Наполеон - Нечаев Сергей Юрьевич

Луи-Адольф Тьер тоже говорит о том, что попытка отравления имела место в ночь 11 апреля. Он пишет:

«Господин де Коленкур попытался уйти, чтобы позвать на помощь. Наполеон, сначала с просьбой, а затем властно, заставил его ничего не предпринимать, не желая никакой огласки и, главным образом, никакого постороннего присутствия при его угасании.

Господин де Коленкур, почти парализованный, находился радом с постелью, где, казалось, угасала эта необычайная жизнь, как вдруг Наполеон резко сморщился. Он страдал жестоко, и старался подавить в себе боль. Вскоре сильные спазмы указали на приближение рвоты. Посопротивлявшись этому естественному позыву, Наполеон был вынужден уступить. Часть принятой им микстуры была вывернута в серебряный тазик, который держал господин де Коленкур. Последний воспользовался случаем, чтобы удалиться и позвать на помощь. Прибежал доктор Иван. Ему все сразу стало ясно. Наполеон попросил его о последней услуге, он хотел, чтобы ему дали новую дозу опиума, опасаясь, что того, что уже находилось у него в желудке, окажется недостаточно. Доктор Иван стал возражать против подобного предложения»[191].

По версии Луи-Адольфа Тьера, Наполеон якобы сказал:

– Как тяжело умирать, а ведь на поле боя это было бы так легко! Ах, почему я не погиб в Арси-сюр-Об!

Историки первой половины XX века описывали рассматриваемое событие весьма схожим образом, но еще чаще путаясь в мелких деталях.

Так, например, Д. С. Мережковский в книге «Наполеон» пишет: «Что произошло в ту ночь, никто хорошенько не знает. В окнах замка мелькали огни; люди бегали, кричали, звали на помощь. Слух прошел, что император хотел отравиться ядом из ладанки, которую носил на шее с Испанской кампании; но отравился неудачно: яд выдохся; все кончилось только сильнейшей рвотой. Сам он, на Святой Елене, опровергает этот слух с негодованием. К самоубийству чувствовал всегда презрение: “Только глупцы себя убивают”. “Самоубийца – тот же дезертир: бежать из жизни, все равно что с поля сражения”, – сказано в одном из его приказов по армии. Он знал – помнил, что бежать некуда»[192].

Жак Бенвиль в книге с аналогичным названием утверждает: «В ночь с 12-го на 13-е у Наполеона была своя Голгофа и своя агония. “Жизнь невыносима”, – говорил он Коленкуру. Он хотел умереть. У него был яд, который он всегда носил с собой после отступления из Москвы. Но пакетик выдохся. Смерть отказала ему, и в очередной раз его звезда послужила ему ради менее вульгарного эпилога. У него появилось чувство, что он должен жить, что не все еще кончено, что не такого бегства следует искать»[193].

Историк Е. В. Тарле гораздо более многословен:

«На самоубийство Наполеон всегда смотрел как на проявление слабости и малодушия, и, очевидно, при Арси-сюр-Об и во многих предыдущих аналогичных случаях в 1813 и 1814 гг. он как бы хитрил с самим собой, ища смерти, но смерти не от своей собственной руки, стремясь к замаскированному самоубийству.

Но 11 апреля 1814 года, через пять дней после отречения, когда уже во дворце Фонтенбло начались сборы к выезду его на остров Эльбу, Наполеон, простившись с Коленкуром, с которым много времени проводил в эти дни, ушел в свои апартаменты и, как потом обнаружилось, достал пузырек с раствором опиума, лежавший у него в походном несессере, с которым он никогда не расставался. Как мы уже видели, Наполеон в 1812 году, после сражения у Малоярославца, где ему грозила опасность попасть в плен, приказал доктору Ивану дать ему сильнодействующий яд на всякий случай и получил этот пузырек с опиумом, который и не вынимал из несессера полтора года.

Теперь, в Фонтенбло, он его вынул и выпил все содержимое.

Начались страшные мучения. Коленкур, чуя недоброе, вошел к Наполеону, принял это за внезапную болезнь и хотел бежать за доктором, бывшим во дворце. Наполеон просил никого не звать и даже гневно приказал ему не делать этого. Спазмы были так сильны, что Коленкур все же вырвался, выбежал из комнаты и разбудил доктора, того самого Ивана, который и дал Наполеону после Малоярославца опиум. Доктор, увидев пузырек на столе, сейчас же понял, в чем дело. Наполеон начал жаловаться на то, что яд слаб или выдохся, и стал повелительно требовать у доктора, чтобы он немедленно дал нового опиума. Доктор убежал из комнаты, сказав, что никогда такого преступления не сделает во второй раз.

Мучения Наполеона продолжались еще несколько часов <…>

Яд не подействовал смертельно, и Наполеон с тех пор не повторял уже попытки самоубийства и никогда не вспоминал о своем покушении»[194].

Историки второй половины XX века уже смотрят на все эту ситуацию с самоотравлением Наполеона несколько иначе: они либо начинают подвергать сомнению сам факт произошедшего, либо говорят о нем предельно кратко, вообще не вдаваясь в детали.

В частности, Рональд Делдерфилд в книге «Крушение империи Наполеона» пишет: «В течение нескольких лет, по мнению одних, начиная с 1808 года, а согласно другим, после московского похода, Наполеон носил на шее маленький мешочек. В нем находился смертельный яд, приготовленный для него известным французским врачом Пьером Кабанисом, родственником маркиза Кондорсе, математика, покончившего в тюрьме жизнь самоубийством с помощью яда, приготовленного Кабанисом. Состав этого яда так никогда и не был открыт. Скорее всего, это была смесь, содержащая стрихнин. Наполеон всегда заявлял, что он держит яд на случай, если враги захватят его в плен»[195].

А далее Рональд Делдерфилд начинает рассуждать, что это якобы был один из тех «внезапных поворотов, которые случаются в самые кризисные моменты истории, и которые никогда нельзя ни полностью объяснить, ни даже проверить». По его словам, «несмотря на то, что общее мнение утверждает практически единогласно, нельзя быть твердо уверенным, была ли внезапная болезнь этого разбитого человека результатом попытки самоубийства или просто следствием чрезмерной дозы опиума, который он употреблял в эти дни как средство против бессонницы, ставшей его постоянной спутницей в последние дни»[196].

Историк А. З. Манфред в своей книге «Наполеон Бонапарт» гораздо более краток: «12 апреля он принял яд – цианистый калий. Со времени Малоярославца он всегда имел его при себе. За два года яд, видимо, выдохся. Наполеон мучился всю ночь, к утру сильный организм его взял верх. Позже он никогда не вспоминал о происшедшем»[197].

А вот Стефан Кларк пишет об этом событии уже почти мимоходом: «Он попытался покончить с собой, но принял яд с истекшим сроком годности, и его стошнило. В итоге он смирился с меньшим злом – ссылкой на итальянский остров Эльба, чуть восточнее Корсики»[198].

Зададимся простым вопросом, почему события ночи с 12 на 13 апреля 1814 года, несмотря на обилие «свидетельских показаний», описываются столь разноречиво. Прежде всего, и это удивительно, нет единого мнения о типе принятого Наполеоном яда. Одни говорят, что это был опиум, другие – цианистый калий, третьи – смесь, содержавшая стрихнин, или смесь из опиума, белладонны и чемерицы… Одни утверждают, что Наполеон носил яд в пакетике, другие – в мешочке, третьи – в пузырьке… У одних Наполеон хранил яд на шее, у других – яд хранился в сундуке, где лежала одежда, у третьих – в походном несессере… Одни доказывают, что яд приготовил для Наполеона его личный врач Александр-Урбэн Иван, другие – что врач Пьер Кабанис… Перечень несоответствий можно было бы продолжить. Расходятся показания даже в определении точной даты происходившего!