рижский. Квас этот вовсе не хлебный, а какое-то горько-сладкое смешение, производящее тошноту. Кислые щи, хоть и кипят, и струи дают, но не от закваски, а от искусственной игры: поташа подкладывают.

— Как поташа подкладывают?

— Ну да, ведь там оне в продажу поступают, а всякой товар лицом продается, вот и нужен поташ: от него пошипит немного, как откупорят бутылку, а уж другую половину всегда допивают насильно.

Еще немного поговорили - все больше о квасе, разумеется, не рижском, и очень мало о кислых щах, в особенности о второй половине бутылки, как очутились уже на станции Крюковской. Освежившись тут чистым воздухом, сели опять в вагоны и поехали.

После московских празднеств, торжественных и шумных по их многолюдству, черноморцы очутились одни в вагонах, а человек, естественно, после каждого торжества наполняется какою-то особенною вдумчивостью в прошлое. Тут каждый стал вникать в значение русского человека, которое столь многоразлично выразилось в Москве. Разговор сам собою незаметно обратился к исчислению тех событий, когда в ежедневной своей жизни русский человек стоит на высоте недосягаемой, вовсе не понятной иноземцам и известной только у нас. Постараюсь передать этот разговор, происходивший в душевном сознании Руси.

Вот краткий перечень мест, на которых интересно познакомиться с русским человеком. Кто познакомился с ним на этих местах, тот никогда его не разлюбит и никогда, ни для кого не изменит его частным и общим выгодам.

Идут, например, арестанты через какую-нибудь бедную деревню, идут и гремят своими железными оковами; а к ним выступают из бедных, полусгнивших хижин старики, жены, дети; выносят хлеб, квас, и кроме того подают: кто грош, кто пятак. Что же движет людьми? Идут, говорят, несчастные, но не наше дело осуждать, а поможем им для утешения горькой их доли.

А что вы скажете про то неизменное правило, положенное в деревнях, чтобы воспитывать каждого подкинутого младенца, как бы бедно семейство ни было; там никогда не обращаются в полицию для освобождения от подкидыша. Сколько есть старух, которые, ходя по миру, воспитывают приемышей; сколько есть стариков, которые между своими детьми и приемышами наблюдают правильную очередь в рекрутской повинности! И эти ежедневные доблести совершаются в бедной русской избе не для газет, не для наград!

Мне приходит теперь на память следующая сцена, бывшая в Вятском рекрутском присутствии и рассказанная очевидцем: становят под меру молодого парня; он оказался годным, и раздалось по всему присутствию слово - "лоб!" Отозвалось это слово и в той комнате, где дожидаются очередные парни и их отцы. Вдруг вбегает в присутствие старик с сыном и объявляет, что молодой парень, которому прокричали "лоб", его приемыш и что вместо него он привел сына и умоляет не брить приемыша, которого Бог послал не для того, чтобы им заслонять своих детей. Сын сказал, обращаясь к приемышу: не поднимает моя совесть того, чтобы ты, безродный, пошел за нас; оставайся дома и служи батюшке. Приемыш говорил: спасибо вам, родимые, что призрели, вспоили, вскормили, да Бога знать научили, не мешайте мне отплатить добром. Кончилось тем, что сын стал под меру, отец дал ему благословение, приемыша же увели домой. Все присутствие до того было растрогано, что обливалось слезами; даже все Вятские присутствия стали, как говорят, на несколько недель от рассказов об этом немного мягче и благотворнее.

А сколько умилительных сцен при подаче милостыни! Печеный хлеб подается всякому просящему; есть еще особые подаяния: к Петрову дню дают бедным для разговения сметану и яйца, осенью огородные овощи; а когда молотят хлеб, то никто не отказывает нищей братии положить в мешок зерна, несмотря на то что во многих местах подающие знают, по опыту прежних лет, что урожая не хватит на год для них самих.

А каков обычай, существующий в деревнях Нижегородской и Пензенской губерний, - подавать тайную милостыню, подавать так, чтобы бедный не видел, от кого он получает. На Пасху, Рождество, Николин день и другие праздники кладут в деревянные чаши хлеб, яйца, мясо, пироги, а люди зажиточные и деньги, и выставляют эти чаши на ночь на улицу возле домов. Поставят чашу, поклонятся и уйдут. Утром придут, возьмут ее пустую, и перекрестятся, что Бог сподобил сотворить тайно святую милостыню.

Во всех деревенских избах северных и восточных губерний устраивается волоковое окно, которое не имеет ни рамы, ни стекол, а задвигается изнутри избы доской. Название волокового дано в древности, от слова "волок", т.е. лес, а назначение окна - странноприимство. К этому окну подходят прохожие и стучатся: по первому стуку в окно дорожным посохом выглядывает хозяин или хозяйка дома и приглашает путника в избу обогреться и заснуть, а поутру отдохнувший странник, подкрепив себя пищей, которая предлагается даром, идет с благословением хозяев в дальнейший путь.

Многие губернии в России можно пройти без денег, пользуясь благотворительностью волоковых окон, из коих предлагают нуждающемуся приют и пищу, не рассуждая о своей бедности. Где же есть подобная России земля, с таким всеобщим настроением сердца к добру?

В Сибири на волоковых окнах выставляют пшеничный хлеб, яйца и прочее в те дни, когда хозяева уходят на работу в дальние поля. Все это предлагается тем странникам, кои могут проходить в часы рабочей страды и иметь потребность в пище. Очевидно, что в назначении волоковых окон лежит идея приютов и всех благотворительных заведений, которые мы принимали за новое явление на Руси и даже за потребность смягчить ими русские нравы. В нашем душевном ослеплении мы искали семян добра на чужбине и в то же время втаптывали в грязь свои корнеплодные растения.

Пойдемте мыслями на север, в глушь, в северные уезды Вологодской губернии, там вы увидите чудо: замков нет, все амбары и кладовые притворены только дверью и завязаны веревочкой, чтобы скотина не вошла; все стережет значение древнего русского слова: "Да будет стыдно вору". Сила этого слова резко проявляется в Архангельской губернии: тамошние крестьяне продают оленьи шкуры галичанам, отдают их без денег, которые должны заплатить покупщики на будущий год, по продаже оленьих шкур, и полученные ими расписки, при прощании с купцами, отдают им же, говоря: берега у себя, чтоб тебе знать, сколько надо привезти денег, - и ни разу не было случая неисправного платежа, несмотря на то что доверие не оформлено ни гербовой бумагой, ни маклерской книгой. Что же скрепляет дело с той и другой стороны? Опять древняя пословица: малое неправедное большое праведное измещет.

Слыхали ли вы про Никольского купца Грибанова, которому со всего Никольского уезда (Вологодской губернии) свозят крестьяне свои хлебные избытки в его амбары, не говоря о цене и даже не требуя иногда денег? Он им платит их по продаже хлеба в Архангельске; так дело ведется слишком пятьдесят лет; значит, все довольны.

Есть еще в Шадринске, Пермской губернии, купец Фетисов, которому с пяти уездов: Шадринского, Ялуторовского, Камышловского, Челябинского и Ирбитского продают богатые крестьяне хлеб и сало, предоставляя определить цену ему самому, по продаже этих продуктов; а следующие за них деньги оставляют у него, говоря: храни у себя дома, целее будут; но только запиши в книгу, сколько ты мне должен.

Много есть Грибановых и Фетисовых! Стоит только поискать, найдутся в каждом уезде своего объема подобные люди.

Недаром же русский человек при слухах об обширных, всеядных злоупотреблениях говорит: все же есть еще добрые и честные люди! Ведь держится же кем-нибудь белый свет!

А видели ли вы, как русский крестьянин сушит рожь в печи, потому что овин еще не готов и дрова для него не запасены, а ему пришел срок отдать соседу занятый мешок ржи?

Но вот венец духовного мужества русского человека, это сцены, бывающие в губерниях Псковской и Белорусских во время голода. Посмотрите, с какой безропотностью начинают смешивать ржаную муку с сушеными древесными листьями и корою для печения хлебов! Непитательная и вредная пища, увеличиваясь день ото дня, производит различные болезни худосочия: лица вянут, желтеют, кожа присыхает к костям, ветер качает людей. Наконец, и смешанного хлеба недостает: выходят из домов за подаянием и заработком: отец оставляет детей, не надеясь их более увидеть. Дети судорожно хватают его иссохшими ручонками за лохмотья одежды и лепечут: тятя, хлеба, хлеба! Ох, жжет, сосет сердце...