Наполеон - Нечаев Сергей Юрьевич

Позже на острове Святой Елены Наполеон скажет: «Мюрат думал, что неаполитанцы – это солдаты… Это грязные канальи… Было безумием пытаться разбить Австрию и захватить Итальянское королевство».

Но если в голову гасконца приходила какая-то мысль, выбить ее оттуда не представлялось никакой возможности. Не встретив почти никакого сопротивления, он занял Рим и расположил свою ставку в Анконе. Затем он разделил свою и без того хилую армию на две части: одна осталась в Вечном городе, а другая во главе с самим королем – двинулась на север.

В первых числах марта Мюрат с частью своей армии уже был в Римини, небольшом городке на побережье Адриатического моря. Там, встреченный как триумфатор, он выпустил прокламацию следующего содержания:

Итальянцы!

Пришел час, когда великие предначертания судьбы должны стать явью. Провидение вновь призывает вас к свободе. От Альп до Сицилийского пролива разносится единый крик: «Независимость Италии!»

По какому праву иностранцы смеют лишать вас этой независимости, составляющей первое право и первое благо любого народа?

Нет! Нет! Пусть любое чужеземное господство сгинет с итальянской земли! Некогда вы были хозяевами мира и искупили эту опасную славу двадцатью веками угнетения. Пусть отныне и впредь вы прославитесь тем, что над вами нет чужих повелителей. Все народы должны находиться в границах, предписанных им природой: моря, неприступные горы – вот ваши естественные границы <…>

Итальянцы, объединяйтесь! Пусть ваша смелость станет залогом вашей независимости. Я зову всех храбрецов прийти и сражаться рядом со мной.

Диктуя этот странный текст, Мюрат, видимо, совсем забыл, что сам он для итальянцев как раз и был тем самым иностранцем, который «лишил их независимости». Но какая разница, ведь он уже мнил себя королем всей Италии!

Достигнув высшей степени экзальтации, он говорил:

– Мне плевать на то, что делает император! Я не знаю, вошел он в Париж или нет. В любом случае, Италия поднимается, она даст мне армию в сто пятьдесят тысяч человек, с которой мне никто не будет страшен.

Повернув на северо-запад, Мюрат 20 марта (1 апреля) занял Болонью, а через три дня – Модену. Несмотря на то, что прием в Модене был уже не таким восторженным, как в Римини, беспрепятственное продвижение буквально опьянило маршала: его войска уже практически вышли к берегам реки По.

На самом деле, все обстояло совсем не так блестяще, как казалось Мюрату. Оправившись от первоначального изумления, австрийцы собрались с силами и перешли в контратаку в направлении Болоньи, угрожая обойти неаполитанцев с тыла. Прикрывать фронт протяженностью почти в пятьдесят километров теми силами, которыми располагал Мюрат, было просто нереально. Кроме того, среди его солдат, уставших от бесконечных марш-бросков, участились случаи дезертирства.

На Болонью двинулся авангард австрийской армии под командованием генерала Адама фон Нейпперга (11 000 человек), войска же фельдмаршала Винцента Бианки (12 000 человек) пошли на Флоренцию. Оказавшись перед угрозой окружения, Мюрат начал отступать. Он наивно предложил австрийцам перемирие, но ему дали понять, что ни о каком перемирии не может быть и речи.

Совсем иначе повел себя, как уже говорилось, другой знаменитый наполеоновский маршал Ней. Он перешел на сторону Наполеона, когда король уже бежал из Парижа. После этого Ней почувствовал себя в полной растерянности. Он уже не знал, чему и кому верить, и перед ним остро встал вопрос: остаться верным присяге королю или отречься от короля и примкнуть к Наполеону?

В конце концов, Ней все же принял решение. Это было, пожалуй, самое главное решение в его жизни…

Когда Людовику XVIII доложили об измене маршала Нея, он с негодованием воскликнул:

– Презренный! У него, стало быть, нет больше чести!

А вот Наполеон, без единого выстрела вошедший в Париж, не выразил особой благосклонности к Нею за то, что тот привел свои войска к нему. Он говорил:

– Общественное мнение было возбуждено против маршала Нея. Его поведение никем не одобрялось.

При встрече Ней долго извинялся перед Наполеоном за свое поведение.

– Не нужно извинений, – перебил его император, – я никогда не сомневался в ваших истинных чувствах!

Но, на самом деле, он в них сомневался. Теперь начал сомневаться. Тем не менее, когда армия Наполеона двинулась из Парижа на северо-восток, он вызвал «храбрейшего из храбрых» к себе, поручив ему командование 1-м и 2-м армейскими корпусами.

Маршал Лефевр, когда Наполеон вступил в Париж, прибыл во дворец Тюильри, чтобы поздравить императора с победой. Впрочем, на этом все и закончилось. Весь период «Ста дней» герцог Данцигский занимал «особую позицию», предоставив событиям право идти своим чередом.

Маршал Даву, который так и не принял реставрацию Бурбонов, которых он рассматривал как чужаков, навязанных Франции европейскими державами, был человеком основательным и никогда не бросался в водовороты заговоров и авантюр. Через несколько часов после торжественного въезда Наполеона в Париж он тоже прибыл туда. Он явился к Наполеону, как всегда спокойный и бесстрашный, и тот горячо обнял этого холодного, никогда ни с кем не дружившего, но при этом совершенно неподкупного человека.

Их встреча произошла 8 (20) марта 1815 года в Тюильри. В этот день они впервые увидели друг друга с того момента, когда Наполеон бросил остатки своей армии при отступлении из России.

Наполеон заявил:

– Нам предстоит сделать очень многое, и я, как никогда, нуждаюсь в сильном помощнике.

Так Даву стал военным министром. На этом посту он проявил присущие ему выдающиеся организаторские способности. При этом к нему тут же стали приезжать из провинций разные люди с обращениями, чтобы он уговорил Наполеона ввести в стране террор, направленный против тех, кто поспешил предать императора. Однако Даву, который всегда был против расправы и суда по законам толпы, отказался это сделать.

Напротив, он выпустил прокламацию, обращенную к находившимся вне армии солдатам и офицерам. Вот она:

Вы нужны вашему императору <…> Вы должны удвоить свои усилия, чтобы быть готовыми защитить Отечество от врагов, навязывающих нам свои условия и короля. Долг всех французов взяться за оружие и объединиться под общим знаменем <…> Солдаты, если ваши раны и шрамы позволяют взять в руки оружие, защитить честь, славу и императора – Родина призывает вас по свои знамена. Какой же упрек вы заслужите, если ваша прекрасная Отчизна будет опустошена врагом, которого вы побеждали столько раз! Если Франция не будет защищена – она может исчезнуть с карты Европы!

Удивительно, но «железный маршал» так и не сумел убедить Наполеона предоставить ему хоть какую-то должность в действующей армии. Император ограничился тем, что сказал:

– Я не могу оставить Париж никому другому.

На это Даву возразил:

– Сир, если вы станете победителем, Париж – и так ваш. Если же вы будете побеждены, то ни я, ни кто-либо другой не смогут ничего сделать для вашей пользы.

Но Наполеон жестко стоял на своем, и это, как потом выяснилось, была его большая ошибка. В самом деле, если бы он предоставил Даву место начальника штаба, его неутомимая работоспособность и умение управлять войсками оказались бы весьма кстати. И все могло бы сложиться совершенно по-другому. Но Судьба все устроила иначе: император оказался глух к просьбам, пожалуй, самого надежного и самого эффективного из своих маршалов.

Далее события стали разворачиваться с калейдоскопической быстротой.

Глава двадцать вторая

Поражение при Ватерлоо: кто виноват?

Томас Лоуренс. Портрет герцога Веллингтона. 1816