Букет прекрасных дам - Дарья Донцова

— Простите, — раздался баритон, — вы Иван Павлович?

Я открыл глаза и увидел худощавого мужчину в ярко-синей куртке. Сначала мне показалось, что зачем-то вернулся парень, с которым мы привезли сюда больную, но через мгновение стало понятно: этот мужик намного старше.

— Я муж Ларисы, — произнес пришедший.

В моем мозгу будто щелкнуло, и вмиг все стало на свои места. Вот отчего Лариса запаниковала! У ее мужа имелась точь-в-точь такая куртка, как у паренька, стучавшего в окно. В сумерках лица юноши она не разглядела и решила, будто явился муж, ревнивый Отелло. Представляю, как она перепугалась. Сидит в машине с мужиком, а в домике вот-вот проснется Неля! Бедняга!

— Как это случилось? — отрывисто спросил Николай, подозрительно оглядывая меня. — Вы кто?

— Позвольте представиться, сын Николетты Адилье, Иван Павлович Подушкин. Лариса сегодня должна была играть в бридж у матушки в салоне. Мне велели встретить ее, просто заехать в наш двор невозможно, он закрыт, без ключа не попасть. Я вышел к воротам и нашел ее в машине, без сознания. Естественно, мигом привез сюда.

Лицо Николая разгладилось.

— Спасибо. Куда мне идти?

— Доктор там, — показал я на кабинет.

Федотов исчез за дверью. Я не стал дожидаться его возвращения и уехал.

На следующий день, около десяти утра, совершенно не выспавшись, я вновь прибыл в Криково. На этот раз буду умней и сначала заставлю Нелю назвать имя отца Ксюши и Риты и только потом отдам ей водку.

Ворота дачи были распахнуты, и на улице возле подъезда примят грязный снег, здесь явно стояло несколько машин, причем, судя по размеру следов, это были грузовики. Удивленный, я обогнул дом и ахнул. Сторожки не было. Вместо нее возвышался обгорелый остов.

В полном недоумении я вернулся к своим «Жигулям» и оглядел соседние дома. Все закрыты, заколочены, нигде никого. Пришлось ехать назад. Я катил медленно, оглядывая здания. Вдруг в одном блеснул лучик света. Обрадованный, я притормозил и позвонил в домофон.

— Кто там? — донеслось из динамика.

— Простите, не знаете, что случилось у Федотовых? Приехал в гости, а там пепелище.

— Пожар у них был, — крякнул домофон, — бомжиха в сторожку влезла, напилась да заснула с сигаретой, хорошо, я заметила и пожарных вызвала.

— Сгорела, бедняга! — ужаснулся я.

— Вроде жива, — хрипело из железной решеточки, — в больницу свезли.

— Куда?

— Хрен ее знает, небось в Веденеево, тут рядом, два километра.

Домофон замолчал, хозяйка так и не открыла дверь, но я не стал на нее обижаться, а направился в Веденеево. В небольшой больничке страшно серьезный врач, лет пятидесяти на вид, сурово сообщил:

— Да, вчера привезли женщину из Криково.

— Как она?

— Была жива.

— А сейчас?

— Не знаю.

— Как это?

— Мы ее отправили в Склифосовского.

— Почему?

— Ожог составил шестьдесят процентов тела, мы не сумеем выходить такую больную, поэтому перевели ее в Склиф, в ожоговый центр.

Чувствуя, что надежда узнать имя отца Риты тает, словно кусок сахара в горячем чае, я помчался в Склиф, нашел нужное отделение и врача, который подтвердил:

— Да, утром, около восьми, привезли неизвестную в крайне тяжелом состоянии.

— Ее зовут Неля Малышева.

— Год рождения и адрес знаете? — обрадовался доктор.

— Год рождения приблизительно… — назвал я. — Пишите и адрес.

— Можете сообщить родственникам?

— Похоже, она живет одна.

— Жаль, — приуныл врач, потом в его глазах появился хитрый блеск. — Вы гепатитом болели?

— Нет, — удивился я, — а что?

— Сдайте кровь, у нас не хватает, помогите больным.

— Ладно, — согласился я, — но только в обмен на просьбу.

— Какую?

— Узнайте о состоянии здоровья Ларисы Федотовой, поступила сюда вчера с инсультом.

— Не вопрос, — обрадовался доктор.

Через полчаса я имел полную информацию. Лариса помещена в отделение интенсивной терапии, речь к ней не вернулась, и совершенно неизвестно, вернется ли вообще. Более того, никто не может дать гарантии, что она останется жива.

С Нелей Малышевой поговорить тоже нельзя, она еще долго не сможет общаться с людьми, если вообще выживет.

Я сел в «Жигули» и расстроился. Находился в двух шагах от разгадки, и все, конец. Надо же случиться такому, может, вообще бросить это дело? В конце концов, кому какое дело, кто убил Риту… или Раю… Так кто попал под машину, Рита? Рая? И где оставшаяся в живых? Или погибли обе? Почему? Если девочек хотели просто поменять, зачем убивать обеих? Ну уж нет! Я стукнул кулаком по рулю. Вот что, разлюбезный Иван Павлович, вновь раскиселился, растекся лужей. Нечего ныть, работай. Внезапно в голове пронеслось: «Никогда не сдавайся». После неудачного покушения на ее жизнь, Нора повесила в спальне плакат: «Никогда не сдавайся».

— Только начну впадать в тоску, — объяснила она, — гляну на лозунг, и все, опять готова к жизненным битвам.

Я посидел в машине, а потом отправился в Воропаево. Железный петух-флюгер на калитке! Будем надеяться, что он еще вертится там с жутким скрипом.

Нынешняя зима намела горы снега. Даже в Москве высятся многометровые сугробы, а за городом вообще не проехать. На шоссе еще кое-как можно было пробраться, но, когда я повернул возле указателя «Воропаево», несчастный «жигуленок» мигом забуксовал. Пришлось вылезать и оглядывать окрестности. Перед глазами расстилалось девственно-чистое поле, огромный квадрат земли, покрытый снегом, никакого поселка не наблюдалось и в помине. Чуть впереди, если ехать по шоссе, виднелось недостроенное кирпичное здание. Больше никаких признаков жизни, вокруг только деревья.

Я еще раз посмотрел на указатель «Воропаево», потом полез в атлас: может, в области два места с таким названием? Но нет, вот оно, Воропаево, шестьдесят первый километр, да и Веня Глаголев, возивший сюда в тот трагический день Олю Родионову, говорил, что поселок расположен примерно на шестидесятом километре. Наверное, он лежит вон за тем лесом, только как пробраться туда по целине?

Кое-как освободившись из снежного плена, я вырулил на шоссе и доехал до стройки. Похоже, что тут никого нет. Но неожиданно глаз упал на бытовку, и я увидел тоненькую струйку дыма, вьющуюся из трубы. Обрадовавшись, я постучал в вагончик. Высунулся здоровенный красномордый мужик и хриплым голосом осведомился:

— Ищете кого?

— Простите, как проехать в Воропаево?

— Куда?

— В Воропаево.

— Это где же такое?

— Похоже, рядом, там указатель на шоссе.

— Погодите, — велел строитель, — я не местный, ща спрошу у Толика, он тутошний. Эй, Толян, поди сюда.

Появился парень, тоже с обветренным лицом.

— Ну?

— Воропаево знаешь? — спросил первый.

— Ну.

— Вот, человек хочет туда проехать.

Парень засмеялся.

— Зачем вам туда?

— У приятеля там дача, в гости позвал.

— Давно?

— Извините? — не понял я.

— Приглашал небось летом, — хихикал юноша.

— Ну, в общем, да, — осторожно подтвердил я, стараясь сообразить, к чему он ведет.

— Ехайте взад, — веселился паренек.

— Почему?

Строитель обвел рукой пустырь.

— Тута и было Воропаево. Последние дома осенью снесли, а указатель забыли снять.

— Поселок уничтожен, — пробормотал я, глядя на белый, неправдоподобно чистый снег.

— Ага, — кивнул местный житель, — под корень смели. Здесь теперича гольф-клуб делают, элитарное место отдыха.

— А дачники куда делись? — глупо спросил я.

— Кто ж их знает, — пожал плечами собеседник, — деревенским квартиры предложили, у нас, в Михеево, с водой и газом. Они, ясное дело, согласились. В поселке лучше — и магазин, и больница, и баня. А уж как с москвичами договаривались, понятия не имею. Фирма расселяла.

— Спасибо, — сказал я и пошел к машине.

Все, лопнула последняя нитка, потерян единственный след. Железный петух, испугавший скрипом Олю Родионову, ржавеет на помойке, остатки избушки сгорели в огне, а на месте поселка свищет ветер.

Полный разочарования, я покатил в Москву и угодил в гигантскую пробку, невесть почему возникшую на въезде в столицу. Как правило, я не включаю в машине радио, но сегодня отчего-то нажал на кнопку и начал слушать, как тараторит ди-джей. Потом полилась музыка.

Иногда мне в голову приходит идиотская мысль: может, начать писать тексты песен? Это же так элементарно, никто не требует, чтобы в словах был хоть какой-нибудь смысл. Вот сейчас мужчина поет: «О, маленькая девочка со взглядом волчицы, я тоже когда-то был самоубийцей, я тоже лежал в окровавленной ванне и тоже вдыхал дым марихуаны». Ну и как вам это? Мило, не правда ли? Во-первых, в двух строках повторяется слово «тоже», а меня в свое время учили, что этого делать не следует. И потом, если сей приятный юноша лежал в окровавленной ванне, то почему он в конце концов не умер? Вскрытие вен, да еще если тело находится в горячей жидкости, неминуемо ведет к кончине. Хотя о воде в песне нет ни слова. Внезапно мне стало смешно. Неумеренное чтение детективных романов явно повлияло на мой мозг. Еще месяц назад мне бы и в голову не пришло искать логику в этих стихах, и вот, пожалуйста, просто комиссар Мегрэ, а не Ваня Подушкин. Ванна, кровь…