Китайская мысль: от Конфуция до повара Дина - Рул Стеркс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Коммунальная жизнь, основанная на труде сообща, оставалась востребованной социальной моделью на протяжении всей китайской истории. В недавнем прошлом наиболее известным экспериментом на этом поприще стала коллективизация сельского хозяйства, осуществленная китайскими коммунистами в 1950-е гг. (и свернутая в 1978-м). В те времена за подобными мерами стояло желание государства оптимизировать аграрное производство и обеспечить экономическую самодостаточность страны; ради этих целей отдельные земельные владения объединяли в один массив, а их бывших владельцев записывали в бригады и коммуны. Такие кооперативы регулировали не только жизнеобеспечение народа, но и многие другие стороны частной и общественной жизни, например функционирование школ, больниц и прочих социальных учреждений. Во главу угла ставились благо коллектива и перераспределение богатства на более равных основах.
Если бы Сюнь-цзы мог путешествовать во времени, то он, несомненно, не поддержал бы столь радикального эгалитаризма. Именно этот мыслитель наиболее четко сформулировал мысль о том, что бесклассовое общество, будь оно построено, подорвет порядок и процветание. По его мнению, если бы все социальные классы считались равными, а у людей был бы одинаковый статус, то никто не захотел бы никому служить («Сюнь-цзы», 9.3).
Люди не могут не [жить] сообща. Если же они живут сообща и среди них нет разделения [обязанностей], это приводит к раздорам; раздоры же вызывают беспорядок; беспорядок ведет к нищете. Отсюда можно видеть, что отсутствие разделения [обязанностей] — это великое бедствие для людей! Когда же [обязанности] разделены — это [источник] великой пользы для Поднебесной! («Сюнь-цзы», 10.4).
Идеальным для Сюнь-цзы выступает «царское государство»: оно строится на принципах жесткой иерархии и управляется высокообразованной элитой, которая берет за образец ритуалы и деяния правителей и мудрецов прошлого. Поскольку Сюнь-цзы сомневался в том, что люди по природе своей склонны заниматься чем-то еще, кроме удовлетворения эгоистических желаний, он настаивал на крепкой и мощной государственной машине. Лишь она одна способна обеспечить наличие устойчивых социально-политических структур, обращающих эгоистичных индивидуалистов в добросовестных и полезных членов коллектива. Следовательно, настоящее управление означает разрушение преград, стоящих на пути нравственного преображения людей. Так как ценности и стандарты правителей и мудрецов древности остаются абсолютными, универсальными и неизменными, а их великий путь открыт для каждого, остается только найти хороших учителей, которые возьмутся за дело с должной строгостью. Тем не менее приучение людей к тому, чтобы они безукоризненно выполняли предписанные им роли, — трудная и долгая задача: такой навык не дается от природы. Сюнь-цзы описывает его приобретение как постепенный процесс, в ходе которого человек «долго и усердно накапливает знания и добросовестно трудится». Даже породистая лошадь, по его словам, не может за один прыжок преодолеть большое расстояние («Сюнь-цзы», 1.6, 1.8).
Тем не менее Сюнь-цзы утверждает, что вертикальная иерархия и классовые различия не должны исключать социального продвижения на основе заслуг и достоинств: если человек благородного происхождения не приносит пользы, ему надлежит оставить свой пост, а на его место должен прийти талантливый простолюдин («Сюнь-цзы», 9.1). Как и Конфуций, Сюнь-цзы допускает, что народ может смещать негодных руководителей: «Правитель — это лодка, его подданные — вода. Вода поддерживает лодку, и вода же опрокидывает ее» («Сюнь-цзы», 9.4)[72]. При этом далеко не всем талантливым и способным удается добраться до вершины. Обществу нужен харизматичный лидер, опирающийся на искушенных министров, преданных своему государю и не ввязывающихся в междоусобные распри. Отсюда Сюнь-цзы делает свой главный вывод: элитизм есть необходимое условие социальной гармонии. Иначе говоря, те, кто обладает необходимым управленческим опытом, должны принимать решения от имени своих подданных. Правитель, изображаемый Сюнь-цзы, суров: он часто прибегает к наказаниям. «Если правитель слишком благодушен и уступчив… то его будут склонять к самым разным дурным вещам» («Сюнь-цзы», 9.2)[73].
В заключение этой главы уместно обратиться к «Великому учению» («Да сюэ»). В старом Китае не было сочинения, более влиятельно артикулировавшего взаимоотношения между отдельным человеком, семьей и государственной властью. «Да сюэ», которое датируется, вероятно, III в. до н. э., сохранилось в качестве главы «Ли цзи». Позже его приписывали Цзэн-цзы, ученику Конфуция. Наибольшую известность приобрела та редакция текста, которую подготовил философ-неоконфуцианец Чжу Си (1130–1200). (Принято считать, что в иерархии китайских мыслителей выше Чжу Си стоит лишь сам Конфуций.) Чжу Си и его последователи перефокусировали внимание с конфуцианского «Пятикнижия» на тексты, которые позднее стали называть «Четверокнижием» («Сы шу»): «Лунь юй», «Да сюэ», «Чжун юн» (еще одна глава из «Ли цзи») и «Мэн-цзы». Считалось, что в составных частях «Четверокнижия» просматривается четкая преемственность, ибо есть прямая и несомненная связь между их предполагаемыми авторами (от Конфуция — к его ученику Цзэн-цзы, от него — к его ученику Цзы Сы, который, в свою очередь, обучал Мэн-цзы)[74]. Вместе с комментариями Чжу Си «Четверокнижие» стало считаться квинтэссенцией конфуцианства. С XIV в. до конца династии Цин его тексты составляли ядро учебной программы для любого соискателя, сдающего экзамены на получение государственной должности.
«Великое учение» — короткий текст (в нем менее 1800 иероглифов), который, как и упоминавшееся выше «Троесловие», наизусть учили многие поколения студентов и детей (мальчиков) в образованных семьях. В нем описываются фазы утверждения общественной гармонии: все начинается с самосовершенствования личности, потом порядок устанавливается в семье и в конце он торжествует в государстве и мире (во всей Поднебесной).
Путь великого учения состоит в высветлении светлой благодати, породнении с народом и остановке на совершенном добре. За знанием [того, как] остановиться [на совершенном добре], следует обладание упроченностью, за упроченностью следует способность к спокойствию, за спокойствием следует способность к умиротворенности, за умиротворенностью следует способность к рассуждению, за рассуждением следует способность к достижению [остановки]. У вещей есть корень и верхушка. У дел есть конец и начало. Если знаешь, что раньше, а что позже, то приближаешься к Пути. В древности желавшие высветлить светлую благодать в Поднебесной предварительно упорядочивали свое государство, желавшие упорядочить свое государство предварительно выравнивали свою семью, желавшие выравнять свою семью предварительно усовершенствовали свою личность, желавшие усовершенствовать свою личность предварительно выправляли свое сердце, желавшие выправить свое сердце предварительно делали искренними свои помыслы, желавшие сделать искренними свои помыслы предварительно доводили до конца свое знание. Доведение знания до конца состоит в выверении вещей. За выверенностью вещей следует совершенство знания, за совершенством знания следует искренность помыслов, за искренностью помыслов следует выправленность сердца, за выправленностью сердца следует усовершенствованность личности, за усовершенствованностью личности следует выравненность семьи, за выравненностью семьи следует упорядоченность государства, за упорядоченностью государства следует уравновешенность Поднебесной
