Мы носим лица людей - Тори Ру

Так вот как, оказывается, обстоят дела в королевстве, которое я намереваюсь покинуть. Здесь всем давно известны истинные причины, толкнувшие меня на предательство, здесь все деморализованы и опустошены, и грош цена была моим бесполезным усилиям.

Не хочу верить, что Макс и ребята продолжают действовать лишь по инерции, что они сдались. Не хочу быть этому причиной.

Глубоко вдыхаю, и окрестности вдруг сотрясает такой чудовищный мат в моем исполнении, что ход времени замедляется, а все другие звуки смолкают.

– Вы сдурели? – кричу я. – Это был мой выбор, и ответственность за него нести буду только я! Мне не нужно ваше гребаное сочувствие, не нужно ваше тупое раскаяние и самобичевание! Если продолжите в том же духе – в моих глазах вы станете тупыми чертовыми слабаками… Ты, Ли, или ты, Ротен, на моем месте вы бы поступили иначе?..

Мои друзья молча пялятся на свои пыльные вьетнамские кеды, а Лена в шоке рассматривает меня так, будто увидела впервые.

– Вот, то-то же! – От бешенства я задыхаюсь, и голос почти пропадает. – Никто не говорит, что мне легко, но! Я ни о чем не жалею. Ни о чем! Передайте это Коме! И пусть этот придурок поскорее придет в себя, иначе мой поступок… да и вообще все в этом гребаном мире перестанет иметь смысл.

Гордо расправив плечи, я разворачиваюсь и ухожу. Не обнимаюсь и не прощаюсь, хотя ясно осознаю, что сегодня видела своих лучших друзей в последний раз. Но проступившие на глазах слезы рискуют нарушить всю торжественность и пафос моей речи – их они заметить не должны…

Я не оглядываюсь, держусь из последних сил, и истерика, тихая, но удушающая, накрывает меня только в полупустом пригородном автобусе.

Глава 53

Дома тихо и сыро, как в склепе – живущие со мной под одной крышей люди снова испарились по своим неотложным делам, и я, хватаясь за черные перила, через три ступеньки бегу вверх, влетаю в детскую и вышвыриваю из нее свои чемоданы. С грохотом и матом спускаю их вниз, в гостиную, пинками гоню к коридору и рядком ставлю у входной двери – уезжая отсюда ранним утром, я не хочу никого ненароком разбудить.

Возвращаюсь в комнату, провожу пальцами по корешкам книг, и на их пыльной поверхности остается яркий след – его оставила я… Короткий невнятный след, который скоро снова покроется пылью и станет незаметным.

Долго стою у окна и теплым зеркальцем, из которого в минуты смертельной тоски на меня смотрит Макс, пускаю на пожухлую газонную траву в саду ярких солнечных зайчиков. А за окном огромные сторожевые собаки, врезаясь друг в друга и разбрасывая слюни, усердно пытаются поймать и удержать в своих неуклюжих лапах само солнце…

Я тоже пыталась его поймать, пыталась удержать, пыталась уберечь и не погасить. Ни черта у меня не вышло, и вымощенная моими благими намерениями дорога вывела нас прямиком в ад.

С ногами залезаю на кровать, закрываю ладонями уши – бодрые теплые звуки предпоследнего августовского дня слишком сильно контрастируют с чернотой в моей душе.

Перед глазами мелькают отрывки из жизни – локации, звуки, лица из прошлого…

Внезапно их карусель стопорится, а в мозгу красной лампочкой загорается страшная, но такая заманчивая мысль… я свешиваюсь вниз и выдвигаю средний ящик прикроватной тумбочки – в нем с шумом катается с угла на угол белый пластиковый пузырек с анальгетиком, который я когда-то стащила у папочки. Этот пузырек в моей руке, странно теплый, приковывает взгляд, наталкивает на единственно верное решение всех проблем… Его содержимое можно запить алкоголем из бара. И свою последнюю записку можно подкинуть туда же – там папочка уж точно когда-нибудь сможет ее обнаружить.

Так заманчиво просто взять и бесследно исчезнуть, заставив тем самым папу вечно сожалеть обо мне, сожалеть так, как сейчас о маме и тетушке сожалеет бабушка… Исчезнуть со всех радаров, не оставив после себя ничего.

Слезаю с кровати и углубляюсь в шкаф – в нем горой сложены мои вышедшие из моды дизайнерские шмотки, относящиеся к коллекциям прошлых сезонов – от них воняет застарелым по том и тяжелым дорогим парфюмом – бесцветными воспоминаниями о прежней жизни.

Разматываю рулон голубых мусорных мешков, забытых домработницей под столом, заталкиваю в них ворохи вещей и стараюсь плотнее утрамбовать это грязное тряпье, стоившее когда-то огромных денег – эквивалента папочкиной любви и заботы.

Дарина осталась без маминой любви.

Дарина впервые получила в школе по носу.

Дарина впервые вернулась домой в синяках.

Дарина впервые вытащила алкоголь из бара и напилась.

Дарину изнасиловали на вечеринке.

Дарина искалечила свою когда-то лучшую подругу.

…Все это не беда, Дашка, возьми деньги – они в кабинете, в верхнем ящике стола…

Складирую тяжеленные мешки с тряпьем у дальней стены и накрепко завязываю.

И останавливаюсь в ужасе – ого-го, как сильно, оказывается, меня здесь любили… Ах, если бы это действительно было так.

Возвращаюсь к опустевшему шкафу.

В углу, в самой его глубине, глаза различают черный полиэтиленовый сверток. Я выхватываю его и разрываю – к моим ногам со стуком падают синие кеды, следом летит зеленая шапочка, с тихим шуршанием клетчатое платье медленно опускается на пол и укрывает собой наш «суперэксклюзивный мерч».

Я не уйду бесследно, потому что уже оставила в пыльной вечности свой след. Идите к черту – я не уйду! Я не сдамся, я буду жить.

Сбрасываю с себя невзрачные, надетые впопыхах утренние шмотки и облачаюсь в костюм супердевочки – когда я в нем, любое чудо может произойти, проблемы разлетятся, как ядовитый туман, друг подставит плечо, а огромная взаимная любовь взорвет в небе тысячи звезд… В нем я смогла погулять по воздуху, без памяти влюбиться в жизнь и совершить подвиг. И сейчас в нем я ближе к солнцу и добру, ближе к маме… в нем я навечно с Максом и ровня ему.

Приземляюсь на полу среди