Новые райские кущи - Татьяна Александровна Алюшина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Мам, а почему вы ко мне-то не обратились? — Володя недоуменно посмотрел на мать и перевел вопросительный взгляд на отца.
— А ты бы отца к работе пристроил? — спросила с сомнением Мария Егоровна.
— Ребята… — Пораженный до глубины души Владимир развел руками и возмутился: — Ну какая работа, блин? Отцу сколько лет? А тебе, мам? Да, не спорю: вы крепкие, здоровые и полны сил, но разве вы не понимаете, что есть более важные дела? — Он удивленно и… откровенно обиженно смотрел на них. — Вы ни разу за время Ленкиной беременности не поддержали нас, не сказали, что вы с нами, что поможете, что ждете внуков. Лена на шестом месяце, через три месяца ей рожать, и она тяжело переносит беременность. У нас двойня, и у вас будет двое внуков. Двое! — подчеркнул он голосом. — И нам нужна любая помощь, уже прямо сейчас. Потому что у нас ремонт в новой квартире, и требуется присматривать за строителями. Почему бы не тебе, пап, с твоим-то опытом руководства?! Я на работе постоянно, а Лена не может там находиться. Из-за всех этих запахов красок, клея и лака ее сразу же начинает тошнить, да и для детей это вредно. У нас впереди роды, переезд в новую квартиру, потом двое грудничков… — Он шумно вздохнул, переводя дыхание, постарался совладать с эмоциями и закончил: — Вы же знаете, Ленины родные далеко, аж в Хабаровске. Все работают, но даже оттуда теща собирается прилететь, чтобы хоть первый месяц помочь с детками. А вы…
— Володя… — ужасно расстроилась и как-то даже растерялась от упреков сына Мария Егоровна. — Да разве ж мы отказываемся, мы с радостью…
— Что с радостью, мам? — опустошенным голосом переспросил Владимир. — Вы ни разу не спросили: ребята, может, что-то нужно, чем-то помочь? Ни разу всерьез не расспросили Лену про ее самочувствие, как протекает беременность, кого мы ждем — мальчиков или девочек… Так, мимоходом да вскользь по телефону спросите, как дела, да и все, как о чужих каких-то людях. Потому что батя бухает от тоски и обиды, а ты, мама, занята только борьбой с его пьянством. Ну еще и дачей своей.
Успокаивающим и поддерживающим жестом Лена положила ладошку на руку мужа. Володя накрыл ее сверху своей большой ладонью, посмотрел на жену, ободряюще улыбнулся ей и вздохнул-выдохнул…
— Володь… — произнесла покаянным, осипшим от переживания и потрясения голосом тетя Маша, и у нее вдруг задрожал подбородок. — Да неужели мы вот так?..
— Вот так, мам, — кивнул ей сын и посмотрел на растерявшегося отца. — Пап, может, двое внуков — это все-таки весомый повод, ради которого стоит перестать себя жалеть и бросить пить? — И вдруг усмехнулся: — Я, например, не смогу научить их рыбачить, поскольку терпеть не могу рыбалку, а ты у нас в этом деле знатный спец. И цветы разводить мы с Леной не умеем, и пироги твои знатные печь… А ты, мам, мастер в этих делах. Да и вообще… — махнул он безнадежно.
Мария Егоровна, прижав ладошки к губам, вдруг заплакала, по-настоящему горько и как-то сразу откровенно отчаянно. И так по-бабьи, сотрясаясь всем телом, отдаваясь своему переживанию и выплакивая всю свою накопившуюся тоску, боль и бессилие. Валентин Константинович поспешил обнять жену рукой и прижал к себе. Поглаживая другой рукой по голове, успокаивал и смотрел на сидевшего напротив них сына покаянным, потерянным и больным взглядом.
Володя сорвался с места, оббежал стол, склонился над рыдающей уже совсем горестно матерью, что-то зашептал той на ушко, уговаривая, успокаивая. Осторожно поднявшись со стула, Лена не бегом, но все же поспешая, двинулась к родным, обходя стол следом за мужем.
Володя поднял на ноги маму, тут же сменившую плечо Валентина Константиновича на грудь сына, чтобы уткнуться в нее лицом и плакать вволю, освобождаясь и отпуская все наболевшее. И, не прерывая этого занятия, обнять подошедшую невестку…
Ладников, наблюдая за ними, незаметно кивнул Дмитрию Васильевичу, стоявшему чуть в сторонке, и тот кивнул в ответ — мол, понял-принял. И поспешил к семейству, словно выпавшему из общего поля, сплотившемуся вчетвером, обнимаясь и плача. Осторожно поддержав за свободную от объятий руку Марию Егоровну и что-то коротко сказав Валентину Константиновичу, безопасник направил их к выходу. Он помог Марии Егоровне и всей группе спуститься по трем невысоким ступенькам с подиума на землю. В его заботливом сопровождении они направились в сторону гостевого дома.
— Ну, хоть у них теперь все хорошо будет, — растроганно и немного сентиментально вздохнула Дарья, так и не отпустив Софью, обнимавшую ее. Вцепившись в сестру так, словно спряталась от всех напастей под ее надежным крылом. И спросила у Эльвиры Аркадьевны трогательным детским голоском: — Ба, а можно чаю? С чем-нибудь вкусненьким, а то совсем как-то того…
— Конечно, Дашенька, — мягко улыбнулась ей Эльвира Аркадьевна, — это ты хорошо придумала, правильно. Чай сейчас нам всем в самый раз будет. — И позвала Людмилу Аристарховну: — Людочка.
— Ну что, — напористо спросила Евгения, — вечер откровений и разоблачений закончен? Кто хочет, может быть свободен?
Все дружно повернули головы и посмотрели на Ладникова. Даже подошедшая… к главной здесь хозяйке Людмила Архиповна.
— К сожалению, нет, — показательно вздохнув, не порадовал ожидания оставшихся за столом гостей Ярослав. И пояснил с легкой досадой: — Осталось последнее признание. И, пожалуй, самое неприятное.
— Настя, что ли? — удивленно спросила Глафира. — С ней-то что не так может быть? Она у нас сплошная добродетель.
— Настя приезжала ко мне, а не к Павлу, — поспешила сообщить Эльвира Аркадьевна, постаравшись оградить младшую дочь от нападок.
— Да, — кивнул, соглашаясь с ней, Ярослав, — к вам. И что она у вас просила?
— Я просила маму, — решительным тоном ответила вместо Эльвиры Аркадьевны Анастасия, — переписать на меня квартиру.
— Почему? — пригнувшись к столу, чтобы видеть Анастасию, сидевшую в самом конце по левой стороне, за обнимавшимися Софьей с Дашкой, спросил Ладников.
— Потому что не хочу ни от