Тень воина - Владимир Перемолотов

— Ну, показывай…

Полный радости и предвкушения удачи Гаврила полез под лавку, под которой спрятал Митридановский мешок. Торопясь объяснить вновь обретенному другу как он попал сюда и полный уверенности в будущем он торопливо рассказывал о песиголовцах, о князе Владимире, об Игнациусе и печально закончившейся для того схватке с Киевским лихими людьми. Митридан слушал молча и только об Игнациусе переспросил.

— Пропал?

— Весь, — ответил из-под лавки Гаврила. — Дочиста!

— Если бы… — колдун досадливо крутанул головой. — Чего ты там возишься?

Гаврила червем выполз из-под лавки и мешок вытащил.

— Вот!

Митридан подхватил заветную ношу, взвесил в руках.

— Не открывал я, — сказал Гаврила счастливым голосом. — Все на месте.

— Да вижу, что не открывал. Раз живой, то и не открывал. Колдуны от чужих глаз свои тайны беречь умеют.

Он потянулся развязывать горловину и, наткнувшись на Игнациусову веревку, быстро отдернул руки.

— Та-а-а-ак, а это что?

— Это Игнациус привязал. Если б не она, то кто знает… В Киеве-то…

— Да знаю я все про Киев… Развяжи.

Веревку Гаврила смотал и бросил рядом.

Сдернув завязку с горловины, колдун сунул внутрь руку. Легкая озабоченность, что мелькала на лице, растворялась улыбкой, по мере того как Митридан шуровал в темноте мешка. Там что-то звенело, сыпалось, как горох. Гаврила молчал, ожидая благодарности. Дождался.

— Молодец, Гаврила!

Колдун и впрямь был доволен.

— Теперь амулет давай. Раз мы вместе, то он тебе уже без надобности.

Гаврилова голова упала на грудь.

— Ну, давай.

Масленников тяжело вздохнул и полез за пазуху — веревочка от талисмана все еще была на нем. Стащив через голову, он протянул шнурок колдуну.

— Вот. Что осталось…

Несколько мгновений колдун смотрел то на раскачивающуюся на пальце веревочку, то на стоявшего с опущенной долу головой Гаврилу.

— Что это? — севшим голосом спросил он.

— То, что осталось…

— Что осталось?

Он спросил это, хотя и так все понял. Лицо колдуна желтело, словно накопленная за годы жизни желчь разлилась под кожей. По Гавриловой спине пробежал озноб.

— Разбился. Когда разбойники в Киеве…

Глаза у колдуна превратились в щелки. Наверное, Гаврила тоже лицом изменился, потому как, колдун вдруг перестал щуриться и кивнул кому-то за спину. На Масленникова обрушился поток воды, и он от неожиданности сел на палубу.

— Потерял? — спросил Митридан, загоняя свое раздражение в печенку. — Потерял? А? Где?

Стыдно было Гавриле, но что делать?

— Разбил, — сокрушено признался он и, вспомнив боль, потряс рукой. — Руку себе обжег.

Митридан замер, словно охваченный холодом, а потом тихонько то ли взвыл, то ли застонал… Какое-то время от тупо смотрел сквозь Гаврилу, потом приказал.

— Руки покажи. Ладони.

Гаврила, почувствовав, что самое страшное миновало, вытянул руки. Наверное, колдун хотел сказать что-то, но не сказал. Он только вздохнул и, вытянув губы трубочкой, выпустил раздражение вместе с воздухом.

— Да, Гаврила Масленников, — помолчав, сказал он, наконец. — Огорчил ты меня. Обидел, как Бог черепаху не обижал…

Гаврила молчал. Нечего было на это возразить.

Молчание, однако, затягивалось и Гаврила, забеспокоившись, выдавил из себя.

— Зато мешок целый…

Митридан уже смирившись с потерей, взял Гаврилову руку и стал внимательно рассматривать.

— Счастье, оказывается не только умным, но и дуракам… — со вздохом сказал он. — Больно хоть было?

— Терпимо, — соврал Гаврила, вспомнив, как макал руку в пиво. — Однако, хорошего мало…

— Дурень, ты, — нехотя улыбнулся Митридан. — Ничего ты не понимаешь. Хорошего-то не мало. Его совсем нет.

Обида вспыхнула в Гавриле. Слова колуна делали муки его по дороге от дома до Киева и от Киева до Экзампая ничтожными и ненужными. Он поднял голову, расправил плечи и с достоинством отозвался:

— Может я и впрямь дурень, а и дурню тень положена. Когда пойдем мою тень добывать? Мне Гольш все объяснил…

— Дуракам тень не положена, — отрезал Митридан. — И умным не всем достается, а тут еще и дураки разные лезут.

Говорил он без злобы, словно рассуждал о чем-то очевидном.

— Был бы ты умный, то талисман мой берег бы, тогда еще, может быть… А так… Сам свою тень ищи.

Глава 21

Обида росла, словно сугроб в хороший буран, и все же Гаврила смотрел на него, ожидая что рассмеется колдун, хлопнет его по плечу и пойдут они… Не знал он еще куда они пойдут, да это было и не важно, главное, что пойдут вместе. Однако Митридан и не думал об этом, уже забыв про Масленникова, уже оставив его в своем прошлом. Гаврила почувствовал себя безштаным ребенком, которого взрослые походя обидели и даже не обратили на это внимания. Он все смотрел на колуна, ожидая, что что-то само собой изменится, но… И тут на него снизошло горькое откровение.

— А ведь это ты мою тень забрал! — озарило Масленникова.

— А хоть бы и я, — ответил колдун. — Я ж говорю, что дураку тень только в обузу. Так что ты теперь уж сам как-нибудь.

Наверное, разговор с Гольшем не пропал для Гаврилы даром — он все это время тяжело продирался к истине, и вот теперь, когда все стало ясно он, потеряв голову от обиды и гнева, рванулся к Митридану. Скоморохи больше не держали его за руки, но колдуну все подмога. Веревка, словно ожившая змея, оплела Гавриловы ноги, и он повалился на доски. Колдовство держало, не давая сдвинуться с места, но злость подсказала, что нужно сделать. Со всей силы, собрав горькую слюну, он плюнул на сапог колдуна. Разбойники засмеялись. Митридан рассмеялся вместе с ними. Он не поленился подойти к ближнему тюку и рогожкой стер плевок с голенища.

— Вот если отпустят тебя добрые люди, то и пойдешь свою тень искать. Только вряд ли они тебя отпустят, даже если слезами изойдешь.

Он поставил мешок на борт и покачал головой, словно сокрушался о человеческой неблагодарности.

— Прощай, Гаврила. Лихом не поминай…

Гаврила поперхнулся обидными слезами, промолчал, но у вожака нашлось что сказать.

— Подожди, — остановил он колдуна. — Куда это ты мешок потащил? Ты ведь отдал нам все.

Не оборачиваясь, Митридан ответил:

— Все вещи, кроме этого мешка и всех людей, кроме себя.

Разбойник насмешливо прищурился. Нож в руке давал ощущение почти божественной власти над окружающими.

— А вот об этом разговора не было. Откуда мне знать, что ты не обманываешь нас? Может быть, то, что лежит в твоем мешке, ценнее того, что ты оставил нам?