Шри Ауробиндо. О себе - Шри Ауробиндо

Ответ: Прошу прощения! Я никогда не производил свой стиль; стиль, живой в той или иной мере, нельзя произвести. Он рождается и растет, как всё живое. Разумеется, у меня он был вскормлен чтением книг, число которых отнюдь не было огромным – я прочел сравнительно мало (в Индии есть люди, которые прочли в пятьдесят или сто раз больше, чем я), – просто я много извлек из этого малого. Во всем остальном мой стиль развивался в процессе практики йоги благодаря развитию сознания, ясности и четкости мышления и видения, возрастающему потоку вдохновения и возрастающей способности к интуитивному (и самокритичному) поиску правильных мыслей, словесных форм, точных образов и выражений.

Вопрос: Мне кажется, вы немного преувеличиваете значение йогической Силы. Её возможности относительно предметов духовных безусловны, но нельзя быть настолько уверенным в ее действенности в художественной и интеллектуальной сферах. Возьмите случай с Х.; вполне можно сказать: «При чем тут Сила? Будь он таким же прилежным, искренним и т. д., он добился бы того же самого в любом другом месте».

Ответ: Не будете ли вы любезны объяснить мне, каким образом Х., который до приезда сюда не мог написать ни одного стихотворения, не владел ни ритмом, ни метром, вдруг, прибыв к нам, без всякой «прилежной работы» преобразился в настоящего поэта, знатока ритма и метра? Почему Тагор был ошеломлен тем, как «хромой отбросил свои костыли» и свободно и уверенно побежал за ритмом вперед? Почему я, никогда не понимавший живопись и не интересовавшийся ею, вдруг, когда открылось видение, в одночасье научился видеть и понимать умом цвет, линию и композицию? И каким образом я – не способный понимать метафизику и следить за ходом метафизических рассуждений, в ком страница из Канта, или Гегеля, или Юма, или даже Беркли вызывала изумление, непонимание, усталость, для кого она была абсолютно неинтересна, потому что я не мог ни вникнуть в ход их мысли, ни следовать за ним – вдруг, когда началась моя работа в «Арья», я стал страницу за страницей писать философские статьи, снискав себе на сегодняшний день репутацию большого философа? Как объяснить, что когда-то я мог написать лишь один прозаический абзац, а больше – с трудом, и примерно раз в два месяца какое-нибудь одно стихотворение, короткое и тоже доставшееся непросто, а потом вдруг, после упражнений на концентрацию и ежедневной пранаямой, я стал писать по многу страниц в день и еще был способен редактировать большую газету, выходившую ежедневно, а затем еще и ежемесячно писать по 60 страниц философских текстов? Прошу вас немного поразмыслить над этим, и перестаньте говорить глупости. Если с помощью йоги можно мгновенно или за несколько дней сделать то, что иначе пришлось бы долго взращивать «прилежным, искренним и честным» трудом, то и это само по себе тоже служит доказательством йогической Силы. Но тут способности, напрочь отсутствовавшие, проявляются быстро и спонтанно, бессилие сменяется на высшую силу, а скрытые таланты раскрываются легко и свободно. Если вы отрицаете эти факты, то никакие другие вас не убедят, поскольку вы намерены думать иначе.

Вопрос: В том, что касается вашего стиля, то мне также трудно понять, насколько в его совершенствовании участвовала Сила.

Ответ: Может быть, вам это трудно понять, но мне нет, поскольку я в своей собственной эволюции переходил от одной стадии к другой в состоянии абсолютной бдительности и понимания того, что происходит. Я не старался писать. Я просто предоставлял высшей Силе делать свое дело, а когда она не делала его, то сам ничего не предпринимал. Это было в старые «интеллектуальные» времена, когда я иногда пытался делать что-то, прилагая усилия, но не тогда, когда я начал писать стихи и прозу под влиянием йоги. Позвольте также напомнить вам, что когда я писал для «Арьи» и когда пишу или отвечаю на письма, я не ищу, не подбираю слов и не стараюсь писать хорошим стилем; в безмолвии ума я записываю все, что приходит ко мне в готовом виде сверху. Даже если я что-то исправляю, то лишь потому, что таким же образом приходят и исправления. Где же здесь есть место даже для малейших усилий, не говоря уже о «моих великих усилиях»?

Кстати, попытайтесь, пожалуйста, понять, что сверхинтеллектуальное (не только супраментальное) есть сфера спонтанной автоматической деятельности. Чтобы попасть туда или открыться для нее, нужно усилие, но когда она начинает действовать, усилия не требуется. Ваше серое вещество открывается не легко; закрывается оно слишком легко, так что всякий раз нужно прикладывать усилие, и, возможно, очень большое – если же серое вещество будет достаточно благоразумно и приспособится к потоку, который льется автоматически, то всё станет не трудно и, думаю, отпадает надобность в «прилежном, искреннем и честном» труде. С этим всё понятно?

Я не согласен с вашим утверждением, что Сила способна с легкостью производить духовные, но не ментальные (литературные) результаты. Мне кажется, что всё как раз наоборот. Я сам, когда только начал заниматься йогой, пранаямой и т. д., долгое время трудился по пять часов в день, концентрировался и прилагал настойчивые усилия в течение пяти лет без какого-либо духовного результата (когда духовные переживания наконец появились, они были непроизвольны и возникали автоматически сами по себе, как… как вспышки), но поэзия тогда лилась рекой, проза – потоком, да и все остальные достижения тоже были ментальными, витальными или физическими, не имеющими отношения к духовным богатствам или открытиям. Я много раз наблюдал, что самая разнообразная деятельность ума становится первым или, по крайней мере, одним из первых результатов йоги. Почему? Потому что здесь меньше сопротивления и больше сотрудничества со стороны низших частей сознания для такого рода занятий, чем для психического и духовного преображения. По крайней мере, это понять легко. Не так ли?

Вопрос: Я могу понять, что вместе с ростом и повышением уровня сознания приходит внутреннее знание. Но как же быть с внешним знанием – тем, что мы обычно и называем знанием?

Ответ: Способность к нему может прийти вместе с внутренним знанием. Например, я ничего не понимал в живописи, пока не начал йогу. Мгновенное озарение в алипорской тюрьме открыло мое художественное видение, и с того времени я стал понимать живопись с помощью интуитивного восприятия и интуитивного видения. Разумеется, я не знаю живописной техники, но когда говорит кто-то, кто в ней разбирается, то тут же схватываю. Раньше это было для меня невозможно.

Вопрос: Предположим, вы бы не изучали английскую литературу. Смогли бы вы разбираться в ней лишь с помощью йогических знаний?

Ответ: Только с помощью особой сиддхи, развивать которую было бы весьма хлопотно. Но если бы у меня было йогическое знание (следуя вашей гипотезе), то тогда было бы нетрудно прибавить к нему и внешнее знание.

Вопрос: Когда слышишь, как вам всё тяжело давалось, то невольно задаешься вопросом – а правдива ли история о внезапном открытии поэтического дара у Вальмики и возможны ли вообще такие чудеса.

Ответ: Тяжело давалось что? Над чем-то приходилось потрудиться, что-то другое приходило само в одно мгновение или дня за два, за три – как Нирвана или как способность понимать живопись. «Латентный» философ во мне сразу не раскрылся (когда я был в Калькутте) – только после нескольких лет инкубационного периода (?), когда я начал писать для «Арьи», извергая статьи как вулкан. Тут нет общего правила. Пусть поэтический дар Вальмики открылся как бутылка шампанского, но это не означает, что так может быть с каждым.

Не огорчайтесь так из-за того, что вы не знаток живописи. Я в этом отношении был еще хуже: что-то знал о скульптуре, но к живописи был слеп. Однажды, когда я был в алипорской тюрьме, я во время медитации вдруг увидел на стенах камеры несколько картин, и – подумать только! – во мне вдруг раскрылось художественное видение и я узнал про живопись всё, кроме, конечно, технической стороны. Я не всегда могу это сформулировать, поскольку мне не хватает знания терминологии, но это не мешает восприятию и пониманию. Так что вот оно как: в йоге всё возможно.

Вдохновение – очень ненадежная вещь; приходит, когда захочет, исчезает вдруг, не закончив работы, отказывается низойти, когда зовут. Это беда хорошо знакома, наверное, всем художникам и уж точно поэтам. Есть такие, кто умеет им управлять по своему усмотрению; на мой взгляд, это скорее те, кого переполняет поэтическая энергия, а не те, кто заботится о совершенстве стиха; есть такие, кто умеет его заставить являться всякий раз, когда перо касается бумаги, но их вдохновение либо спускается из не слишком высоких сфер, либо они разноуровневы. Есть еще и такие, кто пытается выработать у свого вдохновения привычку приходить к ним, садясь писать в одно и то же время; говорят, Вергилий с его девятью строчками, которые он сначала писал, а утром на следующий день совершенствовал, и Мильтон с его пятьюдесятью строчками в день в этом преуспевали. Думаю, это тот же самый принцип, по какому индийские гуру назначают своим ученикам садиться за медитацию в определенный час. Кто-то, конечно, добивается частичного, а кто-то и полного успеха, но не все. Что касается меня, то если вдохновение не являлось в виде вспышки или потока – если приходило, то всё было просто, – тогда я находил для себя единственный способ: устраивать себе нечто вроде инкубационного периода, чтобы за это время что-то во мне совершилось и целостный образ будущего произведения сам возник в моем мозгу, а потом ждать белой вспышки, в ярком пламени которой могла быстро произойти вся запись этого произведения. Но думаю, у каждого поэта свой метод работы и каждый поэт находит свой выход справляться с ненадежностью вдохновения.