Похождения Вани Житного, или Волшебный мел - Вероника Кунгурцева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Уйти они не успели, из толпы вынырнул милиционер, подошёл и спросил, что это за цирк они устроили в переходе. Потом покосился на профиль Перкуна, который показался ему слишком горбоносым. И спросил, не кавказской ли национальности будет эта птица.
— Какой ещё кавказской! — обиделся Перкун. — У всех петухов такие клювы…
— Даже у теряевских, — уточнил Шишок.
В конце концов дело опять закончилось шишкой, которую Шишок вынужден был вручить блюстителю порядка в качестве документа.
— И чтоб я вас больше тут не видел! — сказал милиционер, возвращая шишку.
— Не увидишь, начальник, — успокоил его Шишок. — Даже если очень захочешь…
Когда входили в метро, Шишок сказал, что если так дальше пойдёт, то на Березайкиной ветке скоро не останется ни одной шишки. А это, конечно, не дело…
Но что ни говори, они были теперь при деньгах и могли наконец отправляться к бабушке Раисе Гордеевне.
Глава 22. У Раисы Гордеевны
Перкун всю дорогу хвалился, что только благодаря ему они обзавелись деньгами.
— А в чью фуражку деньги капали? — спрашивал Шишок. — Много бы ты без моей фуражки напел!
А Ванино сердце колотилось, как набат: ведь они совсем близко к цели! И вдруг вспомнились ему слова Водовика про то, что Раиса Гордеевна — настоящая ведьма… Это бы что! А вдруг мамы и здесь не будет?.. Где тогда её искать?
Уже выбрались из круглого, как цирк, здания метро и шли по улице, пытаясь отыскать нужный дом. Собирались перейти через дорогу на другую сторону, как вдруг на трассе показалась колонна танков и бронетранспортёров. Шишок чуть под гусеницу не залез, он орал и тыкал в военную технику пальцем:
— Хозяин, Перкун, это что ж такое?! Не война ли началась, пока мы бродим туда да сюда! И какая же падла опять на нас напала?!
Ваня тоже недоумевал:
— Может, к параду готовятся? Хотя до парада ещё больше месяца… Погоди, может, они к Белому дому?! Где депутаты‑то засели…
Шишок почесал в голове:
— Эх, мать честна! Оказывается, вот как всё серьёзно! Не нравится мне это — свои против своих на танках прут! Как в Гражданскую… Ох, нехорошо это, прямо сердце ноет…
Из одного танка высунулась голова в шлеме, и Шишок, пристроившись сбоку, побежал рядом с гусеницей, крича:
— Эй, служивый, куда едем? С кем воюем?
— Всё схвачено, дед, не боись! Демократия победит! — по–своему ответив на вопросы, танкист нырнул обратно в танк.
Танки проехали — и друзья перебежали на ту сторону. Нужный им дом оказался одним из четырёх дореволюционной ещё постройки домов, колодцем окруживших площадку, посреди которой стоял белёный каменный домишко в два окна. Из железной трубы домика шёл сизый дымок. Шишок потянул носом воздух и блаженно улыбнулся.
Квартира № 1, по всему, должна была находиться на первом этаже дома 20–в — но её почему‑то не было.
Квартира № 2 была, и № 3 была, и далее — поднялись до верхнего этажа — все номера шли по порядку, а первой квартиры не было! Что за чертовщина!
Спустились даже в подвал, обошли все подъезды до одного — первого номера так и не сыскали. Вошли в угловой дом под номером 20–б, там первая квартира имелась. И в двух остальных домах тоже первые номера были, а в доме 20–в счёт начинался не с единицы. Позвонили тогда во вторую квартиру искомого дома — никто им не открыл. В третьей тоже народишко отсутствовал. И во дворе, как назло, никого не было. Пустые детские качели скрипели на ветру — скырлы-скырлы, скырлы–скырлы.
Вышли в арку на улицу — ветер их в спину вытолкал. Здесь тоже было довольно малолюдно. Прямо в окошке соседнего дома продавались бублики, купили целую связку. Перкун надел себе съедобные колёса на шею, и, так‑то жуя сухомятку, стали совещаться, что теперь делать. В лицо им летели помертвелые осенние листья — да столько! Невольно зажмурились. Открыли глаза: это дворничиха с метлой подметала опавшую листву, загребая в кучи по краям тротуара. Потемнело. Туча насела на Новослободскую и пошла кропить сеянчиком.
Улица как‑то очень быстро опустела — только они трое стояли посреди дороги да дворничиха шебуршала своей метёлкой. А с конца улицы летели всё новые и новые листья, того гляди, все глаза запорошат. Ваня вгляделся сквозь прищур — и ему показалось, что метла вдали сама по себе орудует, метёт да метёт листья, а они вихрем вкруг неё заплетаются. А в другом конце улицы ещё одна метёлка — тоже самостоятельно подчищает дорогу. Одинокий кленовый лист выбился из кучи листьев и полетел, понёсся, закружился, Ваня проследил весь его путь, вот он подлетел к ним и упал к Ваниным ногам. Полежал — и метёлка дородной дворничихи, пройдясь по Ваниным раздолбайским ботинкам, по кедам Шишка и лапам Перкуна, подхватила листок, погнала в общую кучу.
— Поосторожней бы надо! — отпрыгнул в сторону Перкун. — Здесь же всё‑таки лапы.
— И ноги, — подхватил Шишок.
— А не стойте на путю! — сказала досадливо дворничиха и с высоты своего немалого роста поглядела одним глазом на Ваню, а другим — на Шишка с Перкуном. Глаза у неё косили и смотрели в разные стороны.
— Извините, — сказал Ваня, — а вы случайно не знаете, где в доме 20–в первая квартира?
— А вам зачем? — продолжая мести, пробурчала дворничиха.
— А затем, дорогая Раиса Гордеевна, что в этой квартире ты проживаешь, тебя мы ищем, никак не можем найти! — воскликнул Шишок, который, видать, узнал бабушку по косым глазам.
Дворничиха прекратила мести, остановилась, упёрла руки в боки — метёлка же осталась стоять по стойке «смирно» — и пристально посмотрела на Шишка. А может, и на Ваню — понять было невозможно.
— Это кто ж такие будете? Что‑то я не признаю!
— Да свои мы, свои, теряевские… Я — Шишок, домовик Серафима Петровича Житного да сестры вашей Василисы, а это внук её, ну а это — сами видите… — ткнул в Перкуна.
— Ага. А чего пожаловали? Без дома, что ль, осталися? Дак у меня места нету. Я без домовиков обойдуся, и без чужих внуков, и уж тем более без петухов, — Раиса Гордеевна буравила косыми глазами левую и правую сторону улицы Новослободской.
— Тьфу ты! Да есть у нас дом! Ещё чего выдумала! На кой ляд нам твоя Москва сдалася! И даром не надобна! — заплевался Шишок. — Мы поговорить пожаловали. Аль так и будешь гостей под дождём держать, на порог, что ль, не пустишь? Чаем не напоишь? Уж баньки от тебя, вижу, не дождёшься… Ох, Москва, Москва, до чего гостеприимный городок!
— Кака тебе здесь банька! Только общественна! Ладно, пошли в избу! — Раиса Гордеевна тут свистнула в два пальца, и метлы, так и подчищавшие разные концы улицы, поднялись в воздух и, как собачонки, припустили к хозяйке. Раиса Годеевна подхватила их на лету за стояки левой и правой рукой. Сгребла в охапку, уселась боком, по–дамски, на третью метлу — и та, просев под тяжестью дворничихи и с натугой низёхонько поднявшись над землёй, понесла хозяйку в арку. А носки дворничихиных сапог, как ни поджимала она ноги, скребли по асфальту. Троица, переглянувшись, впробеги[71] припустила за ней.
Раиса Гордеевна почему‑то к высотному дому под номером 20–в не полетела, а соскочила с метёлки возле маленького домишки, стоящего на площади между домами. Отомкнула дверь, на которой и значилась цифра 1. Велела вытирать ноги о тряпку и, проследив за процессом (Перкун зацепился когтистыми лапами за мешковину и разодрал её — Раиса Гордеевна грозно нахмурилась), по одному запустила гостей в дом.
Весь дом состоял из одной комнаты, с буржуйкой посредине. В углу у двери, лохматыми верхушками кверху, в ряд стояли мётлы, деревянные и железные лопаты, совки да ведёрки. Дворничиха сняла свой оранжевый жилет, телогрейку, резиновые сапоги 44–го размера — и оказалась во всём чёрном, даже тапочки были в чёрную клетку.
Пока Раиса Гордеевна ставила чайник на горячую плиту, Перкун стащил с шеи связку бубликов и положил на стол. Ваня оглядывался в поисках каких‑то примет того, что здесь ещё кто‑то живёт, но не находил их. Шишок же мигом всё обнюхал и спросил:
— Одна, что ль, живёшь, Раиса Гордеевна? А где кузнец твой?
— Вона! Вспомнил! С войны не вернулся Андрей–от! С другим я с шестидесятого года проживала, да и того тоже схоронила. Седьмой год одна кукую.
Раиса Гордеевна налила гостям чаю, поставила варенье, развела руками — дескать, больше угощать нечем, чем богаты, тем и рады. Чай пришёлся кстати.
— И ни детей, ни плетей у тебя, а, Раиса Гордеевна? — спрашивал Шишок, выдув под неодобрительным взглядом хозяйки три чашки чаю и подчистив всё варенье.
— Не дал Бог, — поглядела в разные, но обе пустые стороны дворничиха.
— А вот скажи ты нам, не была ли к тебе какни–будь племянница Валентина? — взял быка за рога Шишок.
— Была, как не была! Только когда это было! Ещё мой сожитель был живой. Поглядела, что жить у меня негде, да и отбыла восвояси. Вот и вся побывка. У меня и ночевать‑то негде, — сказала намекающе Раиса Гордеевна. — Сама не знаю, как мощусь.