Настоящая фантастика - 2009 - Владимир Васильев

— Так вы заходили в Дверь, Прокоп Андреевич?

Пастух кивнул.

— Расскажите?

Старик бросил на уфолога испытующий взгляд, изрядно затуманенный алкоголем:

— А нечего рассказывать. Нет там ничё интересного.

— И все-таки…

Прокоп Андреевич снова посмотрел на Фила, махнул рукой:

— Давай-ка парень, налей еще. Да побольше. А то наливаешь как ребенкам. Как звать-то тебя?

— Филиппом.

— Филипп, — повторил пастух. — Филька значится. — (Фил не обиделся на «Фильку», «Филька» ничуть не обиднее, чем «Фил») — Давай Филька, жахнем по-взрослому.

Чокаться Прокоп Андреевич не стал. Выпил полстакана и, зажевав кусочком галеты, приступил к рассказу.

— Когда к Двери этой самой подходишь, страшно сперва. Постоишь малость, отпускает. Наоборот — даже тянет туда, внутрь. Не так, чтобы с большим хотением, а через силу что ли. Я когда первый раз Дверь увидел, убежать сразу возжелал, сгинуть, куда глаза глядят. И убежал. Но недалеко, даже до края поля не дошел. Вернулся. Постоял, постоял… Не решился все же. Ушел. Не хотел уходить, но ушел. На следующий вечер снова к Двери приперся. Тоже, как-то не по себе было. А потом вдруг как потянуло! Боюсь, но иду, а сам думаю — врезать бы сейчас стакан водяры, не так страшно помирать будет. И впрямь думал — на смерть иду. Подхожу к ней, окаянной, — открыта дверь, но не видно ничё — туман белесый. Решился и шагнул внутрь. Не решался даже, нога сама ступила.

Прокоп Андреевич сухо сглотнул, его рука потянулась к стакану. Фил налил немного, пастух выпил.

— И что вы там увидели?

— Стол стоит, накрытый белой скатертью. Посередь стола — бутылка водки и стакан. Я к столу. Подумал еще — отрава, но взял да выпил. Дурень старый! Водку увидел и забыл обо всем. Себя забыл… — Прокоп Андреевич немного помолчал. — …Как выпил, отлегло. Совсем не страшно ничё. Огляделся — в белой палате я. Все бело. Стены белые — до потолка. И потолок белый, а напротив входа стены нету, там туман. Но он вдруг рассеиваться стал, туман этот. Я думал сейчас болота увижу, а там — поля заливные. Должно быть болото, а там поля. А на полях мое стадо пасется. Я кинулся туда, да только лоб расшиб. Стою и как через стекло на коровок смотрю. Они мукают, тоже на меня смотрят. Буренку узнал, Зорьку, Чернушку. Все мои коровки. Бычара Борька тут же. При них, при коровках. Овечки. Жеребец мой вороной, Абрек… Смотрят на меня, зовут. Мычат, ржут, блеют. Соскучились по мне видать, родненькие мои… А я не могу к ним. — Прокоп Андреевич опять замолчал.

— И что дальше было? — Фил и верил и не верил старику. Не верил, потому что пастух был уже изрядно пьян и мог просто-напросто сочинять сказку. Но в эту сказку хотелось верить. «А может, и я уже пьян», — подумал уфолог.

— Ничё хорошего. Стекло мутнеть начало и в туман превратилось. Только через этот туман дороги не было. И коровок моих не видать и не слыхать стало. Я взял со стола недопитую бутылку и домой пошел. Допил ее дома и проплакал всю ночь, стадо свое вспоминал. Следующий вечер снова пошел. Только коровок своих даже не увидел. Белая комната, посередь комнаты — стол с белой скатертью, посередь стола — бутылка. Больше ничё… Каждый вечер в Дверь эту захожу, водку забираю и домой шлепаю… Я так думаю, если бы я водку ту не выпил, смог бы дальше пройти. Может новую жизнь бы начал. Не пустили меня в новую жизнь!

— Кто не пустил? — глупо спросил Фил.

Прокоп Андреевич поднял на уфолога пьяные глаза и ответил. Нет, не ответил, спросил:

— Бог? — и утвердительно: — Бог, кто же еще? Просрал я, Филька… — Прокоп Андреевич всхлипнул, — просрал я свое счастье. Жизнь свою просрал с этой водкой проклятущей! Вот чё. Если бы сразу дальше пошел… Если бы…

Он еще что-то бормотал, но совсем невнятно.

Вскоре старик уснул и Фил отнес его на кровать. Выходя из дома пастуха, он рассмотрел армию бутылок. Все они были из-под «Московской». Если рассказ Прокопа Андреевича не пьяный бред, то ходит он к Двери уже давно и регулярно. Один вечер — одна бутылка.

Лежа на свалявшемся комковатом матрасе в маленькой комнатке, отгороженной от горницы цветастой занавеской, Фил размышлял.

Годы… Если верить пастуху, Татьяне Никифоровне, хозяйке, пятьдесят с небольшим.

Фил рассчитался с доброй женщиной продуктами — выложил на стол четыре банки консервов (две рыбных, две тушенки), галеты и каральку колбасы. Татьяна Никифоровна стала отказываться, но не очень активно, а Фил был настойчив. Он видел, что старушка (да какая она старушка!) не прочь отведать «фабричного».

«Итак, — думал уфолог, — факт появления Двери в Прасковьино можно считать установленным. Можно будет считать установленным, — поправил он себя, — после того, как лично ее увижу. После того, как сам схожу на дальний выпас и убедюсь… убежусь… смогу убедиться. Только схожу и посмотрю. Заходить не буду. — Фил посмотрел на часы — до запланированного похода оставалось не более восьми часов. — Потом пообщаюсь с двумя другими очевидцами. А что нового я у них узнаю?.. Может, позвонить в Центр? Рано. Вот схожу, убедюсь (тьфу, блин!) увижу Дверь, тогда и позвоню… — Вздремнуть что ли?».

Выпитый чуть ли не с самого утра коньяк действовал, но слабо. Рассказ Прокопа Андреевича выталкивал из сна. Интересно, то, что увидел пастух в комнате за Дверью и через «стекло» — это индивидуально, или там нет ничего другого, только водка и недоступные коровки с жеребенками?

«Так, Филька! — сказал сам себе Фил, — тебя в Центре учили мыслить логически? Продемонстрируй. Что мы имеем? Мы имеем Дверь. За Дверью что? За Дверью комната со столом, покрытым скатертью. На столе бутылка „Московской“ водки и стакан. „Московская“, изготовленная и разлитая в одна тысяча девятьсот семьдесят втором году, в том самом году, когда Прокоп Андреевич призывался на службу в Советскую армию. Может быть, именно тогда он впервые попробовал водку. Может быть… Как там за Дверью все это оказалось — неважно. Пока не важно, для первого этапа рассуждений. А что важно? Важно — почему. Нет другого ответа, кроме того, что водка появилась там потому, что Прокоп Андреевич о ней подумал. Его мысль была прочитана, и желание удовлетворено. Кем? Тоже пока неважно. Главное — желание пастуха было удовлетворено. „Выпить“ было первым желанием пастуха, возможно, машинальным, каким-то привычным, не самым главным. А дальше?.. Ему показали картинку, и эта картинка была отражением его главного желания!»

Уфологу вспомнились слова Прокопа Андреевича: «Просрал я, Филька свое счастье. Жизнь свою просрал с этой водкой проклятущей!.. Если бы сразу дальше пошел…».

«Пастух выпил водки и его не пустили дальше! Вот в чем дело! Комната за дверью — шлюз. В ней осуществляется проверка человека на готовность к новой жизни, к жизни в его мечте».

Фил встал и заходил по комнате.

«Водка — искушение. Там в комнате может находиться что угодно, не только водка. Для кого-то деньги, для кого-то контрольный пакет акций Газпрома, для кого-то ордер на квартиру. Но что-то материальное, не духовное, не главное. Подарок, компенсация за утраченные иллюзии. А там, за этой комнатой — отображение мечты или сама мечта? И надо только сделать выбор: остаться в реальном мире с водкой, деньгами, контрольным пакетом и ордером на квартиру или шагнуть в мечту. Старик сделал неправильный выбор и потерял надежду на свою мечту».

Фил закурил, машинально отметив, что у него осталось только две сигареты. Совершенно забыл о них. О том, что в деревне может не оказаться магазина — даже мысли не держал. Как это — в населенном пункте более или менее центральной области России в двадцать первом веке и нет магазина?..

Ну и черт с ними с сигаретами! Сегодня вечером он сходит на дальний выпас, убедится, что Дверь есть и сразу же позвонит в Центр. К утру прибудут коллеги, которые помимо оборудования привезут и сигареты.

Фил заколебался:

«А стоит ли звонить в Центр? Может, самому?..».

Сигарета истлела до фильтра, пальцам стало горячо.

Дверь оказалась именно такой, какой ее описывали жители Просковьино. Ярко-белая, оконтуренная огненной полосой. Огонь был холодным и мерцающим. Впрочем, на огонь это не было похоже — скорее, на радугу. Но в этой радуге было не семь условных цветов, а только два — красный переходил в малиновый.

— Значит, факт существования Двери можно считать установленным, — вслух негромко сказал Фил. — Можно с чистой совестью рапортовать в Центр.

Но звонить и рапортовать никому не стал, усмехнулся. Он даже не взял с собой мобильник, отключил его и оставил в доме Татьяны Никифоровны. Еще там решил, что никуда звонить не будет. Пока…

Фил присел в траву и замер, прислушиваясь к окружающим звукам и тому, что происходило внутри него самого. С полей не доносилось ни звука. А внутри… Филу не было страшно, ему было тревожно. Словно он что-то не успел сделать. Что-то сказать или что-то додумать.