Сильмариллион - Джон Толкин

Тогда Саурон покорился, и остров со всем, что было на нем, оказался под властью Лютиэн. Хуан выпустил Саурона, и тот мгновенно принял облик летучей мыши–кровососа, подобно черной туче, заслонил луну и полетел, роняя из горла на деревья капли крови, и, прилетев в Таур–ну–Фуин, остался там, наполняя лес ужасом.

Лютиэн же ступила на мост и объявила о своей власти. Пало заклятие, скреплявшее камни, рухнули врата и стены темниц, вышли рабы и узники, смятенные, заслоняя глаза от лунного света, ибо слишком долго они были во тьме Саурона. Но Берена не было среди них. Долго искали на острове Лютиэн и Хуан, и наконец Лютиэн нашла его скорбящим у тела Фелагунд а. Так велико было его горе, что он лежал неподвижно и не слышал ее шагов. Тогда, думая, что он умер, Лютиэн обхватила его руками и впала в черное забытье. Но тут Берен, вернувшись к свету из глубин отчаянья, поднял ее, и они вновь взглянули друг на друга; и рассвет, поднявшийся над черными холмами, озарил их.

Они погребли тело Фелагунда на вершине холма, на острове, который вновь был чист; и зеленая могила Финрода, сына Финарфина, благороднейшего из эльфийских владык, оставалась нетронутой до тех пор, пока весь этот край не изменил облик и не опустился, разоренный, на дно морское. Финрод же, вместе с отцом своим Финарфином, бродит в лесах Эльдамара.

Вновь Берен и Лютиэн Тинувиэль были вместе и вольно бродили в лесах, и радость на время вернулась к ним; и хотя наступила зима, они от нее не страдали, ибо там, где ступала Лютиэн, распускались цветы, и птицы пели над заснеженными холмами. Верный же Хуан вернулся к господину своему Келегорму, но прежней любви уже не было между ними.

В Нарготронде царило смятение, ибо туда вернулись эльфы, что были прежде в плену на острове Саурона, и поднялся ропот, заглушить который не смогли речи Келегорма. Громко оплакивали нарготронцы гибель короля своего Фелагунда, говоря, что дева осмелилась совершить то, на что не отважились сыновья Феанора; многие, однако, прозревали, что не страх был причиной поступков Келегорма и Куруфина, но предательство. Потому сердца нарготроидцев освободились от их власти и обратились вновь к дому Финарфина: и они повиновались Ородрету. Но он не позволил им, как хотели иные, убить братьев, ибо, если пролилась бы кровь родичей, еще прочнее стали бы тенета Проклятия Мандоса. Однако в пределах Нарготронда не стало для Келегорма ни пищи, ни крова, и поклялся Ородрет, что с этих пор не бывать дружбе меж Нарготрондом и сыновьями Феанора.

«Пусть так!»— процедил Келегорм, и глаза его угрожающе сверкнули; Куруфин же усмехнулся. Потом они вскочили на коней и умчались вихрем на поиски своих родичей, живших на востоке. Никто не последовал за ними, даже их соплеменники, ибо все понимали, что проклятие лежит на братьях и зло следует за ними по пятам. А Келебримбор, сын Куруфина, отрекся от лихих дел своего отца и остался в Нарготронде; но Хуан по–прежнему бежал за конем Келегорма, своего господина.

Они поскакали на север, ибо спешили и намеревались проехать через Димбар и вдоль северных рубежей Дориата, чтобы как можно скорее достичь Химринга, где обитал их брат Маэдрос; так как эти земли лежали близко от Дориата и неподалеку от Нан–Дунгортеб и грозных гор Ужаса, они надеялись быстро пересечь их.

Говорят, что Берен и Лютиэн, бродя вдвоем, пришли в лес Бретил и оказались близко от границ Дориата. Тогда вспомнил Берен о клятве и, вопреки сердцу, решил теперь, когда Лютиэн в безопасности и вблизи от родных мест, вновь отправиться в путь. Но она не хотела расставаться с ним и сказала так: «Перед тобою, Берен, два пути — либо ты откажешься от своей цели и клятвы и будешь скитаться по земле, либо сдержишь слово и бросишь вызов Темной Силе, восседающей на северном троне. Но какую бы дорогу ты ни выбрал, я пойду за тобою, и судьба у нас будет одна».

В то время как они шли, беседуя об этом и ни на что иное не обращая внимания, лесом проезжали Келегорм и Куруфин и узнали их издалека. Келегорм развернул коня и погнал на Берена, чтобы сбить его с ног, Куруфин же, свернув, наклонился и втащил Лютиэн на седло, ибо был умелым и сильным всадником. Но Берен увернулся от Келегорма и вскочил на всем скаку на мчащегося мимо коня Куруфина, и с тех пор прыжок Берена прославлен следи людей и эльфов. Он вцепился в горло Куруфина, рванул его назад, и они вместе свалились на траву. Конь взвился на дыбы, сбросил Лютиэн, и она упала.

Берен душил Куруфина, но ему самому грозила смерть, ибо Келегорм на скаку замахнулся на него копьем. В этот миг Хуан отрекся от службы Келегорму и бросился на него, так что конь заметался и не мог приблизиться к Берену, опасаясь громадного пса. Келегорм проклял и пса, и коня, но Хуан был непреклонен. Лютиэн поднялась и крикнула, веля Берену не убивать Куруфина, однако Берен отнял у него оружие и доспехи, а также кинжал Ангрист. Этот кинжал был сделан Телхаром из Ногрода и висел без ножен у пояса Куруфина: он разрубал железо, как дерево. Потом Берен, подняв Куруфина, отшвырнул его прочь и велел возвращаться к благородным своим соплеменникам, которые, может быть, научат его обращать свою доблесть на более достойные цели. «Твоего коня я оставлю для Лютиэн, — добавил он, — и он должен быть счастлив, что освободился от такого хозяина».

Тогда Куруфин проклял Берена. «Скачи же! — крикнул он. — Спеши к мучительной и скорой смерти!» Келегорм посадил его на своего коня, и братья сделали вид, что уезжают; Берен же отвернулся, не слушая их. Тогда Куруфин, объятый стыдом и злобой, схватил лук Келегорма и выстрелил на скаку, целясь в Лютиэн. Хуан, прыгнув, поймал стрелу на лету, но Куруфин вновь спустил тетиву, и тогда Берен заслонил Лютиэн, и стрела вонзилась ему в грудь.

Говорят, что Хуан долго гнал сыновей Феанора, и они бежали в страхе, и, вернувшись, он принес Лютиэн из чащи целебную траву. Той травой она остановила кровь, текшую из раны Берена, и искусством и любовью своей исцелила его; и так наконец они вернулись в Дориат. Там Берен разрывался межу любовью и долгом и однажды, зная, что Лютиэн теперь в безопасности, встал до рассвета, вверил ее заботам Хуана и в великой тоске ушел, пока она спала еще на траве.

Он вновь поскакал на север, к ущелью Сириона, так быстро, как только мог, и, достигнув края Таур–ну–Фуин, увидал за пустыней Анфауглит вершины Тангородрима. Там он отпустил коня Куруфина и велел ему забыть страх и служение и вольным скакать по зеленой траве в прибрежных лугах Сириона. Потом, оставшись один, в преддверии смертельной опасности он сложил Песнь Расставания, в которой воспел Лютиэн и небесный свет, ибо думал, что навеки расстается и со светом, и с любовью. Вот строки этой песни: