Сиротка. Дыхание ветра - Мари-Бернадетт Дюпюи

— Значит, тому есть причина. Симона воспитали в семье Маруа, а что это за семья, тебе хорошо известно, ведь ты несколько месяцев жила у них в доме. Они очень набожные, ведут благопристойный образ жизни и истово соблюдают приличия. А у Тошана другие ценности. Я думаю, что и в церкви он со мной обвенчался только для того, чтобы доставить мне удовольствие, иначе отпраздновал бы нашу свадьбу или в какой-нибудь реке, или на мху в лесной чаще, взывая к природе, матери-кормилице людей и зверей.

Такое объяснение, похоже, успокоило Шарлотту, лицо которой осветила мечтательная улыбка.

— На самом деле не такой уж он и бабник, каким его представляет Бетти. Я просто дура! Симон относится ко мне с уважением, а я могу все испортить, если буду его подстрекать. Впредь буду осторожнее и дождусь, когда он наденет мне кольцо.

— Глупышка, мужчине не всегда легко устоять, если женщина, которую он любит, ночью приходит к нему в спальню, — заметила Эрмин. — Симону, должно быть, потребовалось сделать над собой огромное усилие, чтобы не поддаться соблазну. После этого я стану уважать его еще больше.

Они редко вели такого рода разговоры, и обе охотно продолжили бы, но в комнату ворвались дети. Киона держала за руку Лоранс и заливалась смехом. Сейчас она ничем не отличалась от любой девочки ее возраста.

— Мамочка, — воскликнул Мукки, — Мирей сказала, что сегодня днем будет солнце! Мы могли бы погулять.

— Да, дорогой мой, я обещала, что вы пойдете на длинную прогулку. Мы покажем Кионе Валь-Жальбер.

— Мамочка, а почему Мадлен уехала? — спросила Мари. — Она поцеловала нас в кроватках на прощание, а я хочу, чтобы она вернулась.

Эрмин нахмурила брови, и ее лицо приняло строгое выражение, что случалось с ней редко.

— Что за тон, Мари! Во-первых, говорят «мне бы хотелось», а не «я хочу». Во-вторых, прошу тебя не топать ногой. Мадлен необходимо срочно увидеться со своим родственником, и Симон повез ее на санях.

— Мамочка, а когда она вернется? — с удрученным выражением лица не отставала от нее Лоранс.

— Я не знаю, — решительно отрезала Эрмин.

Близнецы больше не осмелились задавать вопросы. Эрмин подумала о том, что в отсутствие кормилицы она, быть может, получит возможность сблизиться с дочерями. «Они привыкли к моим отъездам, — с грустью говорила она себе, — но никогда еще не расставались с Мадлен, ни на один день. Я уверена, что ее они любят намного больше, чем меня».

Киона дотронулась до запястья ее руки кончиком указательного пальца, стараясь привлечь внимание.

— Мимин, а ты мне покажешь водопад? — спросила она тоненьким голоском. — На прекрасной речке Уиатшуан, которая поет даже зимой? И большую фабрику, которая закрылась?

— Ты увидишь все, о чем я тебе рассказывала, дорогая, — заверила ее Эрмин. — Мы отправимся гулять после обеда, а вернемся к полднику. Хорошо?

Киона согласилась с радостным криком. День обещал быть интересным.

«Я расскажу им, какой здесь была жизнь раньше, — думала Эрмин, — в те времена, когда прекрасный рабочий поселок Валь-Жальбер деловито гудел, как пчелиный улей. Для них я воскрешу в своей памяти тех, кто с тяжелым сердцем вынужден был его покинуть».

Несколько минут спустя раздался резкий телефонный звонок. Эрмин бросилась к аппарату и сняла трубку со смутной надеждой, что звонит Тошан. Это действительно был он. Она затрепетала от радости.

— Любовь моя, наконец-то! — воскликнула она. — Господи, до чего я рада тебя слышать! Как ты там? Очень холодно в Квебеке? У нас сегодня прекрасный солнечный денек.

У нее перехватило дыхание, она не могла говорить, но Тошан, не замечая этого, быстро ответил:

— Да нет, я не чувствую холода. Мне ужасно не хватает тебя и детей, моя дорогая. Я здесь, выкладываюсь изо всех сил, а ночью валюсь в койку, как подкошенный, и тут же засыпаю. Подготовка проходит намного тяжелее, чем я думал. Ты можешь гордиться своим мужем, я здесь считаюсь одним из самых выносливых. Мы должны уметь действовать в любой обстановке, ползать с грузом, вести рукопашный бой, владеть ножом и уметь применять различное огнестрельное оружие. Стоило пойти в армию только ради того, чтобы увидеть, какой прогресс произошел в этой области. А самолеты, Эрмин, видела бы ты эти самолеты!

Она слушала, качая головой, со странным ощущением, что ее муж находится на какой-то другой планете, в совсем другом мире.

— Ну а я, — сказала она, когда он замолчал, — сижу с детьми, разучиваю с ними рождественские песни, а сейчас вот собираемся совершить большую прогулку по поселку…

— Крепко поцелуй их за меня, — прервал ее Тошан. — Я уверен, что ты отлично справляешься с этим. Извини, хочу кое о чем тебя попросить, это довольно срочно! Не могла бы ты прислать мне какую-нибудь свою фотографию в сценическом костюме и подписать ее Жанне и Амели. Эти дамы — жена и мать одного из офицеров пехотной роты, то бишь моей роты. Они видели тебя в какой-то опере в Капитолии. Благодаря тебе я быстро продвинусь по службе. Как только я сказал, что ты моя жена, мне начали расточать улыбки и комплименты. — И пошутил: — Снимешься в каком-нибудь фильме — и я сразу стану полковником! А еще мне пришлось проучить одного типа, Шарля Лафлеша, которому, во-первых, не понравился цвет моей кожи, а во-вторых, то, что я пользуюсь здесь авторитетом.

Польщенная Эрмин пообещала как можно скорее отправить письмо. Только она хотела сообщить ему, что ее родители в отъезде, а в Валь-Жальбере гостит Киона, как услышала:

— Извини, дорогая, но я должен вешать трубку. Позвоню тебе при первой же возможности.

Она различила какие-то восклицания и смех. Тошан, вероятно, был не один, поэтому был скуп на слова любви.

— До свидания, — пробормотала она. — Я тебя люблю, до чего я тебя люблю!

В ответ раздался щелчок. Чуть не плача от обиды, но все-таки довольная, Эрмин вернулась к детям в гостиную. «Надо было рассказать ему о том, что со мной случилось. Да нет, лучше пусть остается, как есть. В любом случае Тошан не сможет прийти мне на помощь. Я буду бороться без него и за него!»

Эрмин оделась практично и удобно: анорак с капюшоном, теплые брюки и меховые сапоги — и теперь проверяла, тепло ли одеты дети.

— Надо взять снегоступы, — с улыбкой сказала она им. — Снега не так уж много, но улицы больше не расчищают, а в некоторых местах вообще не пройти. Мукки, надень шапку, ветер холодный. Лоранс, вот твои варежки, давайте живее!

Киона ждала, смирно сидя на стуле в детской. На девочке был костюм, который носят маленькие индианки. Она настояла на том, чтобы надеть именно его.

— Мимин, мамочка вшила в него амулеты, — объяснила она. — Они меня защищают, и я не должна выходить без них.

— Понимаю, дорогая, — сказала ей Эрмин. — Не волнуйся, тебе очень идет этот костюм.

Чувствовалось отсутствие Мадлен. Кормилица умела быть властной и непреклонной, когда речь шла о мытье или одевании. Но Эрмин не собиралась добиваться совершенства. Она еще раз осмотрела детей и осталась довольна.

— В путь, малышня! — воскликнула она.

— Мамочка, я уже совсем большой, — возразил Мукки.

— Согласна, месье Жослин Дельбо! — пошутила она. — Ты еще не забыл, что тебя тоже зовут Жослин, как твоего дедушку?

Мукки выслушал это сообщение с гордым видом. Прибежала озабоченная, раскрасневшаяся Мирей.

— Будьте осторожны! Не заходите в дома на плато, — наставляла экономка. — Снежные бури повредили кровлю, так что там теперь очень опасно. Вот если бы Шарлотта пошла с вами! Но она уже уехала в Шамбор.

— Мирей, на прогулке мне Шарлотта не нужна, и я не настолько безрассудна, чтобы подвергать детей риску, — отрезала Эрмин. — Мы пройдем по улицам до целлюлозной фабрики, и речи нет о том, чтобы заходить в эти старые дома. Приготовь нам вкусный полдник, а я тебе обещаю, что мы вернемся целыми и невредимыми.

Веселый маленький отряд наконец оказался на крыльце. Яркое солнце освещало заснеженный пейзаж, усеивая его множеством серебристых блесток. Стоял сухой мороз, и в сочетании с чудесным зимним светом создавалось впечатление удивительной кристальной чистоты.

— Сначала мы пойдем поздороваться с приходской школой, — объявила Эрмин. — Это очень красивое здание.

Она еще не поведала детям горестную историю первых лет своей жизни. Когда она вспоминала те времена, то, главным образом, рассказывала о приятных событиях. Они подошли к широкому крыльцу с балконом, который поддерживали четыре внушительные колонны, и тогда она решила приоткрыть детям завесу над тайной.

— Когда мне исполнился всего годик, у бабушки с дедушкой случились большие неприятности, — начала она. — И меня отдали монахиням, которые руководили этой школой. Ко всему прочему я была больна, но сестры меня выходили. Можно сказать, что приходская школа — это семья, в которой я выросла. Уже с шести лет я иногда пела на переменах, но была такой маленькой, что приходилось влезать на табуретку.